бежать мне или плакать. Плоды исчезли. Я жадно вдыхал холодный воздух, давая легким шанс максимально обогатить кровь кислородом – мозгу нужны были ресурсы. Это было за гранью моего понимания. Я стал всматриваться сильнее, ожидая, что это просто обман зрения или какая-то ошибка внутри моей головы. Я думал, что зажгу взглядом это гигантское растение. И вдруг в глубине зелени я увидел плод. Он висел на ветке точно так же, как висели мгновение назад все остальные яблоки.
– Ты нашел то, что многим было не под силу. Ты нашел единственность. Моногамию сердца.
Кода я обернулся на голос, его уже не было. Тишина легла сумерками на внутренний двор поместья. Революция пульса в моих венах сменилась ровным ритмом – я четко знал куда идти и что делать. Не оставляя ничего на волю случая, я двинулся прочь из особняка. В коридорах, комнатах и залах было пусто, даже обслуга, вежливо встретившая нас в холле, будто взяв внезапный отпуск, исчезла. Машина ждала. Салон встретил меня теплом и легким ароматом чая с лимоном. Мария уплетала какие-то печеньки.
– Не думай, что реальность зальется новыми красками. Порой для видимых изменений требуется смерть целых поколений.
Я кое-как смог разобрать то, что она сказала, поскольку печенье, скорее всего, было очень вкусным.
– Поехали. Теперь я знаю куда.
Восемь цилиндров плавно подтолкнули транспорт, мы двинулся степенно, в такт снегопаду. Она не задавала лишних вопросов. И не лишних тоже не задавала. Есть особый сорт женщин, чувствующих паузы сознания, чувствующих, когда их не нужно заполнять словами. Я был благодарен ей. За нюх.
Новость дня
Несмотря на прошедшие дни, квартира была пуста. Записок не было ни ручкой на бумаге, ни помадой на зеркале. Я хотел спать и ёё. Но не трахнуть, а признаться. Сказать все, что не мог сказать 15 лет. А потом естественно трахнуть, но не как всех, а как Орфей Эвридику. Но, видимо, были причины мешающие осуществить акт античного проникновения и я рухнул в одиночество пустой кровати. Надо мной, холодом глаз сверкала картина волка. Она как-то сказала, что этот зверь напоминает ей об отце. Каждый раз она с какой-то особой грустью всматривалась в нарисованные глаза, превращая их в живые. Я заснул.
Утро такое обычное, но такое полное до краёв, что провоцировало на молниеносность. Мне нужно было всё и сразу и неважно какой ценой. Любой. И я был готов ее заплатить. Факт того что она не вернулась даже к утру, безусловно омрачал. Я решил ехать за ней. Ехать? Но куда? Ни адреса, ни названия организации у меня не было. Лишь забытый в комнате регистрационный журнал пилота и египетская открытка. Поскольку ее номер не отвечал, в каждой увиденной цифре я видел надежду.
Мужской голос в трубке поприветствовал меня неохотно:
– Могу я поговорить с Викторией?
– Кто ее спрашивает?
На несколько секунд я впал в ступор, но учитывая настрой и пережитое прошлым вечером, твердым голосом я ответил – муж.
– Приезжайте. По телефону разговора не получится.
Спустя мгновение я мчался по указанному адресу, мчался со скоростью мечты. Навигатор привел меня к старому аэродрому на окраине города. Оставив машину заведенной, я шагнул на территорию. Вместо собак были видеокамеры. Навстречу вышел мужчина лет пятидесяти, в старом комбинезоне и с большим гаечным ключом.
– Это я вам звонил.
–Я знаю. Она погибла. Самолет пропал с радаров. В той местности нет шансов выжить, если уходишь с маршрута. Сторона клиента выслала группу спасателей, они всё прошерстили там, самолет сгорел полностью. Следов выживших нет.
Он присел на бочку с топливом. Отвернувшись в сторону взлетной полосы, он продолжал:
– Я с самого начала с ней. Познакомились, когда она покупала первый самолет. Двести восьмая Cessna. Я авиамеханик. Она покупала борт, когда еще работала стюардессой, у человека, на которого работал я, – он всё сильнее сжимал огромный ключ и не отрывал глаз от горизонта – мы перевозили интересных людей с интересными грузами через границы государств под видом туристов. Никогда не брали наркотики и убийц на борт. Я не знаю, почему небо забрало ее. Говорят, стюардессы разбиваются на счастье.
Ключ выпал. Стальной звон заполнил все пространство аэродрома, приглушив звук упавшей мужской слезы. Сглотнув драму, я подошел к нему.
– Чем будешь заниматься теперь?
– Не знаю. Я умею ремонтировать самолеты.
– Дождешься меня? Я вернусь, мы что-нибудь придумаем.
Он не ответил. Всё смотрел горизонту в глаза. Что-то слишком часто судьба выбивает опоры из-под меня – сначала дед, потом она, кто следующий? Я уходил и уносил с собой звенящую сталь необратимой потери. Это необычное чувство, пережитое мной уже дважды за столь короткий промежуток времени, меняло состав моей крови, но я знал, что выживу. Судьба забрала у меня самых дорогих людей и теперь мой путь лежал напрямую к моему предназначению. Моя рука легла на папку в кожаном переплете с выдавленным логотипом Академии 17.22 и гербом страны-победителя.
Рыцари монетного двора
Говорят, бога можно познать только коллективно. Скромный опыт моих дней заявляет об обратном. Высшее – это всегда уединение, тишина и красота. Ну нет той Неизвестной Силы в потном трении, хоть убейте. Нету! Утренний полупустой аэропорт был со мной согласен и мне было этого достаточно. Плитка отражала рассветное солнце, как-то по-особенному, наверно из-за его весенней вежливости, зал вылета был полон надежды и чего-то щемяще-распирающего. Тело наполнялось изнутри, а мир сдавливал его снаружи и от этого удельный вес пережитого капсулировался в кванты мечты. Я перебирал их пальцами фантазии и пытался послать телепатически девчонками из duty-free, чтобы хоть как–то разбудить их спящий взор и делал это для того, чтобы остаться в живых, найти внезапных друзей. Чтобы остаться на земле…Но я шёл вперед. К свободе, которую дарует трап. Ведь это всегда возможность избежать приземления, возможность уйти отсюда в мир идей и абсолютного смысла посредством внезапного падения или взрыва. Пожалуй, идеальная смерть, которую нужно заслужить. И все эти друзья-единоверцы – к черту. Они становятся не нужны. Небо меняет людей. Не всех, но тех, кто смел не приземлиться и навсегда остаться в полёте.
– Слушай, а нас встретят там?
– Погода покажет, ответил я, загружая портфель в отделение над креслом.
Я любил летать с Женькой. Мы многое с ним видели. Пусть не земного, но небесного. Доходило до того, что угадывали страну по облакам. И все эти рейсы, вся эта яркость будней и мглистость ночей, всё это