Читать интересную книгу Четыре дня бедного человека - Жорж Сименон

— Вы сегодня утром уходите?

— К одиннадцати вернусь.

— Что отвечать, если придут посетители?

— Попросите подождать.

— А в типографию вам ничего не нужно переслать?

Пришел Шартье, редакционный курьер и одновременно ответственный редактор газеты, — иными словами, это он пойдет отсиживать в тюрьму, если «Хлыст» почему-либо будет привлечен к ответственности и признан виновным.

— А этот опять внизу! — сообщил он.

— Кто?

— Да тип, что сидел там вчера и позавчера. По-моему, это фараон. Больно уж повадки у него полицейские. Третье утро я вижу его в коридоре, а вечером, когда ухожу, он продолжает сидеть. Могу спорить, он тут из-за нас.

— В здании девяносто две фирмы, — заметил ничуть не встревоженный Франсуа.

— Но таких, как наша, наверно, не так уж много. На вашем месте, шеф, я держался бы начеку. Если это фараон, то все в порядке. А если вдруг нет, то как бы вам не подстроили историю вроде той, что была в «Фуке».

Да, воспоминание не из приятных. Произошла эта история в самом начале прошлой осени, в один из теплых вечеров, когда терраса «Фуке» на углу Елисейских полей и авеню Георга V была заполнена элегантной публикой, приехавшей со скачек. Франсуа назначил там свидание Вивиане; она была в красивом костюме из темного шелка и в сдвинутой на лоб шляпке, которая необыкновенно ей шла. Не успел официант поставить им на столик стакан пива и коктейль для Вивианы, как вдруг, неожиданно для себя, Франсуа оказался центром скандала. Все произошло так стремительно, что Франсуа поначалу даже не понял, в чем дело. Столик едва не перевернулся, стакан разбился, и пиво хлынуло ему на брюки. Перед ним, отгородив его от посетителей, стояли двое, и хотя Франсуа рта не раскрыл, один из них с наигранным возмущением закричал:

— Что вы сказали? Что вы сказали? Посмейте только повторить, и…

Слова эти были обращены к Франсуа, он попытался встать со стула, но неожиданно получил сильный удар в лицо. Краем глаза он видел, что посетители вскочили с мест. Завизжала женщина, но то была не Вивиана.

Оба мужчины, окруженные взволнованными людьми, что-то объясняли, но что — Франсуа не расслышал.

Не дожидаясь появления полицейского, они уехали в закрытой машине, которая ждала их на улице. Подавать жалобу Франсуа не стал, так как знал, кем направлен удар. Но с той поры стал избегать некоторых мест в Париже, особенно с наступлением темноты! А в иных случаях не стыдился появляться с сопровождающими.

Шартье, сообщив про человека, сидящего внизу в холле, ничего нового не открыл. Франсуа знает, что за ним ведется слежка, что люди, приходящие к нему в редакцию, возбуждают пристальный интерес. Поэтому угроза отключить телефон вызвала у него лишь улыбку. Больше всего от этого пострадала бы служба подслушивания, которая сейчас преспокойно записывает все его разговоры. Впрочем, в одиннадцать деньги будут. Рауль принесет. Ну а если не принесет. Франсуа раздобудет сам; до сих пор в последний момент он всегда добывал деньги.

Внизу Франсуа полюбовался на шпика, который сидел на диванчике напротив лифта и делал вид, будто погружен в чтение газеты. Франсуа решил позабавиться: пошел на него с таким видом, словно собирался что-то спросить, и лишь меньше чем в метре свернул в сторону.

Четверть часа спустя он уже катил в машине по бульвару Распайль мимо бывшего магазина отца Жермены. За три года Франсуа всего дважды был на кладбище.

В первый раз вместе с Бобом сразу после Довиля, когда устанавливали надгробный камень. Камень был сделан просто и со вкусом, и Франсуа слегка расчувствовался, увидев на кладбищенском надгробии свою фамилию, выбитую рядом с именем жены. Второй раз — в том же году в День поминовения.

А сегодня как раз исполнилось три года со дня смерти Жермены, и накануне Франсуа вспомнил об этом. Поэтому он и решил провести ночь у Вивианы, хотя ничего ей не сказал. Интересно, а она вспомнила? Вполне вероятно.

Возможно, даже почуяла, что он едет на кладбище: у нее просто дар чуять, особенно всякие неприятности. Но она никогда не говорит об этом. В отличие от его мамочки и Жермены она не строит из себя всезнайку. Он сам, когда чувствует себя неловко, начинает приставать к ней и в конце концов все рассказывает, хотя она ни о чем не спрашивает.

«Женщины всю жизнь относятся к нам как к детям и заставляют нас вечно чувствовать себя виноватыми перед ними», — заметил как-то Рауль.

,У ворот кладбища Франсуа купил цветы: были только хризантемы. Сторож порылся в книгах и объяснил, как найти могилу на участке, который уже весь заполнен. Да, в Иври это быстро. Кладбище выглядело светлым и чистым, как современные дома. В такой обстановке, право, очень трудно испытать печаль. Франсуа, отсчитывая поперечные дорожки, разыскал наконец могилу и с неприятным изумлением обнаружил около надгробия букет свежих роз.

Цветы положены ранним утром. Кто-то вспомнил, что Жермена любила крупные розы с сильным, немножко вульгарным запахом, каких не продают в цветочных магазинах: их можно привезти из деревни или купить на улице с тележки. А эти, видимо, были куплены на улице Деламбра. Значит, Боб приходил сюда перед занятиями.

Возможно, даже опоздал в коллеж. Интересно, назвал он там подлинную причину или что-нибудь придумал?

Первый год мальчик часто говорил о матери, вспоминал ее по любому поводу. «Как ты думаешь, маме понравился бы мой новый костюм?» Или: «А когда мама была жива, я отказывался есть шпинат. Помнишь? Я говорил, что он похож на коровьи лепешки». Надгробие произвело на мальчика большое впечатление, и в тот вечер Франсуа слышал, как он плачет в постели. Ночью Бобу приснился страшный сон, он вскочил и с ужасом в глазах закричал:

«Папочка! Папочка! Посмотри, я тоже умер! Мы все умерли!»

Впоследствии Франсуа тщетно пытался припомнить поводы, по каким мальчик мог бы говорить о матери.

Они с сыном были друзья, добрые друзья. Боб рассказывал ему про коллеж и товарищей даже то, что дети обычно стараются скрывать от родителей.

А в прошлом году он приносил розы на могилу?

Франсуа купил цветы у входа, а не окажись их там, пришел бы с пустыми руками. Впрочем, он никогда не помнил о таких вещах, и в детстве мать выговаривала ему, когда он забывал поздравить ее с днем рождения.

По правде сказать, он толком не понимал, почему пришел сюда. Может, потому, что он эгоист? Из-за Довиля? Ведь сегодня не только годовщина смерти Жермены.

В этот день три года назад он купил свой первый дорогой костюм. А назавтра после похорон они с Бобом в автобусе, выглядевшем так, словно он только что вышел с завода, на сумасшедшей скорости катили через поля в Довиль.

— Пап, а ты уже был в Довиле?

— Один раз.

— С мамой?

— Да. Это было наше свадебное путешествие.

Они с Жерменой приехали туда в апреле. В Париже уже было тепло, вовсю цвели яблони, а на побережье их встретил холод, шквальный ветер, дождь, по морю шли грязно-серые волны. Франсуа решил, несмотря ни на что, искупаться. Кроме них с Жерменой, на пляже никого не было; кабинки стояли пустые, забитые песком и водорослями, их дверцы хлопали на ветру. Жермена надела светло-голубой свитер, который сама связала, но и в нем мерзла; Франсуа видел, что она, как цапля, поджимает то одну, то другую ногу, а лицо ее, словно ореолом, было окружено разлетающимися от ветра волосами. Она с ужасом смотрела, как муж, борясь с волнами, плывет в ледяной воде.

— Франсуа, ты же весь посинел! Немедленно оденься!

Потом они пили кофе, подлив туда скверной местной водки, «горлодеровки», как ее там называли, и это название ошеломило Жермену. К счастью, за мостом в Трувиле были кинотеатр и ресторанчик, открытый круглый год, где они ели креветок и лангустов.

Как же отличалась тогдашняя поездка от их с Бобом триумфального прибытия в разгар сезона: уже на вокзале их ослепила толпа в цветастых платьях и светлых костюмах; по улицам веселой вереницей катили машины. Все выглядело так ярко и празднично, что у Франсуа даже выступили слезы и ему пришлось отвернуться, когда Боб попросил прямо сейчас же пойти на море. При виде корабельных мачт, торчащих над нормандскими крышами, мальчик задрожал от возбуждения. И отец, и сын были прекрасно одеты. Франсуа был при деньгах, в руке держал новенький чемодан приятного светло-коричневого цвета с карточкой, на которой была выведена его фамилия.

Конечно! Он вылез из ямы. Он долго ждал. Долгие годы мучился, гнул спину, писал письма, от которых у него до сих пор горечь во рту. И надеялся, не веря, в сущности, в удачу. Но все-таки этот день настал, пусть даже по чистой случайности.

И вот он приехал на море. Они с Бобом не собирались останавливаться в шикарном отеле. В Трувиле напротив рыбачьего порта, недалеко от стоянки яхт и плавательного бассейна, они нашли маленькую белую гостиницу, всю в герани; у хозяина было веселое лицо, на голове белый поварской колпак, хозяйка выглядела приветливой и заботливой.