Читать интересную книгу Верность - Владислав Третьяк

Однако первую шайбу в этой игре пропустил не он, а я, когда на пять минут был удален Цыганков. Я посмотрел на скамью штрафников, выгребая шайбу из сетки: Гена сидел весь зеленый от волнения и досады. Лишь во втором периоде после длительной осады Якушев сравнял счет. Холечек, как я и ожидал, после этого расстроился и вскоре снова допустил ошибку. Мальцев вывел нас вперед.

Больше в этом матче шайб мне в ворота не забивали. Но как рассказать, чего это стоило?… Чехословацкие хоккеисты заставляли меня в дикой пляске метаться от штанги к штанге. Их броски были точными и сильными.

Вот шайба у Мартинеца. Он еще далеко, почти у красной линии, но я уже «включился» на 98 процентов, я знаю этого хоккеиста – он без промаха бросает с любых дистанций. Вот его партнер с шайбой стремительно накатывается на мои ворота. Бросит сам или сделает передачу? Я слежу за его глазами. Если он посмотрит на меня, значит, будет бросок; если же отведет взгляд вправо, значит, отдаст шайбу Мартинецу, а уж тот не замешкается. Так и есть: мгновенный пас вправо – держись, вратарь…

Второй перерыв. Пот катит с меня градом, хотя во время матча, в отличие от других, я совсем не пью воды. Я тяжело дышу и, наверное, со стороны выгляжу сейчас довольно жалко. Подходит тренер Борис Павлович Кулагин:

– Потерпи, Владик. Неожиданно он говорит:

– А помнишь, как ты по стадиону двадцать кругов бежал?

Я улыбаюсь (надо же, оказывается, могу еще улыбаться). Вспоминаю, как когда-то, давным-давно, меня, еще совсем мальчишку, пригласили на сбор юношеской команды ЦСКА. И вот в виде наказания за плохо сделанную зарядку заставил нас Кулагин бежать 20 кругов по стадиону. Все ребята были на четыре года старше меня, они без труда справились с таким заданием, а я десять кругов пробежал и больше не могу. Умру сейчас, упаду без сил. Ребята говорят Кулагину:

– Пожалейте Владика. Молод он еще…

– Вот если выдержит Третьяк, будет из него хоккеист, – отвечает им невозмутимо тренер.

Все-таки я добежал тогда до конца. Ума не приложу, как смог.

Значит, не забыл Кулагин тот случай. Я опять неизвестно почему улыбаюсь. Пора вставать, кончился перерыв.

Наша сборная победила в этом матче со счетом 3:1.

В последнем матче чемпионата мы играли со сборной Швеции. Установка была такая: атаковать и атаковать, любыми путями сломить оборону соперников, разбить их защитный вариант. Это нам удалось. Мы забили три шайбы, пропустив лишь одну. Счет мог быть и большим, но вратарь Абрахамссон творил чудеса. Михайлов «расстреливал» его ворота почти в упор, тот брал шайбы. Кристи Абрахамссон – добродушный парень, но на льду он становился неузнаваем, превращался в этакого задиристого петуха: только задень его – сразу бросается в драку, кричит и размахивает клюшкой. По мне, вратарь должен свои эмоции держать глубоко внутри. Зачем же так распаляться?

В шведском хоккее накоплены хорошие традиции подготовки вратарей. Насколько мне известно, голкиперы «Тре крунур» трепетали только перед одним форвардом любительского хоккея – перед нашим Анатолием Фирсовым. После его знаменитого «щелчка» вратари и мигнуть не успевали, как в их ворота влетала шайба. Я иногда думаю: как же мне-то повезло, что Фирсов играл именно в нашей команде и никогда не «щелкал» по моим воротам! Знаю, что некоторые вратари, видя один только его замах, закрывали глаза, капитулируя заранее.

Сразу после этого матча мы поехали в свой отель, чтобы подготовиться к заключительному торжественному приему. Я зашел в соседний номер, где собрались наши игроки. И вот тут-то сказалось все чудовищное напряжение последних дней: закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Я быстро вышел из комнаты…

Заключительный прием был устроен в концертном зале «Финляндия». Мне вручили приз лучшего вратаря чемпионата.

Мне всегда хотелось быть лучшим. Сначала в своей команде. Потом на чемпионате Европы среди юниоров. Потом в сборной страны. Можно назвать это честолюбием. Ну и что? Мое стремление стать первым не расходилось с интересами коллектива. Напротив, оно было целиком подчинено задачам команды, ее главной цели. И в том, что я наконец добился своего, заслуга моих товарищей по команде, тренеров, и в первую очередь Анатолия Владимировича Тарасова.

Возвращаясь вечером в отель, я думал: нет, теперь-то меня не надо спрашивать, согласен ли я променять свою вратарскую долю на что-то иное.

Суперсерия, или руки вверх перед русскими

Новый, 1976 год мы, как обычно, встретили далеко от дома. Во всем мире Новый год и рождество считаются семейными праздниками. У нас на Родине – тоже. И только мы, хоккеисты, регулярно нарушаем эту традицию. Когда все сидят за столом в окружении родных и близких и, поднимая бокалы с шампанским, поздравляют друг друга, мы обязательно находимся где-нибудь за тридевять земель, и лишь телефон позволяет нам услышать голоса своих жен, детей и родителей. Что поделаешь, такова спортивная жизнь… Конец декабря – это период длительных зарубежных турне.

Как и всем людям, на финише года мне хотелось обернуться назад, подвести итог прожитому за двенадцать месяцев.

1975 год получился вовсе не плохим. Я мог считать свою спортивную программу выполненной на сто процентов. В Кремле мне вручили орден «Знак Почета». Спортивные журналисты снова, во второй раз подряд, назвали меня лучшим хоккеистом сезона в СССР. Мой сын Дмитрий уже научился вовсю орудовать клюшкой и теперь требовал, чтобы я с ним играл в хоккей. Мне по-прежнему приходили письма с почтовыми штемпелями разных городов мира. В этих письмах были поздравления с победами, напутствия, просьбы, но больше всего в них было вопросов о хоккее.

Случались и забавные эпизоды, связанные с моим именем. В Детройте, например, прошел слух, что будто бы я собираюсь подписать контракт с клубом «Ред уингс». Там действительно обнаружили человека, выдававшего себя за Третьяка и якобы говорившего с русским акцентом. Проверка показала, что фамилия этого самозванца Тарлифф и что к хоккею он имеет такое же отношение, как я к игре на арфе. Не знаю, что дальше стало с этим мошенником, но говорят, будто до своего разоблачения он сумел крупно заработать, эксплуатируя чужую фамилию.

Другой похожий случай произошел в Бирмингеме. Там, как я слышал, некий «Третьяк» почти месяц жил в доме биржевого маклера, развлекая его историями о своих подвигах на льду.

Приходится только удивляться простодушию американцев, так легко позволяющих себя одурачивать.

Итак, конец декабря 1975 года. Мы приехали в Канаду для участия в матчах с профессионалами на уровне клубных команд. Суперсерия – так и только так называли за океаном эти матчи, в которых два наших клуба – ЦСКА и «Крылья Советов» – должны были встретиться с сильнейшими командами НХЛ.

Канадцы в то время не без оснований утверждали, что клубы у них сильнее, чем сборная.

…Перед самым отъездом в Канаду я почувствовал, что наконец-то обрел боевую форму. До этого игра часто не клеилась, а тут все встало на свои места, и шайба теперь была у меня как дрессированная. Я чувствовал себя великолепно. Даже ветераны нашего клуба удивлялись:

– Ну, Владик, ты будто заново родился.

Как-то на тренировке я защищал ворота, играя за звено Владимира Петрова… Мы вели в счете.

– Конечно, – с обидой сказал Петрову лидер наших соперников Владимир Викулов. – У вас Третьяк стоит, а ему не забить.

– Поменяемся, – с готовностью предложил Петров. – Дело не в Третьяке. Играть надо лучше, вот и все.

Поменялись. Я встал в ворота команды Викулова, и теперь уже она уверенно повела в счете.

Простите за нескромность. Но этот эпизод вспомнился мне в связи с рассказом о суперсерии. В конце 75-го я постоянно испытывал то, что, вероятно, можно назвать хоккейным вдохновением.

Как хорошо, что это случилось именно в декабре…

В Монреале мы вначале почувствовали себя очень неуютно. Во-первых, было страшно холодно. Мороз стоял просто убийственный. Разница во времени сказывалась очень остро. Все тело ломало. Постоянно хотелось спать. И почему-то всех одолевала мучительная жажда. Видимо, виной тому была непривычная для нас пища. Все красиво, аппетитно, но безвкусно или с каким-то непривычным привкусом. Даже картошка и та казалась странной.

Поселили нас в отеле «Элизабет». Как и раньше, команду дружно осадили канадские журналисты – их вопросам не было конца.

Фанатичная любовь канадцев к хоккею общеизвестна. Но если раньше кумирами для них были свои и только свои звезды, то теперь все изменилось. Мы чувствовали это на себе. Любой полисмен приветливо улыбался, узнав нас на улицах Монреаля. Даже Гарри Синден, бывший тренер сборной НХЛ, враждебно настроенный к нам после серии 1972 года, теперь сменил тон. Вот что мы прочитали в одной из газет за его подписью: «Русские сильны не только коллективной игрой, тщательно разработанной тактикой и до дюйма выверенным пасом. Оказывается, у них к тому же есть способные смело и инициативно сыграть хоккеисты. Кроме того, они фантастически меткие. У нас кое-кто сравнивает Харламова с Риком Мартином, но кроме Харламова у русских немало других индивидуально сильных форвардов. А сколько у нас Мартинов?»