Читать интересную книгу Последнее дело «ВАЛЕТОВ» - Александр Прилепский

— Увлёкся? Ничего подобного. Вчера я внимательно перечитал судебные отчёты, которые печатались в газетах. Одним из 49 обвиняемых по делу о "Клубе червонных валетов" был Алексей Сергеевич Мазурин. Чистым из этой истории он вышел чудом…

… Алексей Мазурин обвинялся в том, что вместе со Шпейером и ещё двумя "валетами" вовлёк в кутежи и разгул молодого купца Клавдия Еремеева. Когда тот допился до чёртиков (он действительно заболел «белой горячкой»), его в очередной раз заставили подписать векселя. Долговые обязательства были выданы на имя Мазурина. Не последнюю роль сыграл Алексей Сергеевич и в обмане конеторговца Николая Попова, в результате чего мошенники получили восемь превосходных рысаков.

На предварительном следствии Мазурин путался, давал противоречивые показания. Вначале заявил, что никаких векселей не получал. Потом признался — получил, не ведая о невменяемом состоянии Еремеева. А вскоре опять начал отрицать факт получения… А Попова, по его словам, он обманывать не желал и действовал "не в расчёте на барыш, а исключительно из чувства личной приязни к нему".

Еремеевские векселя и подписанное Мазуриным поручительство о платёжеспособности покупателя поповских лошадей судебному следователю и сыщикам найти не удалось. Это ловко использовал в своей речи Фёдор Никифорович Плевако, защищавший Мазурина в суде. Адвокат сумел убедить присяжных заседателей, что его подзащитный молодой и житейски неопытный человек виноват только в одном — в чрезмерной доверчивости. Но за неразборчивость в знакомствах, говорил Плевако, Алексей Мазурин и так уже достаточно наказан — длительным пребыванием под следствием и судом, ожиданием возможного сурового приговора. Присяжные заседатели вынесли вердикт — невиновен…

— А теперь представь, что векселя и поручительство у Шпейера, — рассуждал Малинин. — Вернулся он с этими бумагами в Москву и предложил Мазурину — или тот помогает ему за бесценок заполучить Арфу, Удачную и Шипку, или…

— Шантаж? Похоже, мой друг, ты прав. Ни чем иным не возможно объяснить странное поведение Мазурина, подтвердившего подлинность весьма сомнительной "запродажной". Надо нам для начала к Ситникову повнимательнее присмотреться. Пожалуй, этим сегодня и займёмся.

— Но мы собирались сегодня в Люблино, Гехта искать.

— Аристарх Матвеевич опасается, что вспугнём мы немца. Просил повременить. Он какого-то своего приятеля из губернского врачебного управления туда с нами послать хочет.

— Ловко придумано! — восхитился Малинин. — Кто посмеет отказать чиновнику, пришедшему проверять состояние отхожих мест и выгребных ям?! Все дачи осмотреть можно, ни кто и не заподозрит. Ох, и хитёр Карасёв. Нам у него ещё учиться и учиться.

— А вот насчёт Баяновского он ошибся. Крепко расстроится старик, когда узнает у кого зелёная книга… Смотри Размах поехал.

— Красавец!

Девятилетний жеребец Размах, в самом деле, отличался изумительной красотой — серебристо-белый, с длинным хвостом и пышной гривой. Он был прекрасно выдержан — ни фунта лишнего веса. Старые беговые охотники говорили, что он обладает всеми качествами необходимыми для настоящего призового рысака — силой, резвостью и охотой к езде.

Размах прославил мало кому известный до него конный завод саратовского помещика князя Еникеева и своего наездника молодого Гавриила Егорова. На его счету были победы в самых престижных призах — Главного управления государственного коннозаводства, Большом Московском и Большом Императорском. В прошлом году Размах первым среди русских рысаков "разменял" пять минут — прошёл дистанцию в три версты резвее пяти минут.

— Какой приём! С места и сразу на полную рысь… Как вожжей слушается — на малейший посыл отвечает… Нет, Лёша, ты не прав. Полкану до него далеко. Лучше Размаха на московских бегах сейчас никого нет.

Лавровский не разделял восторгов Малинина:

— Жеребец хорош, что и говорить. Только замучили его — каждое воскресенье бежит. Ему бы перед призом роздых дать, а Гаврила опять в резвую пустил. Зачем спрашивается?

— Как это зачем? — возмутился Малинин. — Недавно я читал один спортивный журнал…

— Американский?

— Наш! Так вот, будет тебе известно, такой уважаемый человек как…

На чьё авторитетное мнение хотел сослаться Сергей, узнать Алексею не удалось.

— Здгавствуйте, господа. Стгашно гад вас видеть.

Обернувшись, они увидели корреспондента нескольких парижских газет и журналов Анри Лансиньяка.

Француз, как всегда был бодр и весел. Хотя по свежему запаху хорошего шампанского и слегка затуманенному взгляду, чувствовалось, на бега он приехал прямо из ночного ресторана.

— Нет ничего лучше после бессонной ночи, как подышать утгенней пгохладой и полюбоваться гысаками, — сказал Лансиньяк.

— Не знал Анри, что вы такой большой любитель лошадей, — удивился Лавровский. — На выставке вы всё время в промышленном отделе.

— О, это служба, — улыбнулся француз. — Наши газеты интегесуют гусские железные догоги, лес, уголь… А моя стгасть гысаки.

Когда мимо них промчался вороной Наветчик, который наряду с Полканом и Размахом считался одним из основных претендентов на победу в императорском призе в следующее воскресенье, Лансиньяк пришёл в полный восторг:

— Этому жегебцу нет гавных! Не задумаваясь купил бы его! Но не пгодают, чёгт побеги!

Хвастовство француза вызвало у Малинина невольную усмешку — богатых репортёров он отродясь не встречал. Заметив это, Лансиньяк пояснил:

— Не для себя.

Из его рассказа Лавровский и Малинин узнали, что отправляясь в Москву он, получил редкую возможность совместить полезное с приятным. Несколько французских коннозаводчиков, в том числе граф де Круа, поручили ему покупку лошадей, выделив для этого очень крупную сумму. Коннеторговец из газетчика оказался плохой. До сих пор ни одного классного рысака ему приобрести не удалось. Мало того, недавно чуть не стал жертвой обмана. Ему предложили купить… младшего брата Красивого-Молодца.

— Но меня нелегко об… как это по-гусски…

— Облапошить, — подсказал Алексей.

— Нет, Объе…

— Объегорить.

— Да, объегогить! Меня нелегко объегогить. Я посоветовался с господином Сахновским. Он пгедостегёг меня от необдуманной покупки.

— Поосторожнее надо с нашими барышниками, — посоветовал Малинин. И будто так, к слову, поинтересовался. — Цыган, наверное, жеребца сватал?

— Цыган? — изумился Лансиньяк. — Что вы! Это уважаемый человек, котогый по долгу своей службы сам обязан… Впгочем, бог с ним… Но я так гассегдился, что не стал покупать его собственную кобылу. Жалко, такая кгасавица, и так поэтично зовут — Лебёдка… Но извините, стгашно тогоплюсь.

Глядя вслед французу, Малинин тяжело вздохнул. Круг подозреваемых расширился. Кобыла по имени Лебёдка была на московских бегах в настоящее время только одна. Принадлежала она судебному следователю Владимиру Фёдоровичу Кейзеру.

К ним подошёл служитель бегового общества:

— Вас просят в беседку-с.

Глава 16. САЛАТ ОЛИВЬЕ

Прошлым летом Лавровский и Малинин оказали большую услугу Московскому Императорскому обществу любителей конского бега. Они разоблачили шайку преступников, пытавшихся прибрать к рукам тотализатор, и спасли доброе имя, а возможно и жизнь Александра Васильевича Колюбакина. С тех пор они были желанными гостями в членской беседке и даже в ложе вицепрезидента.

Сейчас в ложе собралась вся беговая администрация — вице-президент Колюбакин, казначей и секретарь Приезжев, старшие члены Пейч и Сонцов, председатель суда чести Бутович. Были здесь и несколько известных спортсменов — Стахович, Ржевский, Коноплин.

— Давненько не заглядывали, — басил Колюбакин, по-приятельски обнимая их. — Рад видеть!

— Мы к вам за содействием, — сказал Приезжев, отличавшейся энергичностью, порой переходящей в суетливость. — Надо покритиковать в газетах московскую полицию, которая не уделяет должного внимания пресечению недозволенной игры. От этих букмекеров общество несёт большие убытки…

— Да подожди ты, Павлуша! За завтраком всё расскажешь, — перебил его Колюбакин. И пояснил. — Мы ведь как вечером собрались, так до ранней проездки и просидели за беседой о делах общества. Со вчерашнего дня никто ничего не ел.

— Огорчу вас, Александр Васильевич, — вступил в разговор Пейч. — Но завтрака не будет. Буфетчик с воскресенья горькую пьёт.

— Экий мерзавец! — возмутился было Колюбакин, но тут же успокоился. — Делать нечего, в "Эрмитаж" поехали.

— В такой ранний час ресторан ещё закрыт, — заметил молодой Николай Коноплин.

— Ничего, Коля, — успокоил его вице-президент. — Оливье меня уважает. Авось не даст помереть с голода.