Забегая несколько вперед, скажем, что в день отъезда Скобелева из Спасского обитатели имения и крестьяне вручили ему небольшой мешок, туго завязанный бечевкой, в котором позвякивали деньги «на войну». Доподлинно известно, как Скобелев дорожил крестьянскими фошами и, раздавая их, присовокуплял зачастую и свои деньги особо отличившимся солдатам. Слова, которыми он сопровождал вручение трудовых денег, не оставляли сомнения в том, что они шли от сердца.
Человек, рискнувший в то время возвысить голос против войны с Турцией, вполне мог навлечь на себя всеобщий гнев и презрение. Наэлектризованность общественного мнения передалась и окружению императора. Точка зрения, что война – единственный способ преподнести предметный урок Турции, преобладала у царедворцев. Государь, считаясь с мнением света, все же гнул свою линию. Представлять ее пацифистской, а самого Александра II мягкотелым было бы неверно. Нередко обстоятельства брали верх, однако Александру Николаевичу не свойственно было принятие опрометчивых решений. В данном же случае речь шла о шаге непростом.
Государю были памятны и горький привкус порохового дыма, и черное, закопченное небо над Севастополем. Наследнику престола категорически возбранялось появляться на передовой, но в осажденном городе попросту невозможно было провести четкую разграничительную черту между фронтом и тылом. И те госпитали, в которых бывал великий князь Александр, не раз становились мишенью для обстрела. Цесаревич оказался свидетелем кровавой драмы и воочию познал изнанку боевых действий. Он поражался терпению израненных и искалеченных воинов, восхищался мужеством немногочисленного медицинского персонала, жертвенно служившего спасению человеческих жизней. Такое не могло пройти бесследно.
В понятии государя прочно сложились убеждения, что любая бойня есть цепь заблуждений и нежелания царей, королей и их министров признать политические просчеты в мирном решении противоречий. Однако представлять Александра II человеком, не обладавшим достаточной волей в защите интересов России, было бы глубоко ошибочно. Правило древних: «Хочешь мира – готовься к войне» император усвоил твердо и потому в числе наиглавнейших государственных забот считал преобразование армии.
За обустройством России Александр II не упускал из внимания обстановку насилия и жестокости, которая царила в православном славянском мире.
Внутреннее неприятие несправедливости сложилось отнюдь не случайно. Николай I не препятствовал сыну ни в познании учения славянофилов, ни в личном знакомстве с наиболее яркими представителями движения. Так будущий император попал под сильное влияние идей А. С. Хомякова, Ю. Ф. Самарина, князя В. А. Черкасского, И. В. Киреевского. Убежденные монархисты внушали Николаю I необходимость отмены крепостного права сверху, вынашивали идею объединения славян под эгидой России. Но если к предполагаемым реформам Николай Павлович относился с великим предубеждением, считая их несвоевременными, то доктрину единения братьев-славян: русских, болгар, сербов – поддерживал целиком и полностью и положил в основу отношений с Турцией. Войны с Портой оправдывали его убеждения и глубокие симпатии к единоверцам. Подобные взгляды Николай Павлович стремился передать сыну, и в лице наследника российского престола намерения отца нашли достойного продолжателя.
В готовности народа и армии к очередному испытанию Александр II не сомневался и все же опасался совершить неверный шаг.
А к нему подталкивали как зарубежные недоброжелатели России, так и доморощенные ура-патриоты, не представлявшие последствий возможной неудачи. Труднее было с российским духовенством, которое рассматривало отказ от применения военной силы как малодушие монарха, сулившее потерю авторитета России в православном мире. Не исключалась такая ситуация, что, не найдя поддержки у России, болгары бросятся в объятия ярого русофоба папы Пия IX.
Мысль не допустить не желаемого поворота событий нашла выражение в бескомпромиссном решении – прибегнуть к силе оружия. Император пришел к этому не наперекор, а в полном согласии со своей совестью. Так завершилась напряженная работа ума, сопровождаемая неимоверным напряжением физических и моральных сил. А ведь император был далеко не молод, в 1877 году ему исполнилось пятьдесят девять лет. И тем не менее это было трудное решение. Здесь следует отметить особую роль в России общественного мнения. Понимая неготовность страны к войне (мы уже писали об этом выше: еще шли военные реформы и армия не укрепилась, в экономическом отношении страна также не была сильна, в. правящих кругах России не было необходимого единства в оценках восточного вопроса и методах его решения), государь как мог оттягивал наступление рокового часа. Но русское общество, его интеллектуальная элита, как всегда, отличались нетерпеливостью, нервозностью. Печать, порицая «жестокие методы турецкого управления, которые довели до отчаяния население», дружно взывала к мщению. «Русский мир», близкий к славянофильским кругам, открыто критиковал правящий кабинет за примирительную политику по отношению к Турции и близость с Австро-Венгрией. Россия призвана выполнить «долг, завещанный историей». Оскорбленное «русское чувство», не считаясь с объективными обстоятельствами, решительно подталкивало страну к войне, раздувая паруса. Медлительность и компромиссность Александра II встречались в штыки, началась травля государя. Но царь крепился долго, и тогда, когда уже «разогретое» общественное мнение готово было засыпать Зимний ядовитыми стрелами, рубикон был перейден, невзирая на то, что России, конечно же, война тогда была крайне нежелательна. Правда, за период челночной дипломатии 79-летнему министру иностранных дел А.М. Гочакову удалось добиться «доброжелательного нейтралитета» Австро-Венгрии и известных гарантий от враждебного вмешательства правительств Запада.
Готовился к войне и «больной человек» – так с 1839 года стали называть Турцию, хозяйство которой, до сих времен обширное, богатое и спокойное, стало разваливаться, потому и надежды на победу связывались лишь с «родственной помощью».
События в конце 1876 года разворачивались следующим образом. В России была проведена мобилизация, в результате которой численность Дунайской армии, предназначавшейся для ведения боевых действий против Турции на Балканском театре (одновременно на Кавказе переступала границу азиатской Турции Кавказская армия), достигла двухсот тридцати пяти тысяч человек. Во главе Дунайской армии стоял главнокомандующий, назначаемый самим царем и наделенный большими правами. Именно в руках главнокомандующего и его штаба находилась судьба всей предстоящей кампании.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});