в общежитии. Вечером в нашу комнату заглянул дядя Миша. В руках у него был пакет, в комнате запахло апельсинами.
— Что вы, что вы! — замахал я руками. — Я же не маленький.
— Ясно. Не маленький. Но раненый, — пошутил Фомин.
— Ну уж и раненый, — завозражал я.
— Контуженый, — вмешался неожиданно Игорь, — контуженый Нат Пинкертон. — В его голосе проскальзывали нотки пренебрежения.
— Не желал, чтобы мои ребята были похожи на Пинкертона, — блеснул Фомин глазами в сторону Игоря.
— Нат Пинкертон, Шерлок Холмс — знаменитые сыщики. А ваши ребята стремятся к подобному идеалу, — подкусил уже откровенно Игорь.
— Я вижу, вы Пинкертона и Шерлока Холмса ставите в один ряд? — спокойно спросил дядя Миша, хотя я видел, что он не в восторге от бесцеремонности Игоря.
— А какая между ними разница? — удивился Игорь.
— Мне кажется, что образованный молодой человек должен знать эту разницу.
— Я ее не вижу.
— Если не возражаете, объясню.
— Ради бога, интересно послушать, — с неприкрытой иронией сказал Игорь.
— Шерлок Холмс — литературный герой, бескорыстный, самоотверженный и храбрый, его глубокая мыслительная работа считается подвигом во имя справедливости. А Нат Пинкертон — реальное лицо, содержавшее в Америке специальную сыщицкую контору с обширным штатом вольнонаемных сыщиков-шпионов, обслуживающих в основном бизнесменов. И путать Шерлока Холмса с низкопробным дельцом... непростительно. Поставить их в один ряд — это не только осквернить доброе имя, но и показать элементарную неосведомленность в вопросе, о котором берешься судить.
Самолюбивый Игорь сдаваться не хотел, его скулы покрылись румянцем.
— Сыщик есть сыщик, — заявил он, — чему бы он ни служил: справедливости или денежному мешку.
— А мне кажется, что вы сами не верите в то, что говорите, — спокойно улыбнулся дядя Миша. — Ну разве можно ваших товарищей сравнивать с каким-то Пинкертоном? На протяжении нескольких лет они бескорыстно ведут борьбу с преступностью, не считаясь с подстерегающими их опасностями и отдавая этому делу все свое свободное время. И результаты налицо. Город почти очищен от карманных воров. Сейчас в месяц бывает два-три задержания, не больше, а раньше было в отдельные выходные дни почти по три десятка задержаний. И я уверен, жители Иркутска благодарны этим ребятам. Недавно шестеро — лучшие из бригадмильцев — награждены Министерством внутренних дел именными часами. В их числе и ваш товарищ по комнате, — дядя Миша кивнул в мою сторону. — Не хотел раньше времени говорить, да уж к слову, — улыбнулся он мне.
— А кто еще? Костовский, Китаев есть? — загорелся я.
— Это секрет, всему свое время.
— Ну, дядя Миша!
— Нет, нет, и не проси, не скажу. Вот соберемся на своем слете, тогда и узнаете. А сейчас я пошел. Поправляйся, — протянул он мне руку. — До свидания, молодой человек, — обратился он к Игорю.
— До свидания, приятно было познакомиться. — Игорь хотел загладить допущенную бесцеремонность.
— А мне, откровенно говоря, наше знакомство не доставило большого удовольствия, — без дипломатии заявил Фомин. Руки Игорю он не подал.
7. Схватка
— Беда, беда, — сказал Михаил Николаевич, как только я появился в его небольшом служебном кабинете, расположенном на втором этаже нового, недавно построенного здания управления милиции на улице Литвинова.
— Какая беда?
— Хуже не придумаешь, — махнул рукой дядя Миша. — Надю Седых ранили.
— Надю? — Мое сердце прыгнуло и покатилось куда-то вниз.
— Ну и побледнел же ты! — Дядя Миша выскочил из-за стола и взял меня под руку. — На тебе же лица нет, вот садись-ка сюда. — Он налил из графина воды и подал мне стакан.
— Где она? — спросил я, тяжело откидываясь на спинку стула.
— Не волнуйся, в нашей клинике. Опасности для жизни уже нет. Было задето легкое, но операция прошла успешно.
Я торопливо поднялся со стула.
— Куда?
— В клинику.
— Сиди, сейчас тебя не пустят, а завтра вместе пойдем.
— Пустят.
— Сиди и не дури. Займемся лучше делом.
— Каким еще делом? — раздраженно возразил я.
— Нужным делом, нужным, мой дорогой!
— Когда это случилось? — Я начал немного приходить в себя.
— Сегодня, буквально три часа назад.
— А как?
— Обстоятельства таковы. Надя с подругами села в трамвай на остановке «Музкомедия», в этот день у них были практические занятия в глазковской поликлинике. И надо же было, некто Ванюхин, освободившийся из мест заключения за несколько дней накануне, орудовал в этом самом вагоне. Надя услышала крик женщины, у которой Ванюхин вытащил деньги, бросилась на помощь, вцепилась в преступника. Крепко, видно, она его держала... Чтобы освободиться, Ванюхин ударил ее ножом и на ходу, раздвинув двери, выскочил из трамвая.
— И его не задержали?! Ушел!
— Пока не задержали.
— Плохо! — невольно вырвалось у меня. — Ой как плохо!
— Поэтому я тебе предлагаю заняться делом. Сейчас я должен быть у начальника управления, а ты побудь здесь за меня и всех приходящих ориентируй на задержание Ванюхина. Вот его фотография.
С карточки, размером шесть на четыре, на меня в упор смотрели маленькие острые глазки, прячущиеся под широкими, как бы обрубленными с краев, короткими бровками. Лицо узкое, удлиненное, лоб низкий, с глубокими залысинами, волосы гладкие, прилизанные, подбородок острый, с едва наметившейся ямочкой, губы тонкие, решительно сжатые, нос прямой, тоже удлиненный. По фотографии можно было судить, что Ванюхину лет двадцать пять.
— Двадцать восемь, — уточнил мое предположение подполковник, — но очень опасен. Уже трижды судим за карманные кражи, действует всегда с напарником и при задержании во всех случаях оказывал сопротивление. Информируй ребят обо всем и предупреди, чтобы были осторожны: меньше чем по трое на поиск Ванюхина не выходили бы. А я буду минут через тридцать.
Оставшись один, я еще раз внимательно вгляделся в фото. «Ну как тут не вспомнишь теорию итальянского ученого Чезаре Ломброзо? Может, он прав», — мелькнула мысль, но я ее тут же отбросил. Немного успокоившись, я старался более четко запомнить черты Ванюхина, и его лицо мне не казалось столь отвратительным. Правда, и приятным его назвать было нельзя, но и признаков патологического преступника я в нем уже не находил.
Первым, кто появился после ухода Фомина, был наш новый член БСМ