Читать интересную книгу Твербуль, или Логово вымысла - Сергей Есин

- Точно читаешь?

- Запомнил на всю жизнь, по ночам повторяю.

- Ну, читай дальше, дешевка.

- Может, тебя из теней в мусор, в труху перевести? - спросила я у этой тени мечтательно. Читай, читай. - Я еще не придумала, что с ним сделать. - Когда же ты это письмо получил?

- Послал дедушка его в самом конце декабря 1936 года.

"Никаких обещанных 150 рублей я не получил, хотя очень ободрился, когда получил заверение, что буду получать их ежемесячно".

Больше я слушать подобное не могла. Старик, организовавший лосенку художественную карьеру, ждал обещанные ему 150 рублей. В это время лосенок, мечтая о будущей премии, писал картину о том, как Горький читает Сталину свою поэму.

Выдержать подобное было невозможно. Выпустила я из рук хлипкое истлевшее горлышко, пусть пока живёт своей загробной жизнью и мучается...

Глава третья. Рано встает охрана.

Возле нового, доронинского, МХАТа Саня сошел с троллейбуса номер 15, на котором ехал от последней за сегодняшнюю ночь клиентки, аккуратно обошел его сзади, как рекомендуют правила, уловил крошечную паузу в движении иномарок и не спеша, наискосок через бульвар, пошел к другому переходу - напротив театра Пушкина. Машины, не останавливаясь, катили с обеих сторон.

Это пусть Барышня думает, что ее пролеты над крышами института никому не известны. Саня-то прекрасно разглядел в воздухе свою красавицу, парящую над телевизионными антеннами. А, собственно, какой настоящий писатель не парит? Ему тоже, конечно, захотелось полетать. Можно в полете плюнуть на кого-нибудь, разбить голову невидимой бутылкой неприятному знакомому или сослуживцу, только это и заслужившему. Но начиналось не творческое, а служебное время, и здесь не до полетов. Сане пора было заступать на смену в институтской проходной.

Охранник - самая распространенная специальность в России, как программисты в США. Три вида деятельности наиболее популярны у студентов гуманитарных вузов: охранник, дворник и продавец в палатке. Иногда студенты подвизаются официантами, но это уже аристократия. Среди своих товарищей по институту Саня знал только двух таких везунчиков: один переводчик-китаист, а другой - из знаменитой профессорской семьи.

На небольшом отрезке пути через бульвар Саня своею немалой, похожей на лопату ручищей помахал все же не Барышне, уже пикирующей на Герцена, а бронзовому Есенину. Хороший памятник, основательный, пенсионеры возле него играют в домино, если не пьют пиво. Захотелось в этот утренний свежий час посидеть на крылатом то ли Пегасе, то ли Коньке-горбунке, впаянном возле поэта, покалякать с его хозяином. Как, Сергей Александрович, вы в литературу входили? Какой тогда рынок существовал? Такой же разбой вели издатели? Как они с налогами поступали? Платили ли писателям? Ну, положим, о своих доходах они не забывали, но неужели им так же, как нынешним, было плевать на литературу, которая их кормила?

Еще и другие были у Сани соображения. Но надо было двигаться дальше, мимо боковой стороны Драмтеатра имени Пушкина, который раньше назывался Камерным, и мимо старинной церкви Иоанна Богослова. Это с одной стороны по движению, а с другой - мимо многоэтажного дома, в котором, по слухам, живет знаменитый шоумен и бывший министр культуры Михаил Швыдкой. Культура, хоть и финансируется по остаточному принципу, всегда живет в самых культурных местах. Хорошо бы ему стекла побить, думал, минуя угол дома, Саня, но где расположены нужные окна, он точно не знал.

Когда Саня проходил мимо ворот бывшего Камерного театра, в котором раньше играла знаменитая актриса Алиса Коонен, а режиссировал Александр Яковлевич Таиров, он вдруг подумал о бренности всего живого, но и о легендах тоже подумал. Это обязанность писателя - о мифах размышлять. И с изумлением открыл, что в мире все обязательно каким-то чудесным образом соединяется. Вот, например, знаменитому впоследствии ректору Литинститута Владимиру Федоровичу Пименову, работавшему тогда в комитете искусств, пришлось этот театр, по указке свыше, закрывать. Он как бы уже этим застолбил себе место в истории. Но ведь еще и в географическом пространстве. Недаром через пару десятков лет перешел в Лит, который одной стеной прирос к бывшему Камерному театру. Разве это случайно?

Теперь о мифах, которые тоже Саню очень интересовали. Картину триумфальной порки прославленного режиссера в стенах его же театра Саня очень живо себе представил: разве он никогда не был за кулисами? Все, конечно, развивалось по заранее намеченному и нашушуканному в кулуарах сценарию. Как известно, современные писатели, вскормленные благородной завистью, ненавидят друг друга. Но это ничто по сравнению с артистами! У Сани в голове просто не вмещалось, как они могут работать на одной сцене! Крутится в нежных вариациях прима-балерина, а кордебалет, который принял статические позы у нарисованной на холсте воды, ощеряется в тайной надежде, что она ногу подвернет либо, промахнувшись в прыжке мимо партнера, брякнется об пол. Или просто пялятся девочки и, шмурыгая носами, думают про себя, что они, дескать, совсем не хуже.

Итак, перед внутренним взором Сани предстало обычное собрание труппы, на котором совершенно неожиданно оказался будущий литинститутский ректор. Тогда, в его молодые годы, он служил в чине заместителя председателя комитета искусств, по сегодняшним меркам, заместитель министра культуры. Собрание, как обычно, проходило в зрительном зале, на алых бархатах. Дело, казалось бы, привычное. Но на этот раз какое-то разнузданное электричество гуляло по залу. Напрочь забыты обласканные зрителем и прессой знаменитые гастроли в Париже, продемонстрировавшие победу "синтетического" искусства, соединившего в сценической пластике актера музыкальность и пантомиму. И как блистала Алиса Коонен - жена, кстати, главного режиссера. Но здесь и теперь, на собрании труппы, все будто кануло в прошлое. В том числе и недавняя, 33-го года, премьера шедевра советской драматургии и театрального искусства - "Оптимистическая трагедия". Девушки у воды были недовольны. Мальчики, игравшие в массовке спектаклей, еле сдерживались: разве мы хуже?

Как правило, великие режиссеры выводят к рампе актрис, которых потом рецензенты называют тоже великими совсем не потому, что они их жены. Саня даже про себя не станет называть ту Моську, среднего актера, первым затявкавшего на Слона. Как красноречива иногда бывает зависть! Все интересы театра подчинены режиссерской жене. Спектакли для нее и роли только для нее! Встали и ополчились против недавнего кумира, конечно, самые преданные друзья, товарищи и поклонники. Неистовствовали все, как говорят поляки, дуполизы. Какие бросались реплики, какие взгляды! А режиссер как раз в это время ставил, со своей женой в главной роли, спектакль по пьесе английского эстета Оскара Уайльда "Веер леди Уиндермир". Статьи и постановления о формалистах в искусстве появятся немного позднее. Но, впрочем, кто сейчас помнит все эти даты? Мифы возникают возле трагедий из вполне житейских подробностей. Остался миф о знаменитой актрисе и знаменитом реформаторе сцены и о верности.

Саня смотрит на боковой фасад театра, весь в окнах на разных уровнях: это гримуборные, костюмерные, кабинет. Что-то он сегодня зациклился на окнах? Может быть, какие-то из этих окон обозначали казенную, при театре, квартиру, где жили Коонен и Таиров? Легенда сохранила подробность быта: одна из их дверей выходила прямо в закулисье. Трагическая актриса одевалась и гримировалась в своей спальне, и являлась взору коллег непосредственно перед выходом на сцену. Потом, после памятного собрания, после довольно скорой смерти мужа, ее видели на Тверском бульваре, где она часто прогуливалась. Но никогда она больше не переступала порога той двери, которая вела на сцену.

Муж и жена хорошо, как и положено настоящим художникам, разыграли свой миф. Режиссер, уже отставной, нанес визит будущему ректору Литинститута на его тогдашней площадке - в комитете по искусству. Учреждение находилось на Неглинке, чуть ли не напротив Государственного банка, в котором сейчас сидят люди, лелеющие так называемый стабилизационный фонд. О какой сатисфакции собирался просить театральный гений? Это был важный вопрос для начальника среднего звена, точно знавшего, что есть еще и самый главный босс, небожитель. Можно предположить, что в ожидании этого визита будущий ректор, как говорится, наложил в свои министерские штаны. Но, о счастье! Мифотворцы знают о славе и инструментах ее приобретения больше, чем простые чиновники. С какой радостью заместитель министра написал "разрешить". Потому что в качестве "отступного" режиссер попросил нечто совершенно, с точки зрения любого чиновника, элементарное: макет своего самого знаменитого и, заметим, самого советского спектакля - "Оптимистической трагедии". "Кто еще хочет комиссарского тела?"