Читать интересную книгу Ночной корабль: Стихотворения и письма - Мария Вега

Действие второе

День изо дня, едва больной рассветКрыш городских коснется желтым тленьем,Аничков мост, Фонтанка, ряд каретДрожат в окне неясным отраженьем.Мои дома прохожим смотрят вслед,Ложатся вкось, испуганы круженьемЛюдей, лотков, зонтов, телег, собак,И, побледнев, отходят в полумрак.

Но есть часы, когда, двоясь в мираже,Стекло к стеклу, они еще живут.Вот фонари, театр, сугроб, и дажеВ асфальте черном медленно плывутВход во дворец и часовой на страже.Я открывать люблю, то там, то тут,Рисунки снов, всё дальше, безрассудней,На рубеже стихов и трезвых будней.

Забрезжил день. Пробил безвестный час.Таких часов в земной судьбе немного:Чуть жить начнем, и вдруг охватит насГлухой озноб, невнятная тревога.В просвет окна глядит пугливый глаз,Но тишина насторожилась строгоИ руку занесла, чтоб уронитьТяжелый нож и перерезать нить.

И тишина вошла, сгорев от блеска, –Та тишина, в которой спят века.В тот страшный час качнулась занавескаНад сценой сцен, в порыве сквозняка,И в улице пустой сверкнули резкоСеребряною лентой два венка:Ни строгий ямб, ни лиры клекот медныйНе отразят той тишины победной.

Прижат к стеклу похолодевший лоб,И я смотрю, окаменев сурово:На уровне окна качнулся гроб,Короткий сруб, некрашеный, сосновый,И тихо вполз в нетающий сугроб,В Аничков мост и в будку часового.Какой актер, какой великий мимСумел блеснуть прощанием таким?

Мой старый шут, актер безмолвной драмы,Вергилий мой на всех путях пера.Где то вино, где та зима, когда мыВ костре стихов сжигали вечера,Творили мир и разрушали храмы,Что до луны возвысили вчера?Как нищий Лир, ты отошел, без свиты,В холодный склеп могильной Афродиты.

Ты принял роль и до конца донес,Таясь от всех, дрожа над скрытым кладом,Готовя день за днем апофеоз.А смерть давно с тобой сидела рядом,Но твой уход тайком от смерти рос,И вот она следит бессильным взглядом,Как ты встаешь, как ты, сойдя с ума,Сверкнул пятном жемчужного бельма,

Как пестрый плащ провеял, торжествуя,И навсегда исчез, пропав вдали(Кто принудит мечту, навек живую.Влачить крыло по рытвинам земли?),Как ты швырнул колпак на мостовую,И бубенец, кружась, умолк в пыли,Как тень твоя вбежала легким бегомВ тень Петербурга и закрылась снегом.

И там, в веках, как драгоценный груз,Неся стихи, дремавшие под спудом,Слагает их к ногам любимых муз,И бронзовые лиры важным гудомПоют в ответ, и грозди снежных бусЛетят в туман, и тусклым изумрудомВ серебряной Неве отражена,Мерцает петербургская луна.

1953

Из сборника

«ОДОЛЕНЬ-ТРАВА»

(Москва, 1970)

ОДОЛЕНЬ-ТРАВА

В книжных лавках чужих земельРедко выставлены в окошкеНаши книги. А нам как хмель –Буквы русские на обложке.

Купишь что-нибудь наугадИ спешишь прочитать скорее,И на несколько дней богат,Будто выиграл в лотерее.

Купишь маленький, скромный том,В глубь Европы упавший с неба,И несешь под мокрым зонтом,Как ломоть драгоценный хлеба…

Я в одной из книг, на ходу(Был засыпан город метелью),Набрела на свою звезду,Травяную звезду под елью, –

Есть же в мире такие слова, –«Одолень»… «Одолень-трава»!

Взглянешь в русское сердце книг –И задышишь, как не дышалось,И усталости в тот же мигНе осталось! Где взять усталость,

Если бродишь в ясных полях,В разнотравии, в разнолесье,Видишь кос серебряный взмахВ переливах колхозной песни…

Покраснели от ягод пниНа речном берегу высоком,Перепачканы руки мои,До локтей земляничным соком.

Крут подъем, идти нелегко,Ветерки полевые жарки,Но запенилось молокоВ деревянной бадье доярки.

Вот и хлеб нарезан ржаной,С никогда не забытым вкусом.Водит ручкой мальчик льнянойПо моим заграничным бусам…

У него неспроста глазаПо-речному прозрачно-сини.С половецким именем – ГзаВек за веком течет в низине.

Сто дороженек – сто страниц –Исходила я спозаранок,Под заливистый щебет птиц –Коноплянок, стрижей, овсянок –

Набрала в лукошко грибок:Красных шапочек, белых ножек.Побывала у стариковВ полумраке лесных сторожек,

Сполоснула из родника,Обожженные солнцем плечи,И упала на книгу рука…Суждено ли дождаться встречи?..

Стал короче мой трудный день.Сколько их прошумело мимо.Одолей, трава-Одолень,Всё, что в жизни неодолимо.

Зелена в лесу светотень…Одолень моя, Одолень…

1966 СТРАНА ЧУДЕС

Страна Чудес была знакома с детства.На чердаке, где зной и пауки,Я получила от отцов в наследствоБольшие, как гробницы, сундуки.

В них старых книг подранивали крылья,И целый мир передо мною рос,Под балками, припудренными пылью,В лучах заката цвета желтых роз.

Запутанно, волшебно и неверноБаюкали страницы тишину,И улетал волшебный шар Жюль ВернаНа медленно всходившую луну.

А гномы в колпачках, из сказок Грима,В подземном закаленные огне,С поклоном шутовским бежали мимо,Взмахнув лопатой в слуховом окне.

Но, с жадностью читая том за томом,Не угадала я сквозь книжный бред,Что чудеса лежали рядом с домом,Что в каждой грядке пламенел жар-цвет!

В часы тоски, когда меня сковалиИ семь замков повесили на дверь,Открылись мне из необъятной далиВсе чудеса, доступные теперь.

Моя страна, расцветшая в багрянцеВеликих зорь, ты позвала меня,И по волнам твоих радиостанцийСкользит струя подземного огня.

В тебе сбылись: и папоротник рдяный.Кащей Бессмертный, и Хрусталь-Гора,И звонкий смех царевны Несмеяны,И черных недр алмазная игра.

Как белый сокол в зареве заката.Над куполами реет и поетПобедоносный внук аэростата,Весь золотой от солнца самолет.

Колумбами по океанам ночи,К междупланетным тайнам тишины!Путь от Москвы до Волг и не короче,Чем от кремлевских башен до Луны.

И если нет отверженным возврата,То жизни не бывает без любви.Там родилась я, там жила когда-то…Страна моя, мечта моя, живи!

В чердачное, полуслепое око,Прорезанное в небе, лился свет…Страна Чудес, тебя со мною нет,Но тот же свет в моем окне – с Востока.

1963 РОССИИ

Возьми мой талант, и мои неуставшие руки,И опыт, и память, и гнева отточенный меч,И верное сердце, что выросло в долгой разлуке,И строгую лиру, и мягкую женскую речь.

И посох возьми, что стучал о холодные плитыЧужих городов, и веками накопленный клад,И краски моей, нищетой расцвеченной, палитры,И парус скитальца, лохматый, в узоре заплат.

Сложи их на площади, в снежном твоем Ленинграде,Костер запали, пусть огонь высоко возгорит,И легкими стаями к небу взовьются тетради,Как желтые листья, когда леденеет гранит.

Ведь только из страшных горений рождается слово,И если ты спросишь, стихам моим веря живым:«Готова ли дважды сгореть?» – я отвечу: «Готова!»И русская муза протянет мне руки сквозь дым

РУССКИЙ ЯЗЫК

Мы говорим на языке,Который стал бледней и суше,Как стали суше, вдалекеОт чернозема, наши души,

Как мельче стали и скупейЗапасы слов, что по дорогамМы унесли в мешке убогомИз золотых своих степей.

А мимо нас спокойным шагом,В спокойном цоканье подков,Идут, идут под красным флагомЖивые рати свежих слов

Пусть, выгорая, знамя бьется,Пусть побледнел пурпурный цвет,Но слово блещет, слово вьется,И гибели для слова нет!

Оно идет, идет, всё шире,Проникновеннее, острейНад снегом, шелестящим в мире,Над зыбью северных морей,

Над каждым днем, над каждой птицей,Над звездами морозной тьмы…Над европейскою больницей,В которой задохнулись мы.

ПАЛЕХСКИЕ МАСТЕРА

Евгений Онегин в пальто с пелериной,Ковровые сани, дорога в Москву…В затейливых яблоках конь длинногривыйКопытами топчет не снег, а траву.

Но сани в траве так легко допустимы,Так колки иголки причесанных хвой!Наверно, бывают зеленые зимы,С густой, апельсинно-лимонной травой,

Бывает и небо чернее агата –От черного лака листва зеленей, –Не каменный уголь – лишь фон для заката,Для трав, для раската червонных саней.

О Палея, о Палех, о мастер в избушке,На зимней опушке мохнатых лесов!Чуть брызнули краски в речные ракушки,И кисти запели на сто голосов.

В ракушках-игрушках горят самоцветы,Бери их на кисточку, перевенчай!А к лампе пришпилен обрывок газеты,И стынет в стакане недопитый чай.

Но руки бессонные, в медленной ласке,Скользят над работой, забыв про часы.На черной шкатулке рождаются сказки,И мастер бормочет в седые усы.

Он может дивиться своей небылице,Где сани и ягоды, ночь и заря,Как будто упали на Палех жар-птицы,Цветным опереньем над лесом горя.

Осталось подкрасить цилиндрик и пряжку,Полозьев изгиб подчеркнуть ободком,Чуть-чуть позолоты прибавить в упряжку,Не целою кистью – одним волоском…

Он сладко зевает… Устал не на шутку.Баюкала сутками в трубах метель.Теперь бы спокойно свернуть самокрутку,Табак раскурив, завалиться в постель!

Наутро, гордясь переливами лаков,Зайти по соседству в другую избу,Где мастер такой же, и труп одинаков,И также – очки на морщинистом лбу.

Он кинул на черное вспышки тюльпановИ в мелкую травку степные ковры.Там троны Додонов, кафтаны Салтанов,Церквушки, лачужки, шатры да костры.

Шкатулки российские! Всё в них отлично,В них гений народный по капле вкраплен.Вдвоем усмехаются: им безразлично,Что мир не запомнит их скромных имен.

О, кто по столицам и по заграницам,Где чудо-шкатулку покажут и нам,Присмотрится мыслью к обветренным липам,К простым, как ржаной каравай, именам?

Они родились в перелесках и чащах,Из черной, владимирской, старой земли,От дедов и прадедов, в вечности спящих,Которые кисти для них берегли.

На срубленных пнях – на древесных скрижалях –Их ветер отметил, обрызгав дождем…А мы в застекленной витрине прочтем,На выставке, имя короткое: «Палех».

ГУСЬ-ХРУСТАЛЬНЫЙ

Нам край родной нередко дан в картинахНа полотне вечернего кино:«Хрустальный Гусь» [1] – как зимнее окноВ лучах луны и в искрометных льдинах.

Казалось нам, родные городаМы знаем все, от школьной парты дальней.Когда же встал, сверкая, Гусь-Хрустальный,Он был открыт, как новая звезда.

Еще одной торжественной победыВ стране снегов он символ и венец.Там есть завод, похожий на дворец,И во дворце – рождественские деды.

Маститые идут учителя,В медалях грудь и борода по пояс,За шагом шаг, свою читают повестьСреди станков и черного угля

Жужжат станки, гудят в веселой дрожи.Чеканя грань, поет резец в стекле,И первый звук, рожденный в хрустале,Летит из рук рабочей молодежи.

Вот это – Русь! Она пришла самаВложить в хрусталь и душу, и дыханье.Струит огни и льется грань за гранью,В причудах форм вся русская зима.

Мы, обойдя завод, дошли до цели:Развернут был сияющий экран,И на экране мастер-ветеранСказал толпе: «Здесь наш дворец изделий».

И началась волшебная игра:Плывя, кружась, глаза чаруя наши,Рядами шли ковши, блюда и чаши,Как будто ожила Хрусталь-Гора.

Хрусталь-Гора!.. К вершине взлет салазок,И через жизнь их серебристый след…Хрусталь-Гора далеких детских лет,Когда нельзя не верить книгам сказок…

И вот растет, сосульками звеня,На ступенях простых заводских полок,В круженье звезд и радужных иголокХрусталь-Гора сегодняшнего дня…

Благодарю тебя, далекий зодчийХрустальных зал, мой безымянный друг,За дивный труд твоих неспящих рук,За каждый день, за каждый час рабочий!

Экран погас не сразу…В сквознякеЗабилась дверь, и ворвался снаружиПромозглый вихрь не нашей зимней стужи..

А Гусь-Хрустальный где-то вдалекеЕще мерцал… Еще не умер пламень,Еще в окне морозный блеск дрожал,И русский мастер бережно держалГраненый ковш, как драгоценный камень.

1964,США МАТРЕШКИ

Матрешки, матрешки,Пунцовые щечки!Не ручки, не ножки –Платочки.Ни пяток, ни кос,Как будто приросСвивальник к плечам деревянный,Расписанный вязью тюльпанной.Играя,Раскроешь одну пополам,А тамВтораяРаскрылись, сменилась другой,В таком же платочке,И те же румяные щечкиДа брови дугой.Глаза, не мигая, расширь,Смотри в неподвижные очи:За ними Сибирь,Таежные ночи.В косматую шубу тайгиЗакутаны версты без счета.Не видно ни зги,Но слышно, как дышат болота,Как дышит туман и плывет,Клубясь над верховьями Оби,Где древняя тайна живетВ земной утробе.Матрешки, матрешки,Тугие одежки!Одна за другой, мал-мала.Праматерь их – Юмала [2] .Над ней колдовали шаманы,Ее пеленали туманы,В шатре снеговом хороня,И ярче огняСверкала она, золотая,Червонная баба тайги.Кружилась воронья стая,Кружили в снегу шаги,Зрачки загорались волчьиПо всей сибирской земле,И темные люди, молча.Несли дары Юмале.Приблизиться к ней не смели:В груди ее ветры пели,На страже стояли ели –Семь заповедных вех.К семи еловым подножьямБыл сотнями рук положенСоболий и куний мех.Мерцали на нем в избыткеРассыпанные монеты,Уральские самоцветыИ золотые слитки.Качались густые ели,Накрыв Юмалу венцами,А шаманы кругом сидели,Тряся бубенцами.Заклинали костью бараньей,Курили горькое зелье,И спала Юмала в тумане,Под самой высокой елью.

Откуда и когда пришлаНа эту землю Юмала?Каких восходов и закатов,Каких побоищ и победХранила неистертый след?Кто уберег ее, запрятавОт жадных происков и глаз,От полчищ с цепкими руками?Кто превращал ее векамиВ народный золотой запас?..Когда Аларих [3] в тучах дыма,В чаду пожаров и в пылиВел за собой на приступ РимаОрды со всех концов земли,Качнулся Рим, и в трубном кличеБралась добыча за добычей.Монгол, и гот, алан и галл,Ликуя, идолов свергал.И золотая кукла уграм [4]Досталась и ушла сквозь бой,Влекома новою судьбой,В чащобу, под Полярным кругом.

Между корявыми корнямиБогатства собранные ждут,Когда уложат их горстямиНа серебро боярских блюдИспытанный торговый люд,Перевалив Урал с мешками,И реки денег потекутК плавильной потаенной яме.Вторая баба выше той,Что спит, в зеленый мох врастая.Она ей служит скорлупой,Тяжелая и золотая,И третья плавится в огне,Двух первых заключить готоваПод гулким золотом покрова,Как душу в воинской броне.Страна, единственная в мире,Одна шестая всей земли!Как в Юмаду, в тебя вошлиСердца и племена Сибири.В тебе растет за родом род,В единый плавится народ,С одной необоримой силой.Так золотая ЮмалаВ тайге дремучей ожила,Преобразившаяся в символ.

В студеные ливни,В безлунные ночкиДорожки да стежкиВедут из неведомых сел.По гривне,По крошке,По кружке, по ложкеОт каждого – в общий котел…Пунцовые щечки,Тугие одежки –Таежные дочки –Матрешки!

* * *

Скованы волненьем мысль и слово.Не хватает силы передать,Что такое – потерять и сноваВстретить и обнять родную мать.

Только позже, четко и не вкратце,Я смогу о ней заговорить.Надо насмотреться, надышаться,Переволноваться, пережить.

И нахлынут вдруг слова такие,Что откроют всем лицо свое.А сейчас я назову ЕеЕле слышным шепотом: «Россия»…

С несравненным именем вдвоем,Сердце к сердцу, слушаю сквозь слезы,Как шумят московские березыПод всеочищающим дождем.

1968 ДВЕ ДЕВУШКИ

… А над Москвой-рекой закат зеленый…О, как чисты в России вечера!Две девушки, Светлана и Алена,Со мною шли по улице вчера,Два имени с картины Васнецова…Читающий стихи мои, пойми, –Есть столько в этих девушках родного,Что быть бы им моими дочерьми.Как будто мы давно бродили вместеПод вековой кремлевскою стеной!Не перед нами ли на Лобном местеУпала голова Лопухиной?Не я ли укрывала в подворотнеВот этих двух, когда гудел пожар.От яростных коней казачьей сотниИ много раньше от орды татар?Но мы пенять не смеем, не умеем,Мы знаем: поздно и пора домой…Нам это все навеяно музеем,Фантастикой картин и полутьмой.Подходит ночь. Ни звука, ни движеньяПогасло небо, и черна вода.Прощаемся: – До перевоплощенья!..Когда-нибудь…А если никогда?..Но ни за что не сможет нас оставитьНежданно промелькнувшая в тишиДалекая и смутная прапамятьДарованной троим одной души.

1968 * * *

Целым места ласкала и грела,За окном куполами горела.На Москве ли реке, на Неве ли,Протекли все четыре недели,И летели мне листья на плечиОт вечернего Замоскворечья.

Каждой тенью на небе, всем небом.Каждым ливнем, и ветром, и хлебом.Каждой темной кремлевскою ельюИ осеннею, первой метельюОдарила меня, осветилаИ за долгие годы простила.

Вырываются птицы из клети,Возвращаются к матери лети.Наша с Ней мимолетная встреча,Это – встречи навечной предтеча.

1968 УТРО ОТЪЕЗДА

Рассвет, проснувшись, еле-елеПосеребрил мою постель,А над Москвой вилась метель,Хотя кусты не облетели.

Хотя березы в сизой мглеЧервонных листьев не роняли,Но низко кланялись землеИ снегу ветками махали.

И даль, и Кремль, и купола,Завороженные, притихли.Была по-зимнему белаМосква в своем бесшумном вихре.

Таким запомню я навекВторичное прощанье с нею…И падал, падал, падал снег,В окне туманном леденея.

1968 ПИСЬМО ДРУГУСветлане Соложенкиной

Я знала только понаслышке,Что есть за тридевять земельКипучей нефти колыбельИ огнедышащие вышки.

И странно мне, что там, в Баку,Под месяцем из красной медиУснули вьюги на боку,Как безобидные медведи.

Средневековый городок,Где я живу, привычен вьюгам.Они в уют своих берлогСпешат зимою друг за другом,

Метут сугробы, к окнам льнут,Ворчат и распевают в трубах.Им хорошо живется тутВ пушистых белоснежных шубах.

Но есть, как видно, и у вьюгСвои причуды, пыл и норов,И вот они летят на юг,Как будто мало им просторов

Для игр на скатах ледников,Где вечность крепкий лед ковала,Где бродят тени облаковНад вихрем горного обвала.

Но нет! Им хочется туда,На Каспий, в край больших загадок.Влечет их черная вода,Вся в нефтяных разводах радуг.

Влечет закрытое окно,Под лампой круг неяркий света,И женское лицо – одноНа тысячи – лицо поэта.

Запечатлеть ее черты,Глаза внимательные, руку…Вздохнув, назвать ее на «ты»И унести с собой в разлуку…

Спасибо, вьюги! Неспроста,В обратном не пропав полете,Вы принесли мне два листаНа скромном книжном переплете.

Уснули ветры. Воздух чист.Медвежьи тени на сугробе.Весенний лист! Осенний лист!Как мы на вас похожи обе.

Как мы звучим друг другу в лад,И сколько звезд открыто нами!Ее восход и мой закатПерекликаются стихами.

Ствол из одной земли возник,Единым пропитался соком,И Родина для нас – родникВ его значении высоком.

Вот почему мне так близки(Сошлись ли наши дали в сдвиге?)И два листа, и все листкиПодаренной мне чудом книги.

Не знаю, кем я нарекуСквозящую за каждой строчкой,Ту большеглазую в Баку –Сестрою младшей или дочкой?

1968 * * *

Далека Россия, далека,И пяти недель как не бывало.Но при мне остались три дружка,Чтобы я не слишком тосковала.

Был проспект Петровский весь в огняхЖелтых листьев. И они шуршали.Комната… Портреты на стенах,А на ширме веера и шали.

И была одна из лучших встреч,Но ее словами не обрамить,Суждено до смерти мне беречьМедвежонка, данного на память.

Вылитый а пузырчатом стекле,Зеленее, чем лесная хвоя,Он сидит на письменном столе,Коротая вечера со мною.

И прижился к нам второй дружок,Но не для забав, не для потехи,А на счастье маленький божокВ вологодском вырезан орехе.

Гладила его зимой пурга,Стал он как из белого коралла.Этот добрый гений очагаМне подарен девушкой с Урала.

Третий мой товарищ – та свирель,Что извечно спутница поэта.Из каких она пришла земель?Что в нее, черешневую, впето?

Пел Шевченко, пели кобзари,Наклонялись ивы над прудами.Ты гори, заря моя, гори,Проходи вишневыми садами,

Говори со мною, говориСоловьиным голосом свирели…В этот час ночные фонариНад Невой еще вчера горели…

В этот час проспект Петровский тих,Снег лежит коврами белой пены,Но цепочкой след шагов моихПрямо к Дому ветеранов сцены.

От ворот направо – поворот,И тропинка вытоптана змейкой.Там лежит в земле который годТа, что называлась Чародейкой.

А над ней к концу крадется век,В северных цветах, во льду хрустальном…Савина! Шесть букв. Три слога…СнегЗанавесом реет театральным…

Реет снег в окне пустом моем,Шелестя, баюкая и бредя.Пой, моя свирель! Споем вдвоемПесню для стеклянного медведя:

– «Жил да был…»И я жила-была…Память не бледнее, не короче.Там на белый город ночь легла.Там постель моя готова к Ночи.

1969 РАЗГОВОР

– Много мы в мире видели(Где не перебывали!):Розовый лотос Индии,Альпы и Гималаи,

Башни, соборы, глетчеры…Древний и вечно новый,Рим выходил навстречу нам,Бронзовый и лиловый…

Стрелой от берега к берегуЧудо железобетона:В ожерельях огней АмерикаУкачала мост Вашингтона…

Путь наш цветными нитямиПо земному шару струится…Но почему молчите вы?Что вам ночами снится?..

– Я знала мостик бревенчатыйВ речном стрекозином блеске,И ландыши, как бубенчики,В березовом перелеске.

Я знала поля безбрежныеС волнистою желтою рожью,Пустые дороги снежныеИ снежное бездорожье…

Там лед скрипел под полозьямиВ бескрайной степи туманной…

– Мы помним созвездья гроздьямиНад пальмовою Гаваной,Когда мексиканской осеньюНе водо-, а звездопады.Вы видели эти россыпи,Сверкания и каскады?..

– Многие звезды помню я,Но для чего мы спорим?Нет в небесах огромнееЗвезд, чем над Черным морем…

– Что вас хватает за душуВ скромном таком наброске?Степи, туман да ландыши?Мостики да березки?

– А то, что глубь черноземная,Наши моря и сушиВскормили собою скромные,Большие русские души,

И только под теми звездами,Без ходульных речей о чуде,Чудесные люди созданы –Русские люди!

1969 БЕРЕЗА

Я сжилась с березой, как с родной.Не в Москве она растет, а в Берне.От нее прохладен летний зной,Золотисто-зелен час вечерний,

А когда спускается туман,Вся она плывет, в тумане рея,Будто оживает ЛевитанВ зимней Третьяковской галерее…

Но сейчас, вернувшись из Москвы,С русским снегом в волосах и в платье,Не могу иначе, как на «вы»,Дерево знакомое назвать я:

– Здравствуйте, береза… Добрый день(Только добрый ли? Кто мне ответит?) –От березы на лужайке тень,И ее раскачивает ветер.

1968 РОДИНЕ

Дай мне снова видеть край далекий,Купола бревенчатых церквейИ зарю румяную, как щекиСероглазой матери моей.

Дай лицом прильнуть к твоим колосьямВ час, когда над полем гаснет деньИ гармони спорят с лаем песьимУ околиц сонных деревень.

Дай почувствовать твой дождь и сырость,Грусть твоих курящихся болот,Дай погладить гриб, что за ночь вырос,И цветок, что к вечеру умрет.

Бродят вдалеке глухие грозы,Теплым ветром вздрагивает ночь.Так встречает Мать, смеясь сквозь слезы,Навсегда вернувшуюся дочь.

ЛЕБЕДЬ Лебедь, уплывая, над печальным лугом Оставляет белое перо… Илья Эренбург

Лебедь плыл, как белая гондола,Рядом с ним внизу плыла звезда,И деревья наклонились долу,В черный оникс тихого пруда.

Первый ветер вестью о рассветеПробежал по листьям и затих.О далеком говоря поэте,За стихом мы вспоминали стих.

А когда вода порозовелаИ запахло травами остро,Лебедь Эренбурга, лунно-белый,Уплывая, обронил перо.

Лес Булонский веет Летним садомИ Невою каждую весну.Но из всех в ту ночь стоявших рядомВыбрала заря меня одну:

Доплеснули дрогнувшие водыБелое перо к моим ногам,Чтобы я несла его сквозь годыИ вернула невским берегам.

1968 СЕН-ГОТАРД

I

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});