Читать интересную книгу О древности еврейского народа. Против Апиона - Иосиф Флавий

26. (205) Что касается обрядов над умершими, то по закону не полагается устраивать ни пышных погребений, ни богатых надгробных памятников, и заботиться о похоронах надлежит ближайшим родственникам. При погребальном шествии закон обязывает всякого присоединиться к нему и вместе с остальными оплакать покойника. Затем следует и дом, и живущих в нем подвергнуть очищеншо, чтобы тем более человек, совершивший убийство, не думал при этом о себе, что он чист351.

27. (206) Почитанию родителей закон отводит следующее место после почитания Бога (Исх 20.12:21.17; Втор 5.16), и того, кто не воздает им за полученные от них благодеяния и хоть в чем-то от этого уклоняется, он повелевает предавать побиванию камнями (Втор 21.18). По закону более молодые люди должны почтительно относиться к старшим (Лев. 19.32), поскольку старше всех Бог (Ср. Дан 7.9). Также он не позволяет ничего скрывать от друзей, ведь нет дружбы там, где нет доверия во всем352. Даже если случается между друзьями ссора, он запрещает разглашать общие секреты. Если какой-нибудь судья примет подношение, наказанием ему будет смерть (Исх 23.8; Втор 16.19:27.25). Отвергающий мольбу о помощи, когда может помочь, несет ответственность. То, что сам не отдавал, не получишь назад. Нельзя прикасаться к чужому и, если даешь в долг, запрещается получать от этого прирост. [Это и многое другое, подобное тому, весьма способствует добрым отношениям между нами.]353

28. (209) Стоит упомянуть и о том, какого мнения придерживался наш законодатель о терпимости к иноплеменникам. Ему, как станет ясно, лучше всех удалось предупредить опасность того, что мы исказим свои законы или будем враждебно относиться к тем, кто избирает для себя жить по ним. Ведь сколько бы ни приходило к нам чужеземцев с желанием подчиняться тем же законам354, что и мы, он всех принимает дружелюбно, полагая, что родство возможно не только по общности происхождения, но и вследствие избрания [единого] образа жизни. С теми же, кто без всякой цели приходит к нам, он не допустил никакого смешения в обычаях.

29. (211) Также он сделал предписания и относительно всего остального, в чем нуждаются люди, — следует предоставлять всем, кому это необходимо, огонь, воду, пищу, указывать дорогу (Втор 27.18), никого не оставлять без погребения (Втор 21.23). И не быть слишком жестокими по отношению к врагам. Ибо он не разрешил опустошать их страну огнем355 или вырубать плодовые деревья (Втор 20.19) и запретил грабить тех, кто пал в битве356. И о пленниках он проявил заботу, чтобы оградить их от поругания, в особенности женщин (Втор 21.10, Ср. Нав 10.24). В своем желании воспитать нас в кротости и человеколюбии он не забыл даже о бессловесных животных. Он допустил использование их только сообразно закону, а любое другое запретил357. Тех животных, которые приходят к человеческому жилью, как бы прося защиты, он не позволил убивать. И запретил забирать из гнезда родителей с их детенышами (Втор 22.6). И даже в неприятельской стране он предписал щадить рабочий скот и не убивать358. Так по отношению ко всему он велел проявлять милосердие, одни из вышеназванных законов учредив для поучения, а другие, наоборот, для наказания тех, кто их неоправданно преступил.

30. (215) Наказание для большинства преступников — смерть, будь то прелюбодей (Лев. 20.10), насильник (Втор 22.23), мужеложец (Лев. 20.13) или тот, кто на это согласился. Столь же неумолим закон и по отношению к рабам359. И если кто обманет мерою или весом, или поведет незаконное дело хитростью, если присвоит чужое, или потребует назад то, чего не давал, за все полагаются наказания, и не такие, как у других народов, а гораздо более строгие (Ср. Лев. 19.11–13:35—36; Втор 25.13). За несправедливости к родителям или за непочтение к Богу, даже если кто только собирается это совершить, тотчас наказывается смертью (Втор 21.18; Лев. 24.13). А поступающие во всем согласно закону в награду за это получают не серебро, не золото, не масличный360 или сельдереевый361 венок и тому подобные знаки всеобщего признания, но всякий, сознавая это, может в глубине души быть уверен о том362. Я бы не решился здесь об этом писать, если бы сами события не говорили о том, что уже не раз многие наши соотечественники предпочитали с достоинством претерпевать всевозможные мучения, нежели хотя бы единое слово произнести вопреки закону.

31. (220) [Впрочем, даже если бы случилось так, что людям было бы ничего не известно ни о существовании нашего народа, ни о нашем добровольном послушании законам]363 и при этом кто-нибудь стал бы уверять эллинов в том, что ему самому удалось написать [такие законы], или взялся бы утверждать, что где-то еще за известными нам пределами земли он повстречал людей, которые имеют столь же возвышенное понятие о Боге и на протяжении веков твердо хранят верность столь же совершенным законам, мне кажется, им всем должны были бы броситься в глаза непрестанные попытки внесения изменений в их собственные законодательства. Безусловно, всех тех, кто брался что-либо подобное для государства или законодательства написать, это обстоятельство не позволяет причислить к людям, создавшим нечто замечательное, а лишь убеждает в том, что они исходили из ложных оснований. Я оставляю в стороне всех прочих философов, которые писали об этом в своих сочинениях. Но даже Платон, пользующийся у эллинов необычайным уважением за возвышенную чистоту жизни и значимость и убедительность своих слов, чем в философии он смог превзойти всех остальных, до сих пор подвергается чуть ли не издевательствам и насмешкам со стороны тех, которые мнят себя знатоками государственного устройства364. Хотя при ближайшем рассмотрении у него можно обнаружить для многих более приемлемые и близкие нормы жизни. Сам же Платон признавал, что доверять невежественной черни истинное понятие о Боге небезопасно365. Однако они считают, что учение Платона — всего лишь пустые слова, сказанные с большим искусством ради красоты слога. Более же всего из законодателей они превозносят Ликурга и все в один голос возвеличивают Спарту, потому что она оставалась неизменно верной его законам366. В самом деле, следует видеть в этом доказательство того, что повиновение законам есть добродетель. Но пусть почитатели лакедемонян сопоставят тот промежуток времени с более чем двухтысячелетней историей нашего государства367 и кроме того учтут, что лакедемоняне соблюдали собственные законы неукоснительно, пока были свободны, но когда счастье изменило им, они почти совершенно о них позабыли. А мы, изведавшие на себе крайнее непостоянство судьбы из-за сменяющих друг друга властителей Азии, в величайшей нужде и опасностях не предали своих законов, причем следовали им не ради своего удовольствия или успокоения, но — если в этом разобраться, — требования, которые они предъявляют к нам, гораздо более серьезные и трудноисполнимые, чем у лакедемонян с их мнимой суровостью. Им-то не приходилось ни возделывать землю, ни заниматься ремеслом. Они были свободны от всякого труда, и только и делали, что холили себя и упражнялись, достигая красоты своего тела, притом жили они в городе и для исполнения всех жизненно необходимых работ использовали слуг, которые в достатке обеспечивали их съестными припасами368. А к этому и впрямь [полагается] только одно человеколюбивое и достойное занятие — испытывая добровольно всевозможные труды и лишения, одерживать победы над теми, с кем им случалось воевать. Впрочем, я уж и не говорю о том, что они были совсем не герои. Ведь не только по одиночке, но зачастую и все разом, не взирая на предписания своего закона, они прямо с оружием сдавались в плен врагу369.

32. (232) Ну, а у нас — я даже не говорю о стольких случаях, — но известно ли хотя бы два или три, когда кто-то отступился бы от закона или испугался смерти, причем я не имею в виду ту легкую смерть, которой умирают в сражении, но смерть под пыткою, самую мучительную из всех? Именно потому я считаю, что некоторые из тех, кто одерживал над нами победу, не из чувства ненависти к побежденным подвергали нас пыткам, но потому что хотели посмотреть на удивительное зрелище — что есть какие-то люди, уверенные в том, что для них существует только одно зло — не выстоять и сделать что-то вопреки законам или нарушить их хотя бы единым словом. В самом деле, не следует удивляться тому, что мы, в отличие от всех остальных, мужественно умираем за наши законы. Ибо остальным не легко исполнить и то, что из числа прочих наших обычаев кажется менее всего обременительным — я имею в виду ручной труд, непритязательность в пище, а также предписания — даже в тех случаях когда желание велико — без разбора ничего не есть и не пить из того, что под руку попадется, к тому же избегать прелюбодеяний и роскоши и не проводить жизнь в праздности. Наши единоверцы, даже когда бросаются на врагов врукопашную или отражают их натиски, и тогда не забывают о своих жизненных предписаниях. Вследствие все той же верности в таких случаях требованиям закона нам отрадно сознавать, что и там мы поступаем по достоинству.