Читать интересную книгу Иванушка Первый, или Время чародея - Карен Арутюнянц

– Я не люблю печальных историй, вздохнула Василиса. – А что с ними случилось, с моржами?

– Понимаешь, – я не мог остановиться, – моржи питаются планктоном у берега, где не очень глубоко. А ныряют они со своих льдин, на которых живут. Но сейчас глобальное потепление и льдины у берега растаяли. Ушли далеко в море. И теперь моржам надо ужасно долго плыть к берегу, чтобы поесть. Один раз им пришлось проплыть почти восемьсот километров. Они доплыли до берега, истощённые и измученные. И многие погибли, так и не поев.

Я замолчал, а Василиса спросила:

– Ты её любишь?

– Кого? – я сделал вид, что не понимаю.

– Лену. Елену Прекрасную, – уточнила Василиса.

Я не знал, что ответить. Зачем она меня спрашивает? Вот девчонки, а? Ну ведь всё испортила!

Эх, странно всё это. Никого не было в моей жизни. Спал, просыпался, шёл в школу, возвращался домой вместе с Горбуньковым, в полном молчании. Сидел в Интернете, у меня даже ник есть – Иванушка Первый – совсем его забросил. Иногда по вечерам на лавочке травил байки или сказки рассказывал Толяну, ему это почему-то нравилось. Ужинал макаронами со сладким чаем, слушал мамины песни и колыбельные. По ночам крался через полгорода на чердак, копался в своём сундуке, листал древние книги на иностранных языках, не особо торопился посмотреть, что под ними хранится, может, клад или драгоценности, и вообще никому не мешал.

А сейчас? Что произошло в моей жизни за последние дни? Почему все стали обращать на меня внимание? Чего они хотят и ждут от меня? Может, потому, что я влюбился и от меня исходит сияние? Как говорится, позитивчик!

Я вдруг снова ужасно захотел спать. Что-то я стал чересчур нежным, какой уж тут позитив? Чуть поволнуюсь – голова кружится и в сон тянет.

Василиса спросила меня ещё о чём-то, но я уже не слушал её, положил трубку, даже не извинившись. Я знал, что это невежливо, но мне в ту минуту было всё равно. Ну и пускай себе обижается, если такая обидчивая. Чего в душу-то лезет?

Я вернулся в кровать, укрылся с головой пледом, и, не поверите, мне стало так тоскливо, что я заплакал, как в детстве, когда был совсем малявкой. Заскулил, как щенок, и хотел только одного: чтобы никто меня не трогал. Жалел я себя очень, прямо сил никаких не было. И чего жалел? Вроде радоваться надо, а я плачу. Так и есть, Иванушка я, дурачок. Самый первый дурачок в мире…

Я уснул, и приснился мне сон.

Стоял я в звоннице нашей синеградской церкви и смотрел на колокола. А они раскачивались на ветру в полной тишине. И не звонили.

– Ты не знаешь, что надо сделать, чтобы услышать малиновый звон? – спросил я у Василисы, внезапно оказавшейся рядом. На ней было золотистое воздушное платье.

Василиса приложила палец к губам, и мы прислушались. Колокольный звон доносился откуда-то издалека. Мы едва его различали сквозь завывание ветра, который налетел с гор и принялся безжалостно трепать наши волосы.

Но колокола синеградской церкви всё так же молчали. Раскачивались на ветру, без единого звука, словно так и должно быть.

– Надо просто захотеть, – сказала Василиса, – и тогда мы услышим их малиновый звон.

– У меня не получается никак! – крикнул я. – Но я очень хочу услышать их звон! Очень!

Я проснулся, подумал про колокола, вспомнил, что сегодня воскресенье, умылся, оделся, взял свой рюкзачок и вышел во двор.

Было раннее утро. Никто ещё не проснулся. Только воробьи чирикали.

Я вышел за калитку. На заборе дремал соседский кот Барсик, знаменитый тем, что умеет выговаривать слово «мяч». Причём произносит его тогда, когда задают конкретный вопрос.

– Барсик, скажи, пожалуйста, почему так громко плачет Таня? Что она уронила в речку? – спросил я.

Барсик недовольно приоткрыл глаз, мол, сколько можно повторять? Но всё-таки ответил:

– Мя-я-яч!..

Я улыбнулся и пошёл дальше, на улицу Пушкина.

Петух, который живёт на этой улице и, вместо того чтобы кукарекать, кукует, стоял на посту.

– Сколько мне жить, петушок? – спросил я и принялся считать.

Петух куковал так долго, что я сбился со счёта и, пройдя улицу Пушкина, оказался в переулке Андерсена. В нашем городе многие улицы названы в честь сказочников и поэтов. Я подошёл к дому, вошёл в подъезд и, поднявшись на второй этаж, позвонил.

Дверь открыла Роза Максудовна. Каждый раз я надеялся, что откроет Гарик.

– Что же тебе не спится? – проворчала она.

– Воскресенье, – ответил я.

– Ну что встал? Ждёт он тебя… – она ушла на кухню и принялась греметь кастрюльками– сковородками, наверное, будет готовить плов, он у неё всегда вкусный получается.

Я скинул кроссовки и прошёл в комнату.

Гарик лежал на кровати. На стене висел альпеншток. С ним Гарик ходил в горы, где сорвался и повредил позвоночник. Теперь Гарик лежал дома без движения. Уже три месяца. Летом я к нему приходил каждый день, а с первого сентября – по воскресеньям.

Альпеншток у Гарика очень старый. Это длинная палка с острым стальным наконечником – «штычком». С ним ходили в горы и прадед Гарика, и его дед, и отец.

Все они были альпинистам и без гор своей жизни не представляли.

– Привет, Вань! – Гарик расплылся в улыбке. – Быстро пролетела неделя! Что нового?

Я присел на стул и рассказал про Нельку, про Кощея, про Графа Орлова и Глафиру.

– Бурная у тебя жизнь! – вздохнул Гарик. – Завидую!.. Ты прямо МЧС, то старушкам досуг разбавляешь, то Гарикам… Ну чего? Сыграем?

Я открыл шахматную доску, лежавшую на письменном столе, и расставил фигуры.

Гарика я знал давно, ещё с тех пор как начал ходить в шахматный кружок, которым он руководил. Ведь Гарик был не только альпинистом, но и мастером спорта по шахматам. На столе у него, кроме шахматной доски, лежал ноутбук – как говорил сам Гарик, его связь с внешним миром, в основном шахматным. В Интернет ему помогала выходить мама, она и ходы за него делала. А иногда и советовала, как лучше сыграть. Правда, Гарик не всегда соглашался, ведь всё-таки он, а не Роза Максудовна, мастер спорта по шахматам. Так, вместе с мамой, он уже выиграл в одном из онлайн чемпионатов по интернет-шахматам золотую медаль. Сыграл за команду альпинистов «Эверест». А Эверест, как известно, высочайшая вершина мира.

Мы начали игру. Фигуры переставлял я. После каждого хода Гарика приходилось думать минут пять, а он в это время рассказывал анекдоты. Опять же в основном о шахматах и шахматистах.

– Вань, слышал историю про графа де Стайра? Любил он поиграть в шахматы, просто с ума сходил, если не перекинется с кем-нибудь в шахматишки хотя бы раз в неделю. Но с ним мало кто соглашался играть, потому как был он очень вспыльчивый и нервный. А если ему объявляли мат, мог запустить в соперника всем, что попадалось под руку! Даже шахматной доской. Или мог наброситься в сердцах и ранить шпагой. Опасались его другие шахматисты. Но один всё-таки ходил к нему поиграть. Постоянный соперник, подчинённый графа – некий полковник Стюарт, человек военный и бесстрашный. Он играл в шахматы посильнее графа и поэтому часто выигрывал. Но даже Стюарт, когда объявлял графу де Стайру мат, убегал в дальний угол комнаты и кричал оттуда: «Сир! Вам шах и мат! Всё по-честному!»

Гарик громко расхохотался, он всегда смеялся над своими анекдотами. А я вежливо улыбнулся. Мне, конечно, тоже было смешно, но я больше люблю анекдоты про животных. Например, про слонов. Вот один.

Вывалялся слон в муке, встал перед зеркалом, потрепал сам себя по уху и сказал:

– Ничего себе пельмешка получилась!

Я проиграл Гарику эту игру, как и все предыдущие.

– Ничего, брат, – пообещал он, – сделаем из тебя классного шахматиста. Всему своё время. Мы ещё и в горы пойдём! Мне бы денег собрать на операцию… Ты чего загрустил?

– Я не загрустил! Я подумал: вот бы тебе завоевать звание чемпиона мира! Там призовой фонд миллион евро!

– Это фантазии… Чтобы стать чемпионом, надо много работать над собой. Не будем витать в облаках! Будем реалистами. Меня этому горы научили. Правда, и мечтать тоже…

Тут вошла Роза Максудовна с двумя тарелками плова.

– Ешьте, – сказала она и поставила мою тарелку на стол.

Я уступил Розе Максудовне место, и она принялась кормить Гарика с чайной ложечки.

Через полчаса я снова шагал по городу. На углу Братьев Гримм и Астрид Линдгрен я столкнулся с Сан Санычем. Он, как обычно, был в чёрном фраке и в пенсне.

А произошло это так. На переходе, перебегая дорогу, я уткнулся носом в его ладонь, которую он успел предусмотрительно выставить перед собой. Ладонь у нашего учителя литературы оказалась твёрдой, как доска. Граф Орлов даже не приостановился. Поэтому я невольно попятился и чуть было не полетел на землю, споткнувшись о бордюр тротуара. Сан Саныч поймал меня за плечо и не дал мне упасть.

– Ты всегда так ходишь? – усмехнулся он. – Или только по воскресеньям? Впрочем, можешь не отвечать. Всего хорошего!

– У вас шнурок развязался! – крикнул я ему вслед.