Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Запуганности сознания и несусветность наших обычных снов есть следствие захваченности речевой социализацией, неадекватной реальности. Имеется в виду не необычность снов, а бредовый алогизм и неразбериху неясности в них. А точнее, обратим внимание на один из источников сути и логики бреда.
Основной источник, он же и смысл бреда: переживаемое и воспринимаемое не соответствует реальности. Это несоответствие содержится в дистанции и рассогласованности между речевой реальностью и деятельностью и реальностью бытия. Основа этого закладывается в глубоком детстве.
«Я ехал в купе поезда. Ребенок 4–5 лет, ехавший со своими молодыми родителями, не по годам хорошо разговаривал — легко и живо его речь перетекала от одной веши к другой, не теряя при этом слитности и проявленности смысла и связей с реальностью. Видимо, у него было врожденное чувство речевой гармонии. Чувствовалось, что родители немножко гордятся развитием сына, но не показывают ему этого.
Мужчина лет 50, ехавший с нами, вдруг начал разговаривать с мальчиком и стал говорить с ним как с маленьким. Поезд ехал к морю, дело было в декабре. Мужчина сладким и насмешливым голосом стал расписывать мальчику, как тот с родителями будет загорать на пляже. Мальчик съежился и слегка офигел, потом попытался объяснить дяде, что уже зима, на пляжах снег и вообще они не за этим едут к морю. Мужчина как-то нехорошо распалился (он даже покраснел) и ещё более настойчивым и лживым голосом стал говорить: нет, это здесь снег и холодно, а там на море (на Черном, между прочим) жарко, горячий песок и плавают вот такие огромные киты и они даже выползают на бepeг, чтобы на них могли кататься такие вот мальчики как он. Мальчик совсем смешался и стал беспомощно поглядывать на родителей. Мужчина ещё больше расходился и стал молоть кучу всякой чуши, плавающей в его вредных мозгах. Время от времени мальчик ещё пытался спорить, когда мужчина нес совсем уж несусветное, но все больше робел — молодые родители тускло молчали — его речь стала рваной, угловатой, потом с какого-то момента он стал подавленно и неискренне поддакивать пожилому идиоту, который получал странное удовольствие от подминания младшего и ясного, от коверкания его представлений о мире.
А я стал вспоминать всю бредятину, существующую только в лживом языке взрослых для детей, которым потчевали нас всех с самого детства — от бук и бяк, которой приходят к тем деткам, которые не хотят спать, до всех ответов в сердцах на детские «почему».
Вспоминая самые ранние детские сны, можно добраться до времени, когда в восприятии реальности и снов не было существенной разницы: и то, и другое было пузырями времени и света событий и действий, имеющими внутреннюю логику и ясность равной чудесности и свежести.
Кстати, и то и другое неотъемлемо от ощущения особой телесной легкости, которая теряется по мере взросления и обобществления нашей энергии. Водораздел между сном и явью в детстве чаще всего самостоятельно осознается в связи с возможностью летать, хотя ощущение, что летать можно и наяву, долго не выветривается по мере взросления, но выветривается. Неистинные описания мира часто захватывают, сковывают определенные места нашего тела, создавая почву для утраты текучести и гибкости. Описание мира отделяет нас от энергетического тела (от нашей цельности), поскольку, будучи продуктом и знанием целиком общественным, пытается распространиться и на бытийную сторону мира, относительно которой оно по определению неистинно. Тем самым для нашего свободного восприятия создается барьер-экран, на который проецируется описание мира, но через который не происходит непосредственное восприятие.
Ещё более полные формы бреда и абсурда закладываются в восприятии в период активной социализации. Это опять таки происходит в силу несоответствия реальности и её дел речевым рядам, сопровождающим в подростковом и юношеском возрасте обобществление сознания.
«В училище с первого же дня жизни в общежитии воспитатели нас стали будить в 6 утра ударами ноги в дверь. Если дверь не открывалась, её часто высаживали. Они орали, что мы сволочи и тунеядцы и что нас исключат. Почти каждый день также проводились линейки, на которых замдиректора или декан по полчаса и более исходили криком в том же смысле. Они вели себя с нами как с преступниками, хотя мы не успели ещё сделать ничего ни плохого, ни хорошего…»
Такого рода обобществление, в котором основным инструментом является речь и агрессивная периодичность наездов по поводу не существующих в конкретное время в реальности действий, порождает очень глубокое, тонкое и иррациональное восприятие реальности как полной бессмысленности и бреда. Это ощущение, меняясь, просачивается и в сны, обретая форму алогизмов, бессмысленности, беспомощности, обреченности на уровне образов, видений и их взаимосвязей.
Есть принципиальная разница между иной логикой Неизвестного, которое проникает в наши обычные сны, оставаясь цельным в своей инаковости, и между алогизмом, бессмысленностью образов и взаимосвязей нашего сознания с его разбитой социализацией целостностью.
Исследуя и меняя свою речевую деятельность и историю речевого обобществления своего сознания, ищущий может очень глубоко очистить и восстановить свою цельность как наяву, так и во сне. Наиболее добротная позиция в этом процессе — как и во всем остальном: тщательно и бережно перебрать все, чем вы располагаете и чем вас напичкали, и оставить в языке, синтаксисе и общении то, что вы ощущаете как несомненно живое и достоверное.
Когда достает свободы собрать себя цельным высоким взглядом, видна неслучайность и плодоносность нашей встречи с Неизвестным. Наша жизнь с неизвестным в крови дальше чувствуется и ощущается в меру меняющейся глубины памяти. Приливы и отливы достоверности, приносящие время от времени неуют и забвение, происходят не столько от близкого дыхания Иного, сколько от того, что та область внутри нас, которая рождает все богатство оттенков света доверчивости, доверительности, доверия, веры с одной стороны и благорасположенности, благожелательности, благонамеренности и благодеяния с другой, — эта область внутри нас сжата. Не так важно, каким жнецом были сжаты эти поля в нас.
Важно то, что работы и усилия, совершаемые, чтобы оградить эти самые тонкие и нежные поля в нас, не нуждаются в самооправдании и правомерность их глубоко естественна, — они имеют смысл. В отличие от хищного произвола вседневного течения смутных людских дел, естественных поначалу и бессмысленно гибельных в итоге.
Плодотворность этих усилий не имеет ничего общего с предъявлением счета миру или с ложно понятой и сомнительно вошедшей в обиход идеей жертвенности, — эти работы не имеют вообще ничего общего с торговлей или наказанием-поощрением.
В основе нашей жизни с Неизвестным может быть только согласие, рожденное однозначностью и непреложностью свободного выбора: как известно, дух в нас питается только свободой.
На самом деле никто не знает причин возникновения речи. Известно только, что когда-то её не было в употреблении.
Но очевидно, что каково бы ни было происхождение Слова, эта была самая болезненная и мутагенная прививка человечеству, давшая много страшных и прекрасных плодов, необратимо изменивших его судьбу.
Основное отягощение, которое речь привнесла в развитие человечества — создание плоской иллюзорной реальности — описание мира. Это связано в большой мере с тем, что в силу каких-то обстоятельств, из которых очевидным является только детский возраст человечества, речь использовалась и используется не по своему назначению.
Речь создала иллюзию смертности человеческого тела. Речь же создала иллюзию Бога. Речь создала много других вещей, которых на самом деле нет нигде, кроме как в самом языке и в нашем уме. Но почему же эти несуществующие вещи с течением времен становятся единственной реальностью и судьбой многих и многих, и многих поколений человеков?
Иногда речь и язык представляются этаким троянским конем, разрушившим истинную судьбу человечества и толкнувшим его в бездну заблуждений. Почему речь обрела ведущее положение в общественных способах познания и обмена знаниями и информацией? Есть ли в этом смысле у речи преимущества по сравнению с деятельностью наших невербальных центров восприятия, общения и обмена знаниями — от генетических до жестикуляционно-пластических и эмоционально-энергетических? Если исходить из ценностей свободы и целостности, на этот вопрос придется ответить отрицательно. Путаница и конкурирующая подмена функций речи и более древних центров восприятия и действия произошла в силу недавнего присутствия речи и речевых центров, в том числе мыслительных, в человеческом.
В силу каких-то обстоятельств основной функцией речи стало создание и воспроизведение нового общественного порядка. Наиболее поразительным в таком общественном порядке (и соглашении) является то, что социальные структуры почти в точности воспроизводят синтаксис, т. е. порядок и последовательность речи: сетевая структура как бы всеобъемлющих и всепроникающих ассоциаций смысла, линейная однонаправленная последовательность разворачивания времени, неизбежно приводящая к иерархичности.
- Я и Целая Вселенная - Надежда Владимировна Крамаренко - Здоровье / Психология / Эзотерика
- Апокрифический Трансерфинг - Вадим Зеланд - Эзотерика
- Учимся любить друг друга. Школа истинных леди и джентльменов - Руслан Нарушевич - Эзотерика
- Цели и ценности. Как перестать быть таким, как все - Ксения Меньшикова - Эзотерика
- Как привлечь любовь и сохранить семейное счастье - Елена Люлякова - Эзотерика