университетской обсерваторией. А в начале 1941 года Виктор стал проректором по научной части Ленинградского университета.
Это назначение обеспокоило отца.
— Ты будешь отвлекаться на административные дела, и у тебя останется мало времени для занятий астрономией, — убеждал сына отец. — Да и полезным в новой должности ты при всем желании не будешь. Ты ведь очень доверчив. А вдруг найдутся люди, которые будут в корыстных целях использовать твое доверие и расположение?
Сыну не хотелось перечить отцу, но он и не мог с ним согласиться.
— Ты не прав, папа, — отвечал Виктор. — Да, я доверчив, но это не мешает мне разбираться в людях. А с обязанностями проректора, думаю, справлюсь. Ведь я буду ведать только научной частью. Если же это окажется мне не по силам, откажусь. Поэтому не расстраивайся и не беспокойся. Поживем — увидим!
Далеко на Западе вспыхивали зловещие зарницы начавшейся второй мировой войны. Уже стонали в фашистской неволе народы Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии. В порабощенных Австрии, Чехословакии и Польше вводился жестокий гитлеровский «новый порядок».
В тиши башен, у телескопов, устремив пытливый взор в просторы Вселенной, советские астрономы мечтали, чтобы небо над Родиной оставалось мирным. Но вести с фронтов Западной Европы вызывали тревожное чувство.
22 июня 1941 года гитлеровская Германия вероломно напала на Советский Союз. Грянула война, народная, священная.
— Я немедленно, не ожидая призыва, явлюсь к райвоенкому, — твердо сказал Виктор. — Буду просить направить меня в действующую армию. А ты, отец, как следует присмотри за детьми. Вывези на дачу и поживи там с ними!
— По-моему, — возразил отец, — ты поступишь неправильно. Как это будет выглядеть? Не забывай, что ты — член-корреспондент Академии наук СССР, профессор Ленинградского университета. Подлежат ли такие люди, как ты, мобилизации?
— Нет! Я не могу согласиться с тобой, папа. Долг перед Родиной превыше всего.
Отец пристально посмотрел на сына.
— Могу лишь восхищаться твоим патриотизмом. Но что будешь делать в армии ты — мыслитель, а не воин?
Но доводы отца не могли повлиять на сына. На родину напали враги. И он должен занять свое место в строю.
23 июня в кабинет военкома Василеостровского района Ленинграда вошел профессор Амбарцумян. Много сложных вопросов решил за последние сутки военком, но такого еще не было. Уговоры его не помогли. Военком уступил настояниям Амбарцумяна и выдал ему направление в одну из воинских частей, формировавшихся под Ленинградом.
Рядовой Амбарцумян ничем не выделялся среди однополчан. Но вот сосед по койке, взяв в руки «Ленинградскую правду», обратил внимание на портрет. «Кто это? — подумал боец. — Что-то очень похож на нашего Виктора». Не без удивления прочитал он под портретом подпись: «Крупный ученый, известный астроном Виктор Амбарцумян». «Он, никаких сомнений — он!» Красноармеец пошел к генералу и рассказал ему о своем «открытии», и тот сообщил о местопребывании Амбарцумяна в Академию наук.
Виктору Амбарцумяну предложили снять солдатскую форму и срочно эвакуироваться в Елабугу. На коротком совещании в ректорате ему сказали:
— Товарищ Амбарцумян! Вы назначены руководителем филиала Ленинградского государственного университета в Елабуге Татарской АССР. Вы должны немедленно эвакуировать туда всех сотрудников, членов их семей, приборы, имущество. В вашем распоряжении целый поезд — двадцать четыре товарных вагона. Вы — начальник эшелона.
Три дня спустя в Москве, на запасном пути Казанского вокзала, все пассажиры поезда устремили взоры к звездному небу и следили за вспышками — это зенитчики отгоняли от столицы воздушных пиратов со свастикой на крыльях. Временами отдельные выстрелы сливались в яростную канонаду. По вагонам было передано строгое распоряжение:
— Всем немедленно покинуть поезд и укрыться в соседних домах.
Амбарцумян, как начальник эшелона, оставался у состава.
Грохот зенитных орудий, плач детей в теплушках, жаркие объяснения с комендантами станций, заботы о хлебе для пассажиров и нудно-медлительный путь до Елабуги — все это, наконец, позади. А впереди — непочатый край забот: надо размещать и благоустраивать филиал в Елабуге, но это уже легче. Все-таки не грохочут зенитки. И хоть изредка выдаются минуты, когда можно сесть за двухканальный ящик. В нем равномерно засвеченные негативы, а также молочно-матовые стекла. Если изменять порядок чередования стекол в каждом из двух каналов, происходят загадочные превращения. Матово-молочные стекла и негативы по различным законам рассеивают и ослабляют свет, и освещенность зависит от порядка их расположения.
«Чем может сейчас помочь Красной Армии астрономическая наука? — думает Амбарцумян. — Астрономы решили загадку внезапных нарушений радиосвязи, жизненно необходимой для армии и флота: восемь раз в день они передают сигналы точного времени. Это помогает штурманам самолетов и летчикам в слепом полете, всем, кому нужно знать свои координаты. Что еще?»
Лицо ученого озаряет улыбка: его исследования распространения света в мутных средах могут иметь серьезное оборонное значение. Значит, работы эти нужно закончить как можно скорее!
Работа спорилась и легче стало переживать личные горести, трудности эвакуационного быта.
Но осенью 1942 года тяжело заболела дочь Карине. Жена Амбарцумяна, Вера Федоровна, проводила ночи у постели больной. Вначале думали, что это легкая простуда. Потом температура поднялась до критического уровня. Больная два дня бредила. Неимоверных трудов стоило найти лекарства. Потом, когда Карине стала выздоравливать, ей нужно было соблюдать диету. Мать ученого, Рипсиме Сааковна, разводила руками: «Кое-что можно было бы достать, но вы же знаете щепетильность нашего Виктора!» Дедушка отправился в поход по осенней слякоти — добывать продукты в деревнях.
Мысли о больной дочери, об отце, шагающем по грязи с тяжелой ношей на плечах, конечно, тревожили ученого. Но ничто не могло отвлечь его от исследований. Иногда его не решались беспокоить даже ближайшие помощники Соболев и Ковалев. В годы эвакуации они стали в семье Амбарцумянов близкими людьми. Виктор Соболев вносил с собой шутку, оживление. Все любили его мягкий юмор. Максим Ковалев умел к каждому найти свой подход, помочь в трудную минуту. В семье лишь в общих чертах представляли, что работа Виктора важна для летчиков и подводников. И слушая сводки Совинформбюро с сообщением об освобожденных городах, радовались, что в этом есть и доля труда Амбарцумяна. Ленинградцы и другие эвакуированные стали поговаривать о возвращении в родные края. Сроки менялись, оттягивались, но все-таки наступили. Начались сборы в дорогу, но как не вспомнить библейское изречение: «Неисповедимы пути господни».
По сей день, когда советские люди или иностранные гости читают на станциях московского метрополитена надписи на мраморных щитах и узнают, что станции построены во время минувшей войны, они невольно думают: какой же исполинской силой обладал советский народ, если в годы тягчайшей войны он строил такие подземные дворцы! А разве не удивительно, что