Впоследствии она удивлялась, как могла вести себя подобным образом.
Было ли тому виной отчаяние, царившее в Лондоне? Или постоянное уныние на окружающих лицах заставило ее изменить свое отношение к упорно домогавшемуся ее внимания веселому повесе?..
Она, так любившая смеяться, в те недели бездействия почувствовала, что ей надо уехать из Лондона, ставшего таким унылым, что ей вспоминались недели невыносимой жизни, которые ей когда-то уже пришлось пережить в зачумленном покинутом городе.
Карл Сэквилл был тут как тут.
– Поедем, Нелл. Надо развеяться, – говорил он. – У меня есть милый домик в Эпсом-Спа. Поедем вместе со мной, развлечемся. Что вам здесь делать? Выкрикивать «Свежие сельди, десять за грош»? Поедем со мной, и ты будешь обладательницей не только красивого возлюбленного, но и сотни фунтов в год.
Нелл уже не помнила о благоразумии.
– Еду! – ответила она.
Итак, они веселились – она и Карл Сэквилл – в его усадьбе в Эпсоме. Та оказалась расположенной в живописной сельской местности, неподалеку от Лондона, что позволяло друзьям навещать их.
К ним присоединился Чарлз Седли. Он был остроумен и забавен, этот маленький Сид; его весьма занимало то, что Нелл, наконец, уступила. Он стремился к тому, чтобы остаться с ними в Эпсоме. Как он говорил, ему хотелось получить свою долю в благорасположении хорошенькой остроумной Нелл. Он подолгу распространялся о несравненно больших достоинствах его, Маленького Сида, в сравнении с достоинствами Карла Сэквилла, лорда Бакхерста, и был при этом настолько забавен, что ни Нелл, ни Бакхерст не хотели, чтобы он уезжал.
Они необузданно веселились, а все добропорядочные жители Эпсома обсуждали поведение этих приезжих. Небольшими группками они собирались поблизости от усадьбы в надежде хоть мельком увидеть придворных острословов и известную актрису. Казалось, что эта троица одержима каким-то буйным весельем, толкавшим их на выходки, в обычное время им не свойственные. И жители Эпсома бывали то очарованы, то шокированы ими.
Многие придворные приезжали из Лондона повидать лорда Бакхерста и его новую любовницу. Бакхерст гордился своей победой. Немало повес безуспешно добивались благосклонности Нелл. Например, сэр Карр Скроуп, косоглазый и самодовольный, рассмешил их всех, уверяя Нелл, что все женщины считают его неотразимым и что, если она хочет считаться женщиной со вкусом, она должна немедленно оставить Бакхерста для него.
Приезжал и Рочестер, он читал свои последние эпиграммы. Он рассказал Нелл, что каждую ночь отправляет своего лакея ждать у дверей тех, кого он подозревает в интригах, чтобы первому сочинить стишки об их делишках и незамедлительно распространить их в тавернах и в кофейнях. Она ему поверила. Ради нее милорд Рочестер был готов на любой фантастически героический поступок.
Приезжал Бекенгем, в это время он был полон планов. Он заверил их, что Кларендон вскоре лишится своего положения. Бекингем сам приложил к этому руку и сказал им, что его кузина, Барбара Каслмейн, с ним заодно. Кларендона следует изгнать.
…Так прошли недели в Эпсоме – целых шесть недель! Сумасшедшие, безумные недели, которые Нелл будет вспоминать со стыдом.
Новости из Лондона привез, прискакав верхом на лошади, сэр Джордж Этеридж – Кроткий Джордж.
Лейси выпустили из тюрьмы, король его простил, он не мог долго сердиться на своих артистов. Кроме того, он знал, с какими трудностями столкнулись те, кто был занят в его театре. Запрет был снят. Труппа «Слуги короля» снова давала представления.
После этого Нелл вынула свой артистический наряд – накидку из ярко-красной ткани с черным бархатным воротником. В великолепной комнате, отведенной ей Бакхерстом, надела она эту накидку и вдруг почувствовала, что такая, какой теперь стала, она не достойна носить эту накидку.
Она поступила так, как обещала себе никогда не поступать. Она по-своему любила Карла Харта, и если ее чувство к нему оказалось короткой привязанностью, она, по крайней мере, не думала так, будучи с ним.
Нелл не протестовала против нравственных, норм своего времени; но для себя она решила, что ее отношения с мужчинами должны быть основаны на любви.
И вдруг под влиянием минутного безрассудства, поддавшись слабости, беспечности и страху перед нищетой, она оказалась близка с мужчиной, которого не любила. Бакхерст зашел к ней и увидел ее в накидке.
– Боже правый! – воскликнул он. – Что это такое?
– Мой артистический наряд, – ответила она.
Он рассмеялся и, сняв с нее накидку, бросил ее на пол и начал забавно семенить по комнате, ожидая, что она будет, дурачась, аплодировать и смеяться, но ничего подобного не последовало.
– Я тебе надоел? – спросил он с обиженным видом.
– Да, Карл, – ответила она.
– В таком случае, катись к черту!
– Это уже случилось, когда я приехала к тебе.
– Что все это значит?! – возмутился он. – Ты недовольна тем, что я предоставляю тебе?
– Я недовольна нашими отношениями.
– О! Нелл возвращается в лоно добродетели, ей хочется снова стать девицей?
– Нет. Я хочу быть самой собой.
– Глядите, какого девка напускает туману! А кто же она, если не Нелл, что была моей любовницей все последние недели?
– Это Нелл, совершенно верно, и мне поэтому жаль Нелл.
– Тебе кажется, что я в последнее время забываю о тебе?
– Нет, мне, наоборот, кажется, что вы недостаточно забывали обо мне!
– Ну, ладно, ладно!.. Хочется подарок какой-нибудь, да?
– Я возвращаюсь в театр.
– Чтобы получать какие-то жалкие гроши?
– Не такие уж жалкие. Они позволят мне вернуть чувство собственного достоинства.
Он откинул голову назад и неестественно громко расхохотался.
– О, мы стали недосягаемы и могущественны. Нелл-проститутка становится Нелл-монахиней. Это тяжелый случай, но не такой уж необычный. Многие хотели бы вернуть целомудрие, потеряв его и начисто забыв, что сохранившие эту добродетель мечтают потерять ее как можно скорее.
– Я уезжаю в Лондон.
– Если ты меня оставишь, то уже никогда не вернешься!
– Вижу, мы с вами одного мнения. Всего вам доброго, сэр!
– Ты дура, Нелл, – напутствовал он ее.
– Я – это я, и если это означает быть дурой… значит, Нелл – дура и должна поступать соответственно.
Он схватил ее за запястье и воскликнул:
– Кто он?! Рочестер?
В ответ она пнула его в голень. Вскрикнув от боли, Бакхерст отпустил ее руку. Она подняла свою накидку, завернулась в нее и покинула дом.
Когда она вернулась в театр, Карл Харт встретил ее без энтузиазма. Он не уверен, проговорил он холодно, сможет ли она снова получить какую-либо из прежних ролей.