Читать интересную книгу Утренний взрыв (Преображение России - 7) - Сергей Сергеев-Ценский

Когда пришли Сыромолотовы к Графской пристани, то увидели, что слабогрудый юный офицер сказал правду: человек не менее двадцати дам, - иные с детьми, - сидели на зеленых скамьях и неотрывно глядели в сторону бухты. Что они не бездельно отдыхают здесь после бездельной прогулки, видно было по их серьезным встревоженным лицам, по их беспокойству.

Сесть поближе к лестнице было уж нельзя, и Сыромолотовы едва нашли место на самой дальней скамейке, причем Алексей Фомич рокотал:

- Хороши бы мы были, если бы вечера дожидались!.. Вот видишь, даже и полиция явилась!

Действительно, щеголеватый околоточный надзиратель, в серой шинели офицерского покроя, но не солдатского, а тонкого сукна, и в белых нитяных перчатках, тоже подошел к самой лестнице. Он даже спустился по ней на несколько ступенек и стал прилежно из-под руки глядеть в сторону судов.

А вскоре после его появления почему-то начали останавливаться около Графской пристани многие, едва ли имевшие какое-нибудь отношение к офицерам "Марии", и околоточный, поднявшись с лестницы, пока еще без особого рвения, просил публику "не скопляться".

Было около четырех часов, когда по каким-то таинственным признакам люди около Алексея Фомича и Нади угадали, что идет к пристани не катер вообще, который привезет офицеров или матросов, получивших отпуск на несколько часов, а именно тот самый, которого ждали.

Теперь Сыромолотовы уже не сидели на скамейке, а были в толпе. Торжественно прозвучавших чьих-то слов: "Отвалили от "Екатерины" - они не поняли, но севастопольцам-то были понятны эти слова, и околоточный не мог уже сдержать их бурного натиска. Когда все ринулись по лестнице вниз, конечно, этот порыв захватил и Алексея Фомича с Надей.

У околоточного оказалось двое помощников-городовых. Их усилия теперь были направлены на то, чтобы остался хоть какой-нибудь проход на ступенях лестницы.

- Господа! Соблюдайте же порядок! Так нельзя! - кричал околоточный. Подайтесь к стенке!

Городовые же действовали просто руками и очень ревностно. Оглянувшись назад, Сыромолотов увидел еще какого-то полицейского, видом постарше, чем околоточный, и чином явно крупнее. Он решил, что это пристав ближайшего полицейского участка.

Рядом с ним стояли двое каких-то чиновников в штатских фуражках, с кокардами на тулье, а повыше их увидел Алексей Фомич того самого капитана первого ранга, которого они с Надей встретили около Морского собрания. Он был не один, а, по-видимому, со своим адъютантом, молодым моряком.

- Не знаете ли, кто это? - спросил своего соседа Сыромолотов, кивнув ему на важного каперанга.

Сосед, хотя и штатский, имел вид знающего человека, и он, не задумываясь, ответил:

- Это - Гистецкий, начальник штаба севастопольского экипажа.

- Гистецкий, - повторил, наклоняясь к Наде, Алексей Фомич, - тот самый, какого мы встретили...

Но Надя была занята тем, что делалось впереди.

Волнение тех, кто стоял на лестнице, ведущей к пристани, возрастало по мере того, как подходил катер, отваливший от "Екатерины".

Тремя ступеньками ниже Сыромолотовых, рядом с пожилой дамой в черной осенней шляпке, стоял гимназист лет тринадцати, с биноклем, прижатым к глазам. Он все время глядел на этот катер и вдруг закричал радостно-звонко:

- Мама, - вон папа! Папа, - я вижу!.. Ура-а!

Дама в шляпке тут же выхватила бинокль из его рук, а он захлопал в ладоши.

Должно быть, дама тоже разглядела в бинокль мужа, потому что начала креститься и плакать, а сын снова взял у нее бинокль.

- Ах, как жалко, что у нас нет бинокля! - проговорила Надя, на что отозвался Алексей Фомич:

- Уж если кого нет, того и в телескоп не увидишь.

- Значит, что же, по-твоему, мы напрасно стоим?

- Да как тебе сказать... Пожалуй, что так.

Катер пристал наконец, и там, внизу, начались такие крики, что Надя сказала:

- Вот так давка!.. Хорошо, что мы стали выше: ведь все равно, всех увидим, - мимо нас пройдут.

Мальчик-гимназист своим хлопаньем в ладоши как будто дал тон всей встрече спасенных с "Марии" офицеров. Там, внизу, как в театральном зале, загремели аплодисменты. Послышались даже и крики "ура", правда, отдельные, не поддержанные всеми: не то поняли сами неуместность этих криков, не то воздействовал на толпу расторопный околоточный.

Первым поднимался по лестнице в узком проходе между стенами людей усталого вида пожилой офицер, фуражка на котором сидела боком от повязки. Он то поднимал правую руку к козырьку, вглядываясь в тех, кто ему хлопал в ладоши, то опускал ее бессильно и глазами искал ступеньку, чтобы поставить на нее ногу.

- Это кто? - спросил Сыромолотов всеведущего соседа.

- Сам командир, Кузнецов, - ответил тот.

На шаг сзади его поднимались молодой морской офицер и рядом с ним молодая женщина, которые, как понял это Сыромолотов, встречали Кузнецова. Оглянувшись назад, Алексей Фомич увидел довольно большую группу моряков на верхней площадке лестницы и понял, что встреча была приготовлена довольно торжественная, - только оркестра не хватало.

Другому, тоже немолодому, штаб-офицеру с "Марии" бросился на шею гимназист... Расцеловавшись с ним и женой, он вместе с ними стал подниматься выше не совсем свободной походкой.

Потом прошли вереницей старшие лейтенанты и просто лейтенанты, большей частью в повязках: у кого лицо, у кого голова; у одного рука, сжатая в локте, висела на бинте, перекинутом на шею...

Они шли как после сражения.

Их родные, встречавшие их там, у причала, или вдоль лестницы, поднимались вместе с ними...

Прошли мимо Сыромолотовых и два мичмана, оба невысокие, еще юные и державшиеся бодро: каким-то чудом они не были ни ранены, ни обожжены, и если немного казались как будто сконфужены, то только тем, что лишены повязок.

Зато изобильно снабжен был повязками и головы и лица последний, за которым сомкнулась толпа, но этот последний был не моряк, а какой-то чиновник в фуражке с зелеными кантами и в черной шинели с зелеными петлицами.

Фуражку он придерживал рукою, так как она едва могла держаться на толстой повязке. Из-за этой руки и другой повязки - с правой стороны лица трудно было разглядеть его лицо, но и Алексей Фомич и Надя не могли не заметить, что оно было безбородое, безусое и даже как будто безбровое... На шинели его не хватало двух пуговиц.

Он прошел мимо, глядя вниз на ступеньки. Видно было, что его никто не встречал, и непонятно было, прибыл ли он на катере с моряками или один из толпы, моряков встречавшей.

- Ну, вот видишь, Алексей Фомич, и нет нашего Михаила Петровича! - со слезами в голосе громко сказала Надя.

- Да... Нет... Значит... тяжело ранен, может быть... - забормотал Сыромолотов.

И вдруг этот последний, в повязках, в шинели и фуражке чиновника какого-то ведомства, остановился, обернулся к ним и крикнул:

- Алексей Фомич!

На него напирала толпа, пробиться сквозь которую было ему невозможно, так что Сыромолотов поднялся к нему сам вместе с Надей, желая догадаться, кто это его окликнул.

И вот они сблизились тут же на лестнице, где стоять им было нельзя, а можно было только двигаться вместе со всей толпой.

- Не узнали? - говорил на ходу чиновник. - Мудрено и узнать... Я бы и сам себя не узнал... А шинель и фуражка это мои, помощника лесничего... Из квартиры привезли на "Екатерину"... Ведь у меня все погибло вместе с "Марией"... а запасного не было.

И только выслушав все это, Алексей Фомич понял, что перед ним не кто другой, как его свояк, прапорщик флота Калугин, и совершенно неожиданно для себя чуть не всхлипнул:

- Миша!.. Голубчик ты мой!.. Жив, а!.. Надя, смотри, жив!..

- Вот Нюра обрадуется!.. Вот обрадуется!.. - воскликнула Надя, пытаясь найти на лице Калугина место, в которое можно было бы его поцеловать.

- А Нюра? Что Нюра?.. Как? - спросил Калугин, которого в это время обнял левой рукой и нес над ступеньками Сыромолотов.

- Операция была сегодня... мальчик!

- Ну, слава богу!.. Вот радость!.. Ну, слава богу!.. Вот спасибо вам!.. Без вас бы как?.. Никак! Гибель!.. Вот спасибо!

И дальше, до того места, где им попался извозчик, шли они трое, не говоря о том, что произошло на "Марии", а только ощущая именно это радость, радость от того, что жизнь не прекратилась, что она продолжается, что он выправится, что заживут ожоги, что отрастут волосы, что на земле теперь уже не один Калугин, лесничий, - временно, по необходимости, не им созданной, ставший моряком, - а уже двое их, Калугиных: большой и маленький.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В свой Рыбный переулок помощник лесничего приехал снова моряком, так как Алексей Фомич на радостях заехал на Большую Морскую в магазин военного портного Лифшица и купил ему там готовую шинель с погонами прапорщика, а рядом, в магазине "головных уборов" - фуражку.

Зато в уютной большой комнате, сидя на мягком стуле, Алексей Фомич услышал подробный рассказ о том, что произошло рано утром на линейном корабле "Императрица Мария", как этот корабль погиб, перевернувшись кверху килем, и как его свояку посчастливилось спастись.