что международные осложнения были неизбежны.
Прошли, однако, две недели, и Австрия как будто ничего особенного не предпринимала. Все уже решили, что осложнений не будет, и мой отец стал снова поговаривать об отъезде в отпуск, решив, однако, отсрочить свой отъезд до окончания торжеств в честь визита в Петербург президента Франции Пуанкаре.
16 июля, на обеде у графини Клейнмихель, на Островах, итальянский посол граф Карлотти спросил барона Шиллинга, который был секретарем министра иностранных дел С.Д. Сазонова, что предпримет Россия, если Австро-Венгрия выступит против Сербии? Испуганный этим вопросом, а также тем фактом, что австрийский посланник граф Сапари вдруг неожиданно возвратился из своего отпуска, барон Шиллинг указал С.Д. Сазонову, что события первостепенного значения представляются неизбежными. Но граф Сапари при свидании с русским министром иностранных дел говорил так осторожно и примирительно, что С.Д. Сазонов совершенно успокоился. «Он был кроток, как ягненок», – сказал министр барону Шиллингу.
Однако внутреннее положение в России вдруг стало угрожающим: начались забастовки и совершенно непонятные волнения на петербургских заводах. Толпы народа собирались на улицах, и правительство было вынуждено прибегнуть к помощи полиции и казаков. Никто не понимал, как возникли беспорядки и что именно явилось их причиной, и, хотя некоторые из правящих лиц были весьма озабочены, приготовления к посещению Пуанкаре продолжались.
22 июля в Красном Селе состоялся большой парад – так называемая «заря с церемонией». За ним следовал торжественный банкет и парадное представление в летнем театре, в котором выступили лучшие артисты оперы и балета. Стояли прекрасные летние дни. Жара была невероятная. В воздухе висел запах гари, так как в окрестностях Красного Села было много лесов, которые обычно летом горели. Но тот, кто в эти дни попадал в Красное Село, невольно забывал все: и жару, и зловещие толпы бастующих фабричных на петербургских окраинах, и тревожные слухи о дальнейших забастовках.
По пыльному шоссе проходили солдаты, мчались автомобили и экипажи, слышался смех и веселые голоса. Толпа дачников казалась совершенно беззаботной.
Подняв столб пыли, промчался один из царских автомобилей, проскакал штабной офицер со срочным приказом. Сидя на пороге деревянного барака, несколько солдат пили чай из оловянных кружек. Баба, работавшая на картофельном поле, выпрямилась, чтобы посмотреть вслед нашему автомобилю.
Издали доносились звуки военной музыки, слышался звук рогов… Когда наша машина поднялась на возвышенность, мы увидели далеко внизу перед нами двигавшиеся красные и белые пятна. Здесь ничто не напоминало обычную русскую равнину. Перед нами лежала широкая долина, а напротив, на высоком холме, поднималось Красное Село с собором, городом деревянных бараков и дач летнего лагеря Петербургского гарнизона. Невозможно было пробраться через толпу офицеров, дам в ярких летних туалетах и массу автомобилей. Но для членов дипломатического корпуса, а также официальных лиц была устроена специальная деревянная трибуна. Дальше виднелся шатер для государя, государыни, президента Французской Республики и их свиты.
В воздухе был слышен легкий смех, непринужденная болтовня. У деревянных перил иногда останавливался, чтобы поздороваться с дамами, офицер. Взад и вперед пробегали вестовые. Перед самой трибуной вытянулась рота почетного караула. Вдали по равнине проходил полк солдат, и золотистое облако пыли поднималось за ним.
До меня долетали отрывочные фразы. Две почтенные дамы говорили о хозяйстве. Две другие, помоложе, одетые очень элегантно, делились впечатлениями относительно вечерних платьев, полученных из Парижа: «Говорят, что юбки будут шире. Это так удобно. И не будут носить рукавов, а просто нитки жемчуга или же бриллиантов на плечах. Это приятно для тех, у кого красивые плечи, а для остальных…» Передо мною две барышни со смехом перешептывались по поводу какого-то забавного приключения: «Конечно, я сделала вид, что наша встреча была случайной. Мисс Эванс и не подозревала, что все это было подстроено заранее. Он сказал мне…» Здесь я не могла ничего разобрать, но конец фразы все же достиг моего слуха вместе с приливом беспечного смеха: «Ах, знаешь, Бетси, у него такие чудные глаза!»
В это время мое внимание отвлек высокий пожилой генерал с неимоверно красным лицом, который, прихрамывая, прошел перед почетным караулом. Казалось, что ему его высокие сапоги были нестерпимо узки, и я невольно почувствовала к нему сострадание, подумав о тех мучениях, которые он переносил в эту жару. Он делал какие-то замечания караулу и, протянув руку, указал на какую-то погрешность в обмундировании.
Солнце склонялось к холму Красного Села. Собор весь купался в золотых лучах. Высоко в воздухе реяли аэропланы. И вдруг, по-видимому уловив далекий сигнал, эта огромная масса людей замерла… Затем издалека донеслись крики «ура», которые росли, ширились, охватывали все большее пространство и превращались в какой-то ураган воодушевления. Стоявшая рядом со мною важная дама вытирала глаза кружевным платком. Барышня, впереди меня, схватила за руку свою подругу и взволнованно прошептала: «Как красиво! Но одновременно страшно и грустно…»
И вот показался государь на белом коне впереди громадной свиты. Крики «ура» стали оглушающими. У меня сохранилось впечатление об отдававшей честь руке государя, о его серьезных голубых глазах, которые были устремлены на нашу трибуну, о шелесте юбок дам, склоненных в глубоком реверансе, и блестящей кавалькаде всадников генералов, офицеров и иностранных военных агентов в разнообразных формах. Позади свиты ехала коляска, запряженная четверкой белых лошадей, в которой сидели государыня с президентом Пуанкаре и наследник цесаревич.
Далее ехала коляска с молодыми великими княжнами. Белые лошади запряжек, берейторы в красных камзолах, вышитых золотом, белые атласные подушки в колясках, отделанные пестрыми цветами летние шляпы, улыбающиеся лица молодых княжон – все это медленно прошло перед моими глазами. Оркестр заиграл национальный гимн. Внезапно в толпе офицеров, окружавших царский шатер, произошло движение. Это значило, что экипажи остановились, и императрица выходила из экипажа.
Солнце опустилось на холм Красного Села. Один за другим подходили офицеры, представители полков, в сопровождении ординарцев и подавали рапорт главнокомандующему армией – государю императору. Дама, стоявшая поблизости, взглянула на меня и задумчиво произнесла: «Зачем нужна такая большая армия? Она колоссальна – не правда ли? И это только, представьте себе, незначительная часть нашей армии!»
Офицер, который стоял около нее у перил трибуны, ответил шутливо: «Это нужно для того, чтобы монархи могли бы забавляться смотрами».
Дама удивленно подняла брови. «Это опасная забава», – сухо ответила она, и в этот момент, когда она произнесла эту фразу, вдруг раздался выстрел из орудия, и она резко вздрогнула, а потом сама стала смеяться над своим испугом. «Я забыла, что этот выстрел обозначает заход солнца».
Опять все смолкло, и затем оркестры всех гвардейских полков заиграли вечернюю молитву, и к звукам медных инструментов