Читать интересную книгу Стоять насмерть! - Илья Мощанский

К перевалу надо было выслать дозор и держать там хотя бы небольшую группу бойцов в качестве заслона. Но взять людей было негде, и Гусев решил временно ограничиться разведкой. Вернувшийся из разведки Хатенов сообщил, что тропа идет к перевалу по узкой, с крутыми травянистыми склонами лощине. Склоны обращены в сторону перевала, на них нет ни одного камня, который можно было бы использовать для укрытия. На перевале были замечены несколько егерей, но основные их силы, очевидно, находились за перевалом.

Теперь становилось ясно, почему немцы организовали такую сильную оборону именно на среднем понижении хребта, как раз напротив наших войск: отсюда было проще наступать на гребень, а путь через эту часть хребта вел на тропу в тыл основной седловины перевала. Так, в ожидании известий из штаба дивизии, командование отряда постепенно уточняло обстановку и конкретизировало план штурма перевала.

Штаб 394-й дивизии прислал отряду не только необходимые указания, но и подкрепление — отряд численностью в тридцать человек, возглавляемый лейтенантом П. И. Петровым. Подразделение имело два ручных пулемета и ротный миномет.

Командир 394-й дивизии приказывал взять перевал и укрепиться на нем. Ущелье реки Гвандры приобретало все большее значение для развития наступления на клухорском направлении. Поэтому в район, где начинался подъем на перевал Клыч, передислоцировался 220-й кавалерийский полк, что было очень кстати. Теперь командование отряда альпинистов могло действовать, не оглядываясь на свои тылы, и смело штурмовать перевал.

Вечером Гусев собрал под скалой командиров групп и изложил им план наступления. На левую седловину шла группа лейтенанта Голубева с задачей взять ее. Это было необходимо для прикрытия левого фланга всего отряда. Поскольку перевал на левой седловине считался ложным, можно было полагать, что особого сопротивления там наши войска не встретят. Другую группу Гусев послал направо, чтобы закрыть лощину, где шла тропа на основную перевальную точку. По тропе можно было пройти в тыл наших войск к шалашу, где по-прежнему находилась только группа связных. На центральную седловину с основными силами отряда шли Хатенов, Сали, Петров и Гусев. Достигнув непосредственных подступов к перевалу, старший лейтенант Гусев с лейтенантом Петровым должны были остаться с центральной группой, а группам Хатенова и Сали предстояло разъединиться, чтобы наступать на перевал по скальным хребтам слева и справа.

На рассвете следующего дня началась реализация намеченного плана. Егеря заметили наши войска не сразу: к рассвету на хребте задержались облака. Они (облака) лежали на перемычках, а над ними возвышались собственно скальные вершины. До позиций противника было 300–400 метров.

Однако когда остатки облаков сдуло с хребта, немцы открыли по советским бойцам бешеный огонь. Фланговые группы продолжали продвигаться, а в центре наши войска попали в огневой мешок и залегли. Солдаты стали окапываться, что в тех условиях означало — сделать укрытия из камней. Но альпинисты знали, что после полудня облака, поднимающиеся из ущелий, вновь закроют хребты, вершины и весь массив Эльбруса сплошной пеленой.

В ожидании, когда наших бойцов накроет облако, Гусев приказал минометчикам (был всего один миномет) пристреляться по перевалу, чтобы вести затем огонь в облаках. Но удалось это не сразу, опять сказалась особенность, связанная с горами: минометчики не учли превышение цели, ведь сам гребень находился выше наших позиций.

После того как склон опять закрыло облаком, советский горный отряд снова двинулся вперед, но немцы продолжали стрелять и через облака. Из-за потерь в основной группе осталось только 26 человек. Одна из фланговых групп достигла своей цели, но вышла на ложный перевал, от второй не было вообще никаких вестей. В это время Гусеву поступило сообщение, что на помощь нашим бойцам из 220 кп движется еще один спешенный кавалерийский эскадрон.

В это время на склоне ниже войск КА начали рваться мины. Били два батальонных миномета. Очевидно, немцы пристрелялись к шалашу — не иначе как решили, что именно там находится командный пункт отряда.

Гусев подготовил донесение в штаб дивизии, перечислил в нем потери, подробно описал обстановку, изложил суть плана наступления на перевал.

Близились сумерки. Собравшиеся у КП легкораненые готовились начать спуск. Тяжелораненых бойцов — кого на импровизированных носилках, а кого на себе — решили спускать после наступления темноты, чтобы, не опасаясь обстрела сверху, действовать не спеша, осторожно. Наибольшие потери, естественно, понесла центральная группа, но имелись раненые и в составе фланговых групп. Под вечер сверху пришел лейтенант Сали. У него была прострелена кисть правой руки. Рана оказалась рваная, поэтому Сали тоже пришлось отправлять вниз…

Командир кавалерийского полка не сообщил Гусеву о задании, которое получил направленный на помощь отряду эскадрон. Не ясен был и характер взаимоотношений комэска с командирами штурмового отряда. Гусеву предстояло встретиться с ним у шалаша и продумать общий план действий. Поскольку каждый человек был на счету, пришлось идти без сопровождающего.

Смеркалось. На перевале гремели одиночные выстрелы. Небо было еще безоблачным, но быстро холодало, и трава покрывалась росой. Ноги шагавшего вскоре промокли по колено. Гусев двигался не спеша, причем не по прямой, а все время уклоняясь влево, с тем чтобы разглядеть лощину, где шла тропа на перевал и где находился наш заслон. Неожиданно из-за склона перед ним возник человек. Гусев не сомневался, что это наш боец, связной, направляющийся от шалаша на КП отряда. Но боец, видимо, не был уверен, что встретил своего, ведь Гусев спускался сверху, а там находились не только войска КА. Смущала, видимо, его и форма Гусева: лыжные брюки, штурмовая куртка, немецкие альпинистские ботинки. Трофейный рюкзак необычной формы тоже, вероятно, заставил его призадуматься, прежде чем решить, кто стоит перед ним. Необычная форма уже вторично подводила командира горного отряда, но он не снимал ее: в горах она была очень удобна. Не хотелось отказываться и от ледоруба, который мог стать необходимым на трудных участках пути, да и рюкзак был несравненно удобнее вещевого мешка. Но в тот момент положение Гусева оказалось скверным. Боец стоял боком к нему, направив в его сторону ствол автомата. Надо было начать разговор.

— Откуда и куда направляетесь? — спросил Гусев, не придумав ничего иного.

— Наверх, — ответил боец.

— К Гусеву, что ли?

— Фамилии не знаю, — неохотно откликнулся боец.

— Если к Гусеву, то давай письмо мне — я и есть Гусев.

Ответа на его предложение не последовало. Показывать документы в наступившей темноте было бессмысленно, да боец и не подпустил бы Гусева к себе. Разговор явно не клеился. Что делать? Гусев знал, что встретил своего, русского человека, а он не верил ни одному его слову и в любой момент мог нажать на спусковой крючок. Крепко выругавшись с досады, командир отряда альпинистов решил идти вниз. Медленно, осторожно они обходили друг друга. Когда Гусев удалился шагов на десять, боец клацнул затвором автомата. Старший лейтенант быстро сбежал в лощину. Теперь боец не видел его. Чтобы как-то успокоить его, Гусев начал петь. Неизвестно почему, на ум пришла ария тореадора.

Потом выяснилось, что нерусское слово «тореадор», несколько раз повторяющееся в этой арии, окончательно убедило бойца, что перед ним — немец.

В полной темноте Гусев добрался до шалаша. Здесь, внизу, накрапывал дождь. При подходе никто не окликнул и не остановил его. Эскадрон отдыхал, не выставив боевого охранения. В шалаше командир альпинистов познакомился с комиссаром эскадрона П. К. Коханным, который временно возглавлял подразделение.

Его досыта накормили дымящейся бараниной, угостили водкой. На плечи Гусева кто-то из кавалеристов накинул сухую шинель. С полчаса отогревался, подсунув ноги под кошму, которой была прикрыта кучка тлеющих углей. Вокруг кошмы таким же образом обогревалось еще несколько человек (так пастухи на горных пастбищах поступают в холодную погоду).

Гусев ознакомил собравшихся командиров с обстановкой на перевале, рассказал о событиях последних дней. Самостоятельных решений пока не принималось, поскольку наутро Гусева вызывал для доклада командир 220-го кавалерийского полка майор Ракипов. Письменное распоряжение на сей счет как раз и нес старшему лейтенанту боец, с которым Гусев встретился во время спуска.

Лагерь затих. Приятно было засыпать в натопленном шалаше, под убаюкивающее шуршанье слабого дождика.

Проснулся командир горных стрелков от негромкого разговора. Уже рассвело. Боец, голос которого показался Гусеву знакомым, тут же в шалаше взволнованно рассказывал что-то командирам. Он, видимо, недавно вернулся, насквозь промокший. Четко расслышал старший лейтенант только конец его фразы: