Читать интересную книгу На всю дальнейшую жизнь - Лев Правдин

Боев был рад, что в темноте не видно, как вспыхнуло его лицо.

— Обидели все-таки человека, выгнали, — пробормотал он.

— Не в чужую страну выгнали.

— Все равно. Надо отстаивать свою честь.

— Ничего этого не надо. Делать свое дело как можно лучше — вот что надо для защиты чести.

— Нет, не только свое. Общее. Нет у нас своих дел, я это вам давно хотел сказать, еще в первый вечер, как только приехал. Вы простите, что я так с вами. Но как вы-то так можете? Ведь не святой же вы в самом деле!

— Господи! — Стогов похлопал Боева по плечу. — Или это от чаю у вас такие слова отчаянные?..

Это замечание без намека на иронию и рука, крепко пожимающая плечо, помогли Боеву справиться с волнением. Он даже засмеялся:

— А надо бы выпить чего-нибудь, кроме чаю.

— Не надо. Святые, к которым вы меня сгоряча причислили, вина не пьют. Так лучше.

— Я для вас на все готов! — совсем уж по-мальчишески выкрикнул Боев.

— Спасибо. Тем более что сам для себя я ничего не сделаю. Я просто ничего не уступлю.

12

Письмо от Али! Вручая его, Сима и глазом не моргнула.

— Вот вам: цветы запоздалые.

Был обеденный перерыв, и в конторе стояла тишина. Сима удобно устроилась у секретарского столика, неподалеку от двери, за которой в своем кабинете сидел начальник Уреньстроя. Присев на подоконник, Боев прочел письмо.

Совсем немного, как не о самом главном, Аля написала о себе: жива, здорова, много работает. О занятиях сообщалось так много и так подробно, что Боев еле добрался до конца, ожидая, когда же она наконец освободится и обратит на него свое внимание. Наконец-то! Вот оно, самое главное. Нет, о любви ни слова. О приезде — да. Как только немного развяжется с делами, она приедет к нему, и если сможет, то на все праздничные дни. Если, конечно, он хочет этого. Это сказано так спокойно и уверенно, как могла бы сказать только жена.

Если он хочет? Боев так долго ждал этого вопроса и так устал ждать, что не испытал ничего: ни радости, ни печали. Только растерянность.

Заметив это, Сима, не очень искусно разыграв равнодушие, спросила:

— Не секрет, что там?

— Секрет. — Боев сунул письмо в карман.

— Я ведь имею немножко права на твои секреты.

— Да. Хочет приехать. Собирается.

— А ты растерялся. Милый мой.

— Нет, я не растерялся.

— Тогда ты должен написать ей все, как есть.

— Она хочет приехать на праздник. А сегодня уже двадцать девятое. Завтра приедет.

— Тогда ты сам должен решить, что сказать ей. А я тебя люблю одного. Ты это помни. — Не дождавшись ответа, Сима поднялась. — Ну и ладно. Я ведь битая. Я не растеряюсь.

И вышла из конторы, оставив его в одиночестве разгадывать еще одну загадку: битая. Что это значит? Черт его знает. Сколько в мире неразрешенных вопросов. Почему не все просто и ясно?

Он не знал, что еще одна загадка, или, вернее, потрясение, ждет его в кабинете начальника Уреньстроя, куда он направлялся.

БЕРЕЗОВАЯ РОСТОША

1

Как Стогов и предполагал, Пыжов твердо решил «организовать» рапорт строителей Уреньстроя. Но так как сами строители считали, что рапортовать еще не о чем, то Пыжов решил принять свои меры. Для этого уже давно были выработаны, по правде говоря, очень нехитрые способы. Нехитрые, но действовали без осечки.

Сначала приехал сотрудник районной газеты, и через два дня появилась унылая статья под стандартным, но рассчитанным на испуг заголовком: «В плену отсталых настроений».

— Первый залп, — сказал Стогов. — Теперь должна появиться комиссия.

И она явилась. Три районных работника — вполне достаточно для того, чтобы вымотать душу. Стогов не отрицал существование души, но себя он считал неуязвимым. Он даже сделал усилие и не улыбнулся, читая акт, составленный не очень грамотной, но, видать, опытной рукой. Чего совсем уж не терпит комиссия, так это улыбок, потому что если членам комиссии будет не чуждо чувство юмора, то дело у них не пойдет.

Загнав улыбку в самый дальний угол своей неуязвимой души, Стогов уважительно положил акт перед собой. «…Комиссия обнаружила наличие… а также обнаружила отсутствие…» Черт их знает, как это они умеют обнаруживать отсутствие? Вот зануды.

— Спасибо, товарищи, — проникновенно проговорил Стогов. — Все это мы, конечно, обсудим и приложим все силы, чтобы изжить эти вот… отсутствия и наличия.

И этот второй залп не причинил существенного вреда. Но все самое главное было еще впереди и не очень далеко. Начальника Уреньстроя вызвали с докладом о ходе строительства в районный комитет партии. Стогов уехал. Ночью вернулся и с утра созвал всех бригадиров и руководителей участков.

Боев явился первым. Встревоженный Алиным письмом и Симиными словами, он вошел в кабинет. Стогов смотрел в окно и пил воду из зеленоватого тусклого стакана. Он был спокоен. После всех комиссий, после доклада на бюро — спокоен!

Роман даже позавидовал: умеет же человек держаться! Ясная голова и нервы в кулаке. Стоит и смотрит на мир сквозь зеленое стекло стакана. Из незабытого еще опыта мальчишеских лет Роман помнил, что сквозь зеленое стекло мир представляется помолодевшим и как бы первозданным. Может быть, поэтому взгляд Стогова был так недоверчив, и в нем проглядывала даже ирония. Несладко, должно быть, пришлось ему на заседании бюро.

Отметая это предположение, Стогов сообщил:

— Работа наша, в общем, признана удовлетворительной. Этому шалопаю из газеты чего-то там всыпали. А нас обязали… Словом, начинаем заполнение водоема. Спокойно. Это называется опробование. Так и в рапорте — опробование. После этого мы спокойно спустим воду, и дальше все пойдет, как надо.

— Кому надо? Пыжову?

Поставив стакан на стол, Стогов прошел к дивану и сел.

— Бюро состоит не из одних Пыжовых. А ведь и он, в сущности, очень преданный и работящий. Но совершенно безграмотный, особенно как специалист. Иногда кажется, что он просто давно уже перестал быть человеком. Черт его знает, кто он. Какая-то деталь механизма. Винтик, что ли?

— А если это опробование приведет к аварии?

— Нет. Основная весенняя вода прошла, а та, что осталась, вряд ли дойдет до отметки. Плотину мы построили надежную. Выстоит. Гребень у нас еще не укреплен, так до него вода не поднимется.

— А если поднимется?

— Откроем заслоны.

Роман знал, что будет, если вода пойдет через гребень плотины. Все полетит к черту. Но Стогов уверен — до аварии не дойдет. Но разве в этом дело? Зачем нужна: вся эта затея с парадным пуском плотины, который даже в рапорте не отважились назвать пуском, а назвали опробованием?

— Этот день, — продолжил Стогов, — решено считать праздником окончания сева в районе. Уже все оповещены. Как у вас дела в парке? Смотрите, чтобы все было на высоте.

— В общем, вас уговорили?

— Нет. Мне просто надоели уговоры. Мешают работать. А вы — нытик, бросьте это. Все будет отлично.

Он сильно потянулся и, как человек много и хорошо поработавший, устало откинулся на спинку дивана. Глядя на него, Роман с веселой решимостью сказал:

— Вы же сами говорили, что это очковтирательство. Надо было стоять на своем. Отстаивать.

— Нет, — Стогов махнул рукой. — Ничего не надо. Никто от этого не пострадает.

Роман так и не отошел от двери.

— Никто не пострадает. А принцип?

— Мои принципы вам известны. Я борюсь только «за» и никогда «против». За свое дело. Чужие принципы меня не волнуют, против них я не борюсь.

— Нет. Так нельзя. Вы такой сильный и такой умный. Нет…

Стогов проговорил: «О-хо-хо…» Устало поднявшись, он подошел к окну, снова взял стакан. Сделав глоток, ошеломил Боева новой и не первой за день загадкой:

— Кроме того, припомнили мне один мой поступок, связанный с моей женитьбой. Я считаю его, ну, допустим, продиктованным моим убеждением. Законом честности. А некоторые товарищи определили этот поступок как притупление бдительности. Ну, черт с ними, с этими рассуждениями. — Он налил из графина, тоже толстого и зеленого, как стакан, еще воды. — Каким-то салатом накормила меня Сима. Очень пронзительным. Под такой только водку пить. Приходите сегодня вечером. И мы с вами под этот салат надерябаемся.

2

Утром два председателя встретились на дороге, разделяющей их поля. Один приподнял выгоревшую кепку, другой — потрепанный армейский шлем, пожали друг другу руки и сделали вид, что вышли сюда совершенно случайно, что никакого дела им нет до того, как там работает сосед.

— Ну, как живешь? — спросил Шонин.

— Ничего, — скучающе ответил Крутилин, — живем. Чего нам.

Они постояли, покурили каждый из своего кисета, поглядывая на небо, поговорили насчет дождя и решили, что к вечеру дождь соберется. К вечеру или даже пораньше, потому что уже сейчас парит немыслимо. Потом Шонин спросил: