через раз…
— Альберт Николаевич, вы установили источник утечки информации? Или это не для посторонних ушей?
— Отнюдь, Кирилл Борисович… Это Белоглазова сливала нашим конкурентам. Я надавил, есть рычаги, знаете ли, она и уволилась. Работала, похоже, за баблишко… По слухам, деньги у нее завелись. Неблагодарная тварь…
— Деньги — хороший мотиватор к предательству, — глубокомысленно изрек Максим.
— К сожалению… Я ведь Маринку почти на улице подобрал. Фигурально, конечно. Приехала в Камск из какой-то деревни с непроизносимым названием. Ее и на карте уже нет. А недавно едва отмыл Белоглазову от скверной истории с любовным треугольником. И вот благодарность… Уволилась не моргнув глазом. На что она рассчитывает со своим дипломом «Государственное и муниципальное управление»? На место администратора в бане? Ха-ха-ха! Между прочим, она этой ксивой хвасталась, будто из Кембриджа выпустилась…
Рассказов открыл дверь безжизненного кабинета. Еще от входа сквозь стеклянную дверцу шкафа Хабаров увидел справочник, оставленный им на том самом месте, где он обнаружил его в первый раз. КэБ взял с полки библиографическую редкость, пролистнул страницы и нашел искомую закладку в виде календарного листочка от 25 декабря 2010 года. Все верно: «КДЛ», «Марина», «Что дальше?».
— Гляди-ка, на месте, — обернулся он к Максиму.
— Альберт Николаевич, скажите, эта надпись, а я полагаю, она сделана Каретной, вам ни о чем не говорит? Что может значить это сокращение?
Главный редактор, усевшийся за стол, попытался принять позу роденовского «Мыслителя», но ему мешал большой живот.
— Людей с такими инициалами я не знаю. Во всяком случае, с ходу ответить не могу. А вот организацию, пожалуй, назову. Могу предположить, что это «Клуб деловых людей». Есть такой в Камске… Слышали?
Хабаров пожал плечами. Максим в свою очередь сказал:
— Краем уха, не более…
— Что за контора? — переспросил Кирилл Борисович.
— Этакий бизнес-клуб. Серьезные люди, в общем. Во всех смыслах…
Профессор и аспирант переглянулись.
— Альберт Николаевич, в интересах следствия я должен приобщить этот листок вместе с книгой к материалам дела… Сегодня же передам его майору Дымову.
— Да бога ради, Кирилл Борисович!
— Вот еще! Мне нужен образец почерка Светланы. Заявление ее какое-нибудь или ежедневник? Дадите?
Рассказов немного замялся, но тут же обрел уверенность.
— Насчет последнего, не знаю. У меня его попросту нет. А вот заявление возьмем в кадрах…
Он набрал номер телефона и сделал распоряжение. «Любое заявление», — нетерпеливо бросил он кадровику в трубку.
На улице Кирилл Борисович спросил Макса:
— Фокусник, как думаешь, почему Рассказов соврал насчет ежедневника?
— Так замешан, очевидно… Только как?
Глава 13
Вячеслав Дымов поступал на юридический факультет Камского университета, твердо зная, что будет следователем. И только. На то были причины. В органах тридцать лет прослужил его отец — полковник Владимир Дымов — крупный спец в городском сыске. Он умер вскоре после выхода в отставку — не редкость с людьми, оставшимися без любимого дела. Славка на тот момент учился на третьем курсе.
По окончании вуза он осуществил свою мечту: пришел в следствие, правда, как оказалось, не в лучшее время. Разгул криминала, мизерная зарплата, хронический дефицит самого необходимого, вплоть до писчей бумаги, не раз заставляли задуматься, а тот ли жизненный путь он выбрал? Вячеслав хорошо запомнил, как канцтоварами, бензином и прочей ерундой их снабжали предприниматели. И руководство принимало эти подачки, хотя у части дарителей было не только бурное прошлое, но и сомнительное настоящее.
Кроме того, со смертью отца лейтенант Дымов оказался без поддержки и серьезных видов на будущее. Влиятельные сослуживцы его родителя как-то разом перевелись в другие места, ушли на заслуженный отдых или в мир иной. Служебное рвение и профессиональные задатки, которыми обладал Вячеслав, как ни странно, его карьере особо не помогали. Он медленно рос в званиях, со временем погряз в служебной рутине и в совершенстве овладел навыком «спихотехники», хотя, видит бог, с презрением относился к полузаконным приемам, облегчающим работу. «Спихотехникой» опытные следователи называли умение найти способ не возбуждать дело вообще, а если уж пришлось это сделать, то отыскать лазейку, чтобы его закрыть. Неплохим вариантом считалась приостановка расследования. Высшим же пилотажем признавалось умение передать дело по подследственности — в другое подразделение.
Вячеслав отчетливо сознавал, что такой подход к работе — путь в никуда, но каждый раз находил себе оправдание. То «дело не такое важное, и нужно расчистить время для чего-то более серьезного», то «вот разгребу завал, и начну работать как надо». Но до настоящей работы руки все не доходили: мелкотравчатая возня, отчеты, совещания, профилактическая работа с населением, контроль сроков следствия не оставляли места для вдумчивого подхода к каждому уголовному делу. Он крутился как белка в колесе, а времени не оставалось ни для семьи, ни для себя лично. А тут как на грех грянула реформа следственных органов с внеочередной аттестацией, заставившей Дымова и его сослуживцев поволноваться. Тогда ему казалось, что выходом из этого порочного круга может стать увольнение со службы, которое он обдумывал весь последний год. От крайнего шага его удерживала только память об отце, которому он дал слово стать классным следаком. Ну, быть может, еще юношеская мечта!
Спонтанная встреча с профессором Хабаровым, случайный интерес того к делу Каретной сначала насторожили Дымова, а затем заставили понервничать. В душе он понимал, что его бывший преподаватель, возможно, прав в своих сомнениях, но профессиональное мышление брало верх. Легко умничать, когда ты не связан процессуальными сроками и не ведешь одновременно десяток разных дел, по которым нужно своевременно совершить стандартные действия. Ему некогда рассуждать, надо принимать решения, которые к тому же следует правильно оформить. По большому счету Дымову, как следователю, было не важно, отчего именно умерла Каретная — от болезни, несчастного случая или в результате самоубийства. Главное, чтобы не было криминала.
Раздражение, которое он испытывал к Хабарову, на фоне мыслей о собственной профессиональной несостоятельности, сменилось интересом к делу. Профессор его встряхнул, придал новый импульс. «А может, Хабаров прав, и это не несчастный случай? Вдруг это суицид, да еще и вынужденный? А если Каретную все же убили? Тогда это настоящий детектив», — думал он, заново погружаясь в перипетии смерти журналистки.
Как завещание Каретной оказалось в письменном столе, когда он его лично обшарил и сфотографировал, Дымов вообще не понял. Он заново пересмотрел фотографии, напрягал память, стараясь вспомнить мельчайшие детали осмотра, и приходил к выводу, что ничего похожего на завещание в личных бумагах Светланы не было. Да и подкинуть никто не мог, ключ от квартиры был только у него. После недолгих сетований