никогда не скажу, кто это был, но не переживай, он не из наших друзей. Настоящая проблема — это ты сам, Леон. С каждым днем ты становился все дальше и дальше от образа, который я создала для себя. На самом деле влюбляются не в человека, а в его образ, иначе так всю жизнь можно провести в одиночестве. Твой образ был безумный, бесшабашный, по крайней мере до тех пор, пока ты сохранял самоконтроль. После веселых вечеринок ты всегда искал мое тело, но сексом занимался практически сам с собой. Тебя выпивка заводила, а вовсе не любовь. Тебя кокаин возбуждал, а не я. Ах, не нравится, как я говорю? А разве не таким языком следует разговаривать с девушками, которые спят со всеми напропалую, как я? «Телки», как ты любишь говорить. Именно поэтому я стала спрашивать себя, что меня с тобой держит: мне двадцать пять всего, не шестьдесят, вся жизнь впереди, я не хочу ничего упустить… Ты же меня только на дно тянул. Ты готов был утопиться вместе со мной в своих джакузи с шампанским. Меня от этого шампанского просто тошнит, ты никогда не замечал? Да, поначалу заниматься глупостями с тобой было даже прикольно: мы нюхали вместе, а потом занимались сексом, как в фильмах, в окружении больших зеркал, в которых отражались наши чудачества… Потом эти игры начали мне надоедать… Честно говоря, мне жаль вываливать это все на тебя так сразу, одним духом, но раз уж ты сюда приехал аж с Ибицы, то, наверное, именно за тем, чтобы это выслушать.
— …
— …
— Ты еще можешь спасти меня, Анита.
— Я — нет. Я могу тебя выслушать, могу тебя подождать, могу представить себя на твоем месте, но не проси меня спасти тебя. Это было бы неправильно да и не получится. Я долго ждала, но в конце концов не выдержала. Может, мне надо было быть понастойчивее со своими ультиматумами. Хотя ультиматумами победу не одержишь, по крайней мере в этой игре. Но ты же меня все-таки любил, чуть-чуть, правда, Леон? Ты любил меня или ты просто меня имел и все?
Я взял ее голову в ладони, как делал это раньше, и принялся целовать, не давая ей произнести больше ни слова, сдерживая ее протестующий язычок. Я казнил Аниту своими поцелуями. Я ласкал ее шею игривым прикосновением первых свиданий, когда мужчины хотят показать, на что они способны: вызывать у девушки дрожь и истому, доставлять наслаждение, как никто другой на свете. Анита ответила на мою ласку — скорее от усталости, нежели от желания. Напряженность прошла, и во мне вспыхнуло чувство обожания к ней, к моей богине.
Стемнело, и мы, не сговариваясь, отошли в сумрак прибрежных утесов, освещенных тусклой луной. Во искупление всех своих мыслимых и немыслимых грехов я предпринял отчаянную попытку в эти немногие, но бесконечно долгие минуты доставить наслаждение своей девушке, прильнув устами к ее лону — только ей, забыв о себе, о своих трофеях и своем эгоизме. В этот момент Анита казалась игрушечной, жесткой и сладкой, счастливой и грустной, и девочкой и женщиной одновременно. И она ускользала от меня. Я не понимал ее реакций, я терялся и не знал, что делать, и я вдруг жутко оробел. Я неожиданно стал неловким, неуклюжим — так бывает, когда переполнен любовью. Действую, как робот и чувствую себя полным дураком. Может, это и есть высшее проявление чувств? Не знаю, догадалась ли об этом Анита. Она тяжело, прерывисто дышала. Я в тот момент понял, что нет на свете актрис талантливее, чем обычная женщина, и сомнения закрались в мое сердце.
Мне захотелось разорвать ниточку ее трусиков под платьем, я обожал это делать зубами, но Анита меня остановила. Не место и не время. А может, просто я не завелся как следует, у меня элементарно не хватило смелости.
Я поднял голову с ее колен и обнял крепко-крепко, не желая никуда отпускать. У меня не было ни слов, ни желания говорить. Меня охватила тоска, потому что я понял, что Анита не вернется. Понимание некоторых вещей приходит вдруг, внезапно. Луна, утесы, мое пылкое желание, блеск ее глаз и все такое… Я явственно осознал, что наше расставание неизбежно. Вот и все.
Я все испортил. И на данный момент иных вариантов не было.
— Видишь, Леон, наша с тобой история могла бы продолжаться — подарки друг другу, поцелуи на пляже. Но я больше не уверена, что все это мне нравится. Да, я знаю, это противоречит всему тому, что я тебе тут наговорила. Но если бы любовь имела смысл, с нашей жизнью было бы все ясно. В общем, что касается меня, то мне, кроме тебя, был бы никто не нужен. Знаешь, давай пойдем обратно в отель. Уже час, как меня ждут к ужину.
Это был удар милосердия.
— Значит, ты теперь с Беттегой…
— Джильберто здесь только на уик-энд. Ни больше и ни меньше. Жаль, что ему не удалось поговорить с тобой, хотя, может, ему и нечего было сказать. Я бы хотела, чтобы вы оставались друзьями. Я вот по-прежнему подруга и Марилу, и Эммы…
О, как я ее ненавидел! Откуда она узнала про Эмму, про Марилу? Кто ей мог рассказать? И потом, зачем рассказывать про плотские утехи? Ведь это только плоть, только тело, всегда готовое согрешить. Только в этом и состоит удовольствие, если только это не очередная иллюзия.
Я шел рядом с Анитой, за руку не держал, даже не касался, но смотрел, смотрел на нее неотрывно. В какое-то мгновение я не удержался и поправил свитерок, завязанный на ее плечах. Я был слишком уставшим, слишком подавлен, чтобы о чем-то просить Аниту. Я боялся, что случайное слово разрушит идиллию, в которой я ненадолго оказался.
Простились мы холодно, без объятий и поцелуев, больше того, я специально отошел на несколько шагов — чтобы уязвить ее, а может, надеясь, что она раскается и бросится ко мне. Ничего подобного.
Я проводил ее взглядом, потом вошел в казино и решил нажраться.
11
Ночь я провел в полицейском участке.
Не помню, сколько рому с кока-колой я выпил в том казино, оставил тысячи две на блек-джеке, чтобы, значит, впрыснуть адреналинчику, потом подцепил одну синьорину из тех, что сами к тебе клеятся. Во Франции почему-то эти девчонки обходятся намного дороже, чем где-либо. Наверное, я излишне расслабился, потому и зациклился на этой телке,