— У меня нет троса, — ответил он почти безразлично. — Что за знакомый?
— Какая тебе разница…
Она знала, что трос у него есть. Не то чтобы видела своими глазами этот чертов трос в багажнике, но почему-то ни минуты не сомневалась в том, что он есть.
Ирина притихла. Ей больше не хотелось уже его ни в чем убеждать, просить о чем-то. «Как с вещью, — в который раз уже пронеслось в голове избитое сравнение. — Он обращается со мной, как с вещью. Захотел — и поехал, и даже не спросил, хочу ли я с ним ехать…»
— Ты что, так и проторчала все это время на дороге?
— Не на дороге. Мы на обочине сидели. Бутерброды ели, музыку слушали…
— Да кто это — мы?
— Какая тебе разница…
— Большая. Я хочу знать, с кем ты провела время…
Она даже засмеялась. Но не тем беззаботным смехом, которым смеялась весь день — почти новым, почти забытым — а тем, другим, привычным уже для нее, горьким смехом.
— Послушай, это смешно. Сначала ты выкидываешь меня из машины, а потом требуешь, чтобы я отчитывалась перед тобой, с кем и как я провела время…
— Я тебя не выкидывал. Я кассету твою дурацкую выкинул и пакет твой…
— Все равно — отчитываться перед тобой я не намерена.
— Ах, вот как мы заговорили… Эх, Ирка! Ну почему ты такая, а?
— Какая?
— Сама ведь не понимаешь — чего тебе надо. Вот скажи сейчас, скажи, не раздумывая — чего ты хочешь?
— Я хочу вернуться обратно и помочь человеку добраться до города. Я ему обещала…
— Да что ты заладила — помочь, помочь! Говорю тебе — нет у меня троса! На своем горбу, что ли, тащить этого твоего человека прикажешь?
— Ты спросил, чего я хочу. Я ответила, Андрей.
— Я не об этом спрашивал тебя. Я спрашивал — чего ты хочешь от жизни.
— Жить, — ответила она. — Жить и радоваться ей, этой жизни. Хотя бы иногда.
— И что, не получается?
«Сегодня — как раз получилось», — мелькнула мысль, но вслух высказывать ее она не стала. Ответила неопределенно:
— Не всегда.
— Тогда скажи, что я должен сделать? Что я должен сделать, чтобы ты могла радоваться жизни?
«Исчезнуть из нее», — снова возникла предательская мысль, и снова Ирина промолчала.
— Молчишь… Молчишь, потому что не знаешь, чего ты хочешь. А если ты сама не знаешь, скажи, откуда мне это знать, а?
«Баклажан, — поток бессвязных мыслей продолжался. — Девятка цвета „баклажан“… Я даже номера не запомнила. Да мало ли по городу этих „баклажанов“ ездит? Безнадежно… Господи, почему же все так безнадежно?!»
От досады она снова чуть было не ударила кулаком по панели.
— … я хочу, чтобы у нас все было нормально. Как у людей…
— О чем ты? У каких людей?
— У нормальных, обыкновенных людей, Ирка. Я устал от твоих бесконечных приступов меланхолии, я не могу к ним приспособиться, я не понимаю их природы. Ты вся — как стихийное бедствие, ты всегда настолько внезапная…
Она с некоторым удивлением прислушивалась к его словам. За шесть лет ей впервые доводилось слышать подобное.
— А я хочу определенности. Я хочу, чтобы все было понятно и просто. Я устал от бесконечно преследующего меня ощущения, будто ты от меня ускользаешь. Будто я теряю тебя… А я не хочу тебя терять, Ирка.
Она вдруг вспомнила о том, над чем задумывалась еще утром: что-то в нем изменилось. И только в этот момент вдруг отчетливо осознала, что: он на самом деле боится ее потерять. Панически боится… Этот страх появился совсем недавно. Этой ночью, той самой ночью, когда оба они не спали, и, находясь в разных концах города, думали друг о друге. «Только почему, — в который раз подумала она, — почему именно теперь, именно сейчас — этот страх? Раньше он был абсолютно спокоен на мой счет и даже не задумывался о том, что меня, оказывается, можно потерять… Странно!»
— Ты меня не потеряешь, — выдавила из себе с огромным усилием привычные уже слова. Они не подействовали. Помолчав некоторое время, он снова спросил:
— Так что это был за знакомый?
— Да никакой не знакомый. У него машина сломалась, а я мимо шла. Вот и познакомились…
— И как, договорились встретиться? — спросил он почти язвительно.
Она чуть не задохнулась от нахлынувшей внезапно злости.
— Не успели. Ты слишком вовремя появился…
Он резко сбросил скорость, остановил машину.
— Ладно. Хорошо. Пусть будет по-твоему. Давай вернемся и дотащим его до города. Давай, если для тебя это так важно. Я же вижу, ты только об этом и думаешь…
— У тебя нет троса.
— У меня есть трос.
— Тогда давай вернемся. Давай вернемся, Андрей, — ответила она торопливо, почти заискивающе, ненавидя себя саму за это подобострастие и испытывая одновременно еще тысячу разных чувств.
Она даже не смогла сразу понять, какое из них было главным.
И только потом, когда он на самом деле повернул машину и они поехали в обратном направлении, поняла — надежда.
Чувство было давно забытым, почти не знакомым. Она уже слишком долго жила, ни на что не надеясь. И вдруг…
Ирина даже накрыла своей ладонью его руку, сжимающую рычаг переключения скоростей. Она ощутила пронзительную благодарность к этому человеку, который уже начинал в ее сознании постепенно сливаться с образом того самого палача из мрачного стихотворения Ахматовой.
— Андрей, спасибо тебе. Ты даже не представляешь… На самом деле, я обещала помочь — и уехала. Это ведь совсем не по-человечески получается…
— Да успокойся ты, ради бога, — ответил он сухо. — Я вижу, сильно он тебе запал в душу, этот случайный знакомый. А я — просто последний дурак. Идиот, который совершает непростительную глупость. Что ты со мной сделала, Ирка?
— Ты не идиот, и я ничего с тобой не сделала. Мы просто поможем ему добраться до города, и все. В этом нет ничего особенного…
Она говорила что-то еще, успокаивала его, чувствуя, что сама не может успокоиться. Что эта предстоящая встреча для нее слишком волнительна и, определенно слишком важна… И удивлялась этому новому ощущению: как давно в жизни не случалось ничего важного, ничего такого, от чего могло так быстро биться сердце.
Они успели отъехать достаточно далеко — Андрей повернул машину, когда огни города были уже совсем близко.
— Только бы успеть, — поговорила она вслух то, о чем подумала.
Он усмехнулся какой-то ядовитой усмешкой.
— Я тебя не понимаю. Если ты имеешь ввиду, что мы успеем подобрать его раньше, чем это сделает кто-то другой — я тебя просто не понимаю. Какая разница, в конце концов, кто именно потащит его на прицепе — ведь главное, чтобы он смог добраться до города? Или совсем не это главное?
Ночь мчалась навстречу, врезаясь в лобовое стекло всей своей чернотой и тысячами осколков бледно мерцающих звезд. Нужно было что-то сказать в ответ, и она сказала: