— Нахожу. И нахожу это исторически обоснованным. Нет субъекта — нет проблемы. Их просто нет. Царство теней, мир женских отражений, кунсткамера наших недоделок. Я доступно объясняю?
— А где об этом можно почитать? — спросила Наташа.
— А нигде. Это я только что придумала.
— А я записать не успела, — огорчилась разумная студентка.
— Не расстраивайтесь, в другой раз я еще что-нибудь придумаю, — утешила я ее в ожидании Наининого выкрика «что вы себе позволяете?».
— Я еще подумаю над темой, — пообещала Наташа.
А я вошла в подсобку и попала в объятия заведующей моей жизнью Наины Алексеевны, которая не преминула отметить:
— Вы позволяете себе являться на работу пьяной и срывать занятия. Если бы вы предупредили, я нашла бы утвержденный министром текст лекции и достойно вас заменила. Теперь же я хочу выслушать ваши оправдания.
У всех людей есть запас прочности: у умных есть запасные мозги, у щедрых — лишние деньги, у музыкальных — пара десятков незарегистрированных пальцев, даже у меня оказалась запасная душа. Есть ли у Наины возможность вырастить новые зубы, починить нос, который я перебью крупным тренированным кулаком? Или все же ограничиться тем, что спеть ей песню о безумстве храбрых? И тогда она вызовет Кирилла и пожалуется ему на меня… Кирилла? Ах да, вот она — боль моя, жаль моя и не судьба…
— Я хочу выслушать ваши оправдания, — настаивала Наина.
Я молча вышла из подсобки и снова натолкнулась на Санеку, рассматривающего доску объявлений.
— Что вы сделали не так на этот раз? — спросил он.
— Да так, пришла на работу похмельной, — устало улыбнулась я.
— Может, нужно поправить здоровье? — живо отреагировал Санека.
— Здоровье — это единственное, что я сейчас могу поправить. Поехали заодно и Взятку искупаем.
Под радостный визг Взятки я сняла куртку и повесила ее в темном коридоре. А под курткой у меня был зеленый пиджак, прозванный Кириллом френчем. Пиджак вызывал благосклонность у Наины, зависть у Машки, удивление у Гали, равнодушие у Рады и неловкость у Санеки. На пиджаке было восемь пуговиц, и первую я расстегнула сама. И предалась пороку. Остальные расстегивались медленно, нежно и восхищенно: вторая — потому что я так сильно этого хотела, третья — вчера ночью, а не сегодня утром, четвертая — потому что несбывшееся очень медленно превращается в забытое, пятая — потому что все измены уже состоялись, шестая — потому что только он, седьмая, потому что вдруг я поняла, что это вовсе не он, восьмая — потому что он не Кирилл. И никто не Кирилл. И все. А у всех зима, а у меня май-чародей и оргазм-дезертир. Или перебежчик? А Санека мне награда за верность: семенем ко времени, пламенем по темени, знаменем да к имени…
— Я люблю вас, Анна Александровна…
А я? Кого же тогда люблю я? Притворившись мертвой и блаженно улыбаясь, больше ничего не желая, потому что все чувства к Санеке вмиг улетучились, оставив звездную пыль или кометный хвост, данный мне в ощущении своей абсолютной ценности, я думала о том, кого же тогда люблю я? Но многих ли женщин, придавленных тяжестью разврата и весом мужского роденовского тела, называли на «вы» и по имени-отчеству? Я погладила Санеку по спине и попыталась заглянуть в глаза. Мне, кажется, не придется объяснять ему причины только что совершенного поступка. Я наверняка избегну дальнейших посягательств на свою честь и достоинство. Мы вряд ли будем дружить семьями. А если он еще раз скажет о любви, то я громко пукну, чтобы уравнять наши шансы в дипломатической миссии по воспитанию Взятки. А Санека усердно целовал меня в плечо, уверенный, что джокер до сих пор находится в его руках. А я запела:
— Бедному сердцу так говорил он, но не любил он, но не любил он, нет, не любил он меня!..
И мы засмеялись. И удовлетворили свою похоть еще раз. Взятка восхищенно подвизгивал, сидя на задних лапах у подножия дивана. Он, наверное, думал, что в результате долгожданного воссоединения двух любящих сердец через пару месяцев рядом с ним на ковре будет болтаться целый выводок черномордых Взяток…
— И что мне делать, Анна Александровна? — спросил Санека, прикидываясь вечным девственником.
— Месяц-другой — гордиться, через полгода рассказать об этом кому-нибудь по секрету, через пару лет жениться и изредка, до вязкой мечтательности, страдать о том, что могло бы быть, а через десять лет, увидев меня постаревшую в городе, незаметно перейти на другую сторону улицы и, вздохнув, подумать: «Надо же, что с людьми делает время», — ответила я.
— И вам не жалко?
— А разве мы что-то не доделали?
— А того, что могло бы быть?
Нет, это еще хуже, чем про любовь. «Бы, быть» — и я уже в Голливуде, а на руках у меня двое детей: дочь от покойного Сергея Васильевича и сын от здравствующего Сергея Анатольевича, а по лицу растекаются шрамы от серной кислоты, а у владельцев студии — письмо от Наины о моей связи с Гитлером. Если бы со мной случилось все, что могло бы быть, то я ничего бы не успела толком понять и умерла бы от нервного перенапряжения. А тогда мне было бы жалко…
— Санека, мне пора домой, — тихо сказала я.
— А вы еще приедете купать Взятку? — спросил Санека, когда я уже стояла в дверях.
— Всенепременно, — улыбнулась я и подумала, что это была одна из самых лучших антиалкогольных процедур в моей жизни.
И мне совсем не хотелось возвращаться в пустую холодную квартиру и плакать о своем бездарном поведении в полном одиночестве. Мне, вообще, ничего не хотелось. Я устала от себя…
Одиночества не получилось. Кирилл, помятый и измученный, сидел в кресле в обнимку с моим щедро надушенным розовым свитером и притворялся фетишистом.
— Поздравляю, — кисло, но виновато улыбнулся он.
— Тебя также, — сказала я.
— Ты сегодня вышла за меня замуж, — торжественно провозгласил он и протянул мне свидетельство о браке.
— Значит, вчера у тебя был просто мальчишник?
— Анечка, ты несправедлива…
— Потому что ты — отражение Галиных недоделок и кошкина вонючка. Можешь завтра же подавать на развод, — гордо сказала я.
— А если я тебя люблю и никогда больше не буду? — спросил Кирилл, кидая еще одну гранату в воронку, созданную Санекой. — Это что-нибудь меняет?
— Ничего абсолютно. — Я сама не знаю, почему была так неприступна.
— А я тебе подарок купил, — огорченно улыбаясь, сказал Кирилл.
— Ну и что? — спросила я строго, но почти заинтересованно. Хитрым он был, этот последний пионер, хитрым и наглым.
— Хорошенький такой, — еще более огорченно сказал он.
— Один всего подарок? — недовольно вздохнула я.