Я попыталась задать ей так и напрашивавшиеся профессиональные вопросы, но она только покачала головой.
— Боюсь, здесь я ничем не могу быть вам полезной. Возможно, медики объяснят вам, — сказала она, но в голосе ее не было уверенности.
Я с трудом приняла сидячее положение на диване.
— Понимаю, — ответила я. — Значит, случайность. Иного объяснения, пожалуй, и не найдешь…
— Если не допустить, что это кара свыше, — предположила старая леди.
— Не богохульство ли это? — воскликнула я.
— Я вспомнила библейский миф, как Господь во гневе умертвил всех первенцев мужского пола в земле Египетской[7], — задумчиво произнесла она.
На это я даже не нашлась, что ответить, и поэтому поспешила сама задать вопрос:
— Признайтесь, неужели вам не кажется, что вы живете в каком-то кошмаре?
— Нет. Кошмар был, но теперь он кончился. Слышите?
Из глубины парка доносилось хоровое пение и звуки оркестра. Да, они счастливы. Откуда им, бедняжкам знать…
Мои санитарки помогли мне подняться на ноги. Я поблагодарила старую леди за внимание и терпение, но она лишь покачала головой.
— Это я должна благодарить вас, дорогая. Из нашей короткой беседы я узнала о положении женщины в смешанном обществе больше, чем из всех книг, которые прочитала за свою долгую жизнь. Я надеюсь, врачи помогут вам обрести спокойствие, забыть все и почувствовать себя счастливой среди нас.
У двери я остановилась и повернулась, поддерживаемая со всех сторон моими спутницами.
— Лаура, — сказала я, впервые называя ее по имени. — Многие из ваших доводов справедливы, но, боже мой, как вы заблуждаетесь!.. Вы никогда не читали романов, никогда в юности не мечтали встретить своего Ромео, который воскликнул бы: «Что за свет блеснул в окне? О, там восток! Лаура — это солнце»?
— Нет, не мечтала, хотя читала эту пьесу. Сентиментально, идеализировано. Интересно, скольких Джульетт она сбила с толку? Позвольте тоже задать вам вопрос, Джейн. Вы видели серию рисунков Гойи «Ужасы войны»?
Розовая санитарная машина повезла меня отнюдь не «домой», а доставила в строгий, больничного вида корпус, где меня поместили в отдельную палату. Утром после обильного завтрака меня навестили три незнакомых мне женщины-врача. Но вели они себя не столь сдержанно и официально, как те, прежние. Целых полчаса мы мило беседовали. Они явно были осведомлены о моей встрече со старой дамой и охотно отвечали на все мои вопросы. Некоторые из вопросов даже вызвали у них веселое оживление и показались, должно быть, забавными. Для меня же ничего забавного во всем этом не было, ибо в их ответах я не нашла ничего, что вселяло бы надежду — все, что они говорили, было удручающе разумным. Но к концу беседы их поведение вдруг изменилось. Одна из них, словно переходя наконец к главному, сказала:
— Надеюсь, вы понимаете, что нас беспокоит? Ваши коллеги, мамаши, по сути не подвержены влиянию реакционных идей или бунтарству, хотя вам и удалось за короткий срок внести сумятицу в их головы. Другой же контингент может оказаться менее стойким. Дело не только в том, что вы говорите, — ваше поведение слишком отличается от поведения остальных. Я понимаю, вы не можете вести себя иначе. Такой образованной женщине, как вы, трудно примириться с пассивным, лишенным всяких осознанных импульсов существованием, какое ведут мамаши. Вы неизбежно впадете в отчаяние. К тому же ясно, что ваш прежний образ жизни, ваша предвзятость не позволят вам понять нас и отнестись к нашему миру доброжелательно.
Я оценила ее искренность. Это был приговор. И я не могла его оспаривать. Провести весь остаток жизни в этом приторно-розовом, напоенном ароматами и сладкой музыкой мирке, потерять всякую способность мыслить и рассуждать, регулярно производить на свет по две пары девочек-близнецов — такая перспектива не сулила мне ничего хорошего. Очень скоро я свихнулась бы, и это было бы ужасно.
— Тогда что же? — спросила я. — А вы могли бы привести меня в нормальный вид? Взгляните на эту тушу!
Врач покачала головой.
— Боюсь, это невозможно. Не знаю, были ли прецеденты. Но далее если бы это удалось, вы неприемлемы для нас даже как член Доктората. К тому же ваши взгляды могут усилить оппозиционные настроения.
Я хорошо ее понимала.
— Что же тогда? — спросила я.
Она заколебалась, прежде чем ответила:
— Единственный реальный выход — сеансы гипноза. Они помогут забыть прошлое.
Когда до моего сознания дошло, что это означает, меня охватила паника. По-своему они правы, пытаясь подойти ко всему разумно. Я должна противопоставить им свой, тоже разумный довод.
Однако прошло какое-то время, прежде чем я, запинаясь, произнесла:
— Вы предлагаете мне самоубийство. Моя память — это мой разум. Если я лишусь ее, я умру… Это равносильно тому, что вы убьете меня…
Они не оспаривали этого. Да и не могли.
Жить стоило только ради одного — памяти о тебе, мой родной. Пока ты и твоя любовь живут в моих воспоминаниях, ты со мной, Дональд. Исчезнет моя память — я потеряю тебя, теперь уже навсегда.
— Нет! — закричала я. — Нет, нет!
Время от времени, сгибаясь под тяжестью подносов, меня посещали малютки-сиделки. Все же остальное время я была предоставлена самой себе и своим безрадостным мыслям.
— Откровенно говоря, — сказала мне одна из врачей не без доброжелательства, — ничего другого мы вам предложить не можем. После Катастрофы целых четыре года нашей основной заботой была борьба с растущим числом нервных расстройств. Даже женщинам, полностью увлеченным своей работой, не удалось избежать этого. Мы же, к сожалению, не можем предложить вам даже работу.
Я понимала, что она честно предупредила меня о том, что меня ждет. Если это не галлюцинация, а реальность, выхода у меня нет — я обречена.
Весь долгий день и последующую ночь я ломала голову, как снова обрести ту степень отстраненности, к которой, мне казалось вначале, я уже приблизилась, но ничего не получилось. Окружающее было сильнее меня, я ощущала его всеми своими чувствами и понимала неумолимую логику и последовательность событий.
Мне дали сутки на размышления, а потом знакомая троица снова появилась в моей палате.
— Мне кажется, теперь я лучше оценила обстановку, — поспешила сказать им я. — Вы предлагаете безболезненную добровольную потерю памяти вместо психического срыва, потери рассудка и небытия… Иного выхода, видимо, нет, не так ли?
— Вы правы, нет, — сказала старшая, и ее коллеги согласно кивнули головами. — Разумеется, для сеансов гипноза необходимо ваше добровольное согласие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});