Читать интересную книгу Игра престолов. Часть I - Джордж Мартин

Двое гвардейцев сопровождали короля Роберта в поездке на север. Бран смотрел на них как зачарованный и не смел заговорить. Сир Борос был лыс и имел два подбородка, сир Меррин обладал обвисшими веками и ржавой бородой. Более похожий на рыцарей из сказаний сир Джейме Ланнистер тоже был Королевским гвардейцем, но Робб сказал, что он больше не должен таковым считаться, потому что убил старого безумного короля. Самым великим среди живых рыцарей считался сир Барристан Селми – Барристан Отважный, лорд-начальник Королевской гвардии. Отец обещал познакомить Брана с сиром Барристаном, когда они приедут в Королевскую Гавань, и Бран отмечал на стене оставшиеся до отъезда дни, мечтая повидать мир, о котором он мог только мечтать, и наконец начать жизнь, которой он даже не представлял себе.

И все же, когда наступил последний день, Бран вдруг почувствовал себя потерянным. Он не знал иного дома, кроме Винтерфелла. Отец велел ему сегодня попрощаться со всеми, и Бран попытался это сделать. Когда уехали охотники, он отправился по замку со своим волком, намереваясь посетить тех, кто останется дома: старую Нэн, повара Гейджа, кузнеца Миккена, конюха Ходора, который все время улыбался, заботился о его пони и никогда не говорил другого слова, кроме своего имени, а еще человека из теплиц, который угощал его ежевикой, когда он являлся с визитом…

Но ничего хорошего не получилось. Первым делом Бран пошел в конюшню, где увидел своего пони в стойле, только теперь это был уже не его пони, Бран получил настоящего коня, и с пони нужно было расставаться, и внезапно Брану захотелось сесть где-нибудь и расплакаться. Он повернулся и побежал, прежде чем Ходор и остальные конюхи смогли заметить слезы на его глазах. Тем и закончилось его прощание. Вместо этого Бран провел утро в богороще, пытаясь обучить волка приносить палку, но успеха не достиг. Волчонок был смышленее любой собаки в своре отца. Бран присягнул бы, что зверь понимал каждое сказанное ему слово, но интереса к палкам при этом не обнаруживал.

Бран все еще обдумывал имя. Робб звал своего волка Серым Ветром, потому что тот быстро бегал, Санса дала своей волчице имя Леди, а Арья выбрала для своей имя королевы-ведьмы, воспетой в старинных песнях. Маленький Рикон называл волка Лохматиком, с точки зрения Брана – довольно глупое имя для лютоволка. Белый волк Джона носил кличку Призрак. Бран пожалел, что не придумал эту кличку первым, хотя его волк и не мог похвастаться белой шкурой. За последние две недели мальчик опробовал сотню имен, но ни одно из них не казалось подходящим.

Наконец Бран устал от игры с палкой и решил полазать. Из-за всего происходящего он уже несколько недель не забирался на разрушенную башню, и сейчас, возможно, был его последний шанс.

Он побежал через богорощу окольным путем, чтобы не проходить мимо водоема, возле которого росло сердце-дерево. Оно всегда пугало Брана: он считал, что у деревьев не должно быть глаз, как не должно быть листьев, напоминающих руки. Волк следовал за ним.

– Ты останешься здесь, – сказал Бран у подножия страж-дерева, росшего возле стены арсенала. – Лежать. Вот так. Теперь ждать.

Волк поступил как приказано. Бран поскреб его за ушами, обернулся, подпрыгнул, уцепился за невысокий сук и подтянулся. Он уже поднялся до середины дерева, легко перебираясь с ветки на ветку, когда волк вскочил на ноги и завыл.

Бран поглядел вниз. Волк умолк, глядя на него узкими желтыми глазами. Странный холодок пронзил Брана, но он полез дальше. Волк снова взвыл.

– Тихо, – сказал Бран. – Сидеть. Ты хуже, чем мать. – Волчий вой сопровождал его, пока он лез выше, – до тех пор, пока Бран наконец не перескочил на крышу арсенала и волк не смог более видеть его.

Крыши Винтерфелла были для Брана вторым домом. Мать нередко говорила, что он научился лазать прежде, чем ходить. Сам Бран не помнил, когда научился ходить, но не мог вспомнить и когда начал лазать. Возможно, мать действительно была права. Для мальчика Винтерфелл представлял серый каменный лабиринт: стены, башни, дворы и переходы, разбегавшиеся во все стороны. Покои в старой части замка успели накрениться в разные стороны, так что нельзя было даже сказать, на каком этаже ты находишься. Как верно заметил однажды мэйстер Лювин, замок вырос за века, подобно какому-то чудовищному дереву, и ветви его сделались корявыми и толстыми, а корни углубились в землю.

Когда Бран выбирался из-под него и вскарабкивался наверх, почти к самому небу, он мог охватить взглядом сразу весь Винтерфелл. Ему нравилось, как выглядел замок, распростертый под ним, над его головой кружили только птицы, а крепость внизу жила своей жизнью. Бран мог целые часы проводить между бесформенных, источенных дождями горгулий, нависавших над Первой твердыней, и наблюдать: за мужчинами, упражняющимися в фехтовании во дворе, за поварами, ухаживающими за овощами в теплицах, за псами, без устали снующими на псарне, за тишиной богорощи, за девушками, сплетничающими возле колодца. Отсюда он казался себе лордом всего замка. Даже Роббу никогда не понять этого.

Так Бран узнал и некоторые секреты Винтерфелла. Оказалось, что строители даже не выровняли землю. За стенами Винтерфелла были свои холмы и равнины. Был здесь крытый мостик, который шел с четвертого этажа колокольной башни на второй этаж птичника. Бран знал об этом. Еще он знал, что сумеет попасть во внутреннюю стену через южные ворота, подняться на три этажа и обежать весь Винтерфелл по узкому каменному туннелю, а потом выйти на уровне земли к северным воротам под сотнею футов стены, высящейся над головой. Даже мэйстер Лювин этого не знал, Бран был в этом уверен.

Мать все боялась, что однажды Бран сорвется со стены и убьется. Он уверял ее, что этого не случится, но она не верила ему. Однажды она заставила его обещать, что он всегда будет оставаться на земле. Бран сумел выдержать обещание почти две недели, день ото дня ощущая себя все более несчастным, и наконец удрал прямо из окна детской, пока братья крепко спали.

В порыве раскаяния он исповедовался в преступлении на следующий день. Лорд Эддард отправил его в богорощу, чтобы очиститься. И расставил стражу, которая должна была приглядеть, чтобы сын его провел в лесу целую ночь, обдумывая свое неповиновение. Наутро Брана нашли не сразу; наконец он обнаружился спящим в ветвях самого высокого дерева рощи.

При всем гневе отцу оставалось только расхохотаться.

– Ты не мой сын, – сказал он Брану, когда его доставили вниз, – ты какая-то белка. Лазай, если не можешь не лазать. Только пусть мать этого не видит.

Бран старался изо всех сил, хотя и понимал, что ему вряд ли хоть раз удалось ее провести. Поскольку отец больше не запрещал этого, мать обратилась за помощью к другим. Старая Нэн рассказала ему сказку о скверном маленьком мальчике, который забрался слишком высоко и был поражен молнией, а потом воро́ны выклевали ему глаза. На Брана это не произвело впечатления. Он видел много вороньих гнезд на вершине разрушенной башни, куда, кроме него, не поднимался никто, а иногда наполнял свои карманы зерном, так что воро́ны клевали у него прямо из рук. И никто из них ни разу не обнаружил никакого желания выклевать у него хотя бы один глаз.

Потом мэйстер Лювин вылепил из глины фигурку мальчика, одел куклу в одежду Брана и сбросил со стены во двор, чтобы показать, что останется от Брана, если он упадет. Зрелище было забавным, но Бран только посмотрел на мэйстера и сказал:

– Но я не сделан из глины и к тому же никогда не падаю.

Некоторое время, заметив его на крыше, стража гонялась за ним, пытаясь поймать. Это была самая веселая пора. Все равно что играть с братьями, но здесь Бран побеждал всегда. Никто из стражников не умел лазать, как Бран, даже Джори. А в основном его вообще не замечали. Люди никогда не смотрят вверх. Он любил крыши еще и по этой причине. Там, наверху, он становился как бы невидимым.

Ему нравилось и просто перебираться с камня на камень, впиваясь пальцами рук и ног в узкие щели. Он всегда снимал ботинки и лез вверх босым. И тогда ему казалось, что у него четыре руки вместо двух. Бран любил глубокую приятную боль, которая потом ощущалась в мышцах. Он любил сам воздух наверху – сладкий и холодный, как зимний персик. Любил птиц: воро́н в разрушенной башне, крохотных воробьев, гнездившихся в трещинах между камнями, древнюю сову, которая спала в пыльной расщелине на вершине старого арсенала. Бран знал их всех.

Но больше всего он любил посещать места, где никто не мог бывать, и видеть расстилающийся внизу серый Винтерфелл, каким его не видел никто. Так целый замок сделался секретным уголком Брана.

Любимым местом своим он считал разрушенную башню. Некогда она была сторожевой, самой высокой в Винтерфелле. Давным-давно, за сотню лет до рождения отца, удар молнии воспламенил ее. Верхняя треть башни провалилась внутрь, и ее так и не восстановили. Иногда отец посылал крысоловов к основанию башни, чтобы убрать гнезда, которые всегда обнаруживались среди обуглившихся и сгнивших брусьев и битых камней. Но кроме Брана и ворон, никто не поднимался к изломанной вершине сооружения. Он знал два способа забраться туда. Можно было лезть по стене башни, но камни в ней вихлялись, потому что связка, некогда удерживавшая их, давно рассыпалась песком. Бран не любил опираться о них. Более удобный путь вел от богорощи: надо было подняться по высокому страж-дереву и перебраться через арсенал и зал караульной башни, перепрыгивая с крыши на крышу босыми ногами, так, чтобы стражники не услышали. Тогда он оказывался со слепой стороны Первой твердыни, стариннейшей части замка, круглой крепости, более высокой, чем она казалась. Лишь крысы да пауки жили там, но по старым камням было удобно лезть. Дальше можно было подняться наверх, к слепо глядящим в пустоту горгульям, перебраться от фигуры к фигуре на северную сторону, а оттуда, если как следует потянуться, можно было перелезть на разрушенную башню. Последний отрезок, не более десяти футов, приходилось карабкаться к вершине по почерневшим камням. Тут-то к нему прилетали воро́ны посмотреть, не принес ли он зерна.