Вот чего хотелось Кириллу больше всего на свете. Только душевного тепла, уюта и спокойствия. Нет, не того спокойствия, мертвецкого покоя, когда тебя никто не трогает, потому что ты даром никому не нужен. Нет же, нет, пусть трогают! Пусть! Пусть будут мелкие заботы и хлопоты — куда же без них. Но и хлопоты эти должны быть любовными, то есть исходить от любимых людей или же для них, ради них, ради их здоровья, ради их удовольствия, ради их благополучия. Но никак не требования, исходящие от оказавшейся вдруг совершенно чужой женщины.
В одно мгновение Тамара перестала быть не только любимой и желанной, но даже и красивой. И эти ее губы, этот хищный оскал, которым Кирилл еще так недавно восхищался и даже гордился, которым никак не мог налюбоваться, вдруг показался ему отвратительным, тошнотворным. Господи, неужели он мог любить эту женщину?! Любить?! Нет, полноте, о какой любви может идти речь?! Да он же никогда ее не любил, никогда, ни единственного денечка. Просто думал, что любит. Но как же он мог хотя бы думать, что может любить эту женщину?!
И все чаще, все назойливее звучали в памяти звуки пляжа. Все громче плескались о каменистый бережок небольшие волны, поднятые купающимися, все звонче раздавались удары волейбольного мяча о руки игроков. И неясным шумом врывались в этот неровный пляжный гомон девчоночьи голоса, такие излишне громкие и резкие, такие раздражающие, что помимо желания хотелось оглянуться и увидеть источник этого шума. Увидеть среди оравы девчонок-малолеток одну, так резко выделяющуюся непохожестью на их фоне.
Девочка-одуванчик. Маленькая, излишне худенькая, с остренькими локотками и коленочками. И белыми-белыми волосами. Девочка-одуванчик.
Да, именно так он окрестил ее про себя при первом же взгляде. Девочка-одуванчик. Потому что была она худенькая, как стебелек, но не только поэтому — мало ли худеньких девчонок вокруг? И не столько из-за совершенно белых волос. Она вообще вся была белая, даже нет, белесая. Ни бровей не было заметно, ни ресниц — только крупные веснушки разбросаны на круглом белом лице да маленькие пухленькие губки бантиком. А еще… А еще Кирилл назвал ее Одуванчиком за мелкие-мелкие ее кудряшки. И были эти кудряшки такими легкими, как пушинки, что при малейшем же дуновении ветерка разлетались в стороны, как парашютики одуванчика, так и норовя оторваться от корней и улететь прочь вслед за ветром.
А потом в памяти всплывал тошнотворный запах помидоров и сливочного масла…
Света… Как замечательно подходило ей это имя! Белокожая, беловолосая — каким еще именем могли ее одарить родители? Только Света, Светлана. Потому что ее почти прозрачная кожа и столь же прозрачные волосы совершенно не задерживали свет, и он струился сквозь них, приобретая лишь легкий сливочный оттенок. Сливочный… Оттенок сливочного масла…
Нет, и сливочное масло, и помидоры остались в прошлом. Раньше Кирилл обожал помидоры, мог есть их где угодно, как угодно и с чем угодно, в совершенно невообразимом количестве. Раньше… Ровно до тех пор, пока из-за них не случилось непоправимое. Если от помидоров можно было отказаться навсегда, то со сливочным маслом дела обстояли много хуже. По возможности Кирилл от него отказывался, заменяя или растительным, или майонезом. Но иногда сливочное масло заменить было невозможно, как, например, в картошке-пюре или варениках и пельменях. И тогда Кирилл ел без аппетита, едва ли не затыкая нос, дабы не чувствовать этого удушающе-отвратительного запаха.
Господи, какие дурные мысли лезут в голову! Кирилл подивился самому себе. И о чем он только думает? На носу развод, а он не может отделаться от мыслей о сливочном масле и помидорах. Когда он поймет, что все в прошлом?! Вернее, нет: когда он снова поймет, что все в прошлом?! Когда, наконец, поймет, что Светлана Кукуровская, подруга его жены, их свидетельница, попросту не может быть той девочкой-одуванчиком?! Что она всего лишь похожа на нее, да и то только странными своими белыми кудряшками. Ведь ни острых коленок у нее нет, ни острых локотков. Она далеко не худышка, Светлана Кукуровская! Напротив, пышечка. Нет, не толстая, даже не полная, а именно пышечка, аппетитная, как сдобная булочка из пшеничной муки. И в придачу присыпанная сверху сахарной пудрой. А девочка-одуванчик совсем не походила на булочку, она была похожа только на одуванчик, на вызревший, белый-белый одуванчик на тоненьком зеленом стебельке.
Да, Света Кукуровская совершенно не была похожа на одуванчик. А вот на девочку-одуванчик была очень даже сильно похожа. Невзирая даже на разницу в возрасте и комплекции. Как такое могло быть?
Нет, она не была красива. Нет, неправильно. Они не были красивы. Ни девочка-одуванчик, ни Светлана. Ни та, ни другая не могли похвастать особой миловидностью. Очень невыразительные лица, очень белокожие, какие-то прозрачные. Правда, у Светланы брови и ресницы были куда заметнее, чем у девочки-одуванчика, может, она их просто подкрашивала? Но все равно она была какая-то несуразно-бледная, похожая на белую мышку. Вот только мыши не могут похвастать такими пышными кудрями, как Света. Мышь белая, кудрявая…
Кирилл ехал за автобусом, на котором, в свою очередь, ехала Светлана. Он уже давным-давно сбился со счета, в который уже раз провожает ее знакомым маршрутом. И не особо задумывался, зачем, собственно, он ее преследует, зачем сопровождает ее издалека, исподтишка? Просто ехал, просто вспоминал, просто сравнивал. Знал, что не она, что не девочку-одуванчика провожает. Просто вбил себе в голову, что должен быть рядом. Потому что однажды его рядом не оказалось…
В этот вечер Светлана почему-то вышла на две остановки раньше, чем следовало бы, если бы она ехала домой. Кирилл насторожился. А что ему делать? Ехать за ней? Или остаться около остановки и дожидаться? А если она пойдет пешком, да еще и не по главной дороге, а решит сократить путь где-нибудь между домами? Не там ли притаилась опасность? Не это ли тот самый случай, когда он непременно должен быть рядом?! И Кирилл принял решение ехать за ней на некотором расстоянии, благо Света шла по тротуару вдоль дороги.
Светлана вошла в какой-то дом. Идти за ней Кирилл не осмелился и остался ждать в машине. Если она идет не домой, а он уже точно знал, что она непременно каждый вечер возвращается домой, то он мог надеяться, что надолго она в гостях не задержится.
Однако ждать пришлось довольно долго, никак не меньше часа. Выйдя из парадного, Света пошла обратно к остановке. Кирилл дождался, когда она отойдет на приличное расстояние, и только после этого тронулся следом.
Сам себя спрашивал: и как долго это может продолжаться? Он что же, записался в ее тайные телохранители? Будет сопровождать ее до конца жизни вот так, бойцом невидимого фронта? Или когда-нибудь все же осмелится выйти из убежища, предстать перед нею во весь рост? А если и осмелится, что он может сказать ей, как объяснить свое поведение? Да и может ли он объяснить его хотя бы самому себе?!