Читать интересную книгу Ночь печали - Фрэнсис Шервуд

— Sí.

Возвращаясь к своей каюте, Кортес увидел лошадей. Они стояли на прежнем месте, стреноженные, цыплята собрались рядом с ними под парусиной, все свиньи набились туда, словно пассажиры Ноева ковчега, и край защищавшей их ткани бился в воздухе. И вдруг он увидел Альварадо рядом с его конем по кличке Алонцо. Альварадо обнимал морду животного, успокаивая того посреди шторма. Он гладил коня по лбу и шептал ему что-то на ухо. Мокрые от дождя волосы Альварадо были черными, но Кортесу, помнившему их цвет, голова Альварадо показалась золотой, как будто над ним висел нимб.

— Чудовищная погода. Но ничего, пройдет, — крикнул Альварадо, сложив руки рупором у рта, чтобы Кортес его услышал.

— Да уж, плохая ночка, — крикнул в ответ Кортес, думая, что, возможно, Альварадо — это ангел, ангел-хранитель, а вовсе не настоящий — трусливый и суетливый — Альварадо.

«Возьми себя в руки, Кортес, Кортес, капитан, команданте, генерал, конкистадор», — уговаривал себя Кортес, медленно двигаясь против ветра. Он шел вперед к своей каюте, и его ноги упирались в палубу. Потянув дверь на себя изо всех сил обеими руками, он захлопнул ее. Упав на колени, он схватился за ножку стола, прибитого к полу, и взмолился о том, чтобы не попасть во чрево кита, как Иона, наказанный за непослушание и гордыню. Пусть все закончится поскорее, Господи Боже, пусть все закончится. Он ведь пытался быть хорошим, справедливым человеком, исполнять волю Божью на земле. «Ты сердце мое, любовь моя, распятый за меня Иисус. Я не Кетцалькоатль. Я никто. Я не верю в языческих богов. Прошу тебя, Боже, прости меня». Зажмурившись, он молился изо всех сил. Вдруг он заметил, что ветер переменился. Замерев, Кортес внимательно прислушался. Сумел ли он своей молитвой усмирить гнев Небес и остановить чудовищный шторм? Да, шторм уже заканчивался, заканчивался, уж он-то чувствовал это. Кортес вновь начал молиться: «Помнишь меня, Эрнана, который выполнял волю Твою всю свою жизнь? — Гроза прекратилась. — Помни, Господи, я создан из праха. — А гроза и вправду прекратилась! — Я ничто, Твой смиренный раб». И вот корабль остановился и вздрогнул в последний раз, словно огромное животное, отряхивающееся после дождя; воцарилась тишина.

Часть 2

Глава 9

Если верить часам Нуньеса и записям в книге Берналя Диаса «Завоевание», конкистадоры покинули свое поселение в Новой Испании, которое они называли Вилья Рика де ла Вера Крус, что в переводе означает «Богатое селение Истинного Креста», 19 августа 1519 года в восемь часов утра. За три месяца Веракрус превратился в гарнизон с бараками, тюрьмой, скотобойней, виселицей, часовней и домом мэра (Кортес был избран единогласно). Семпоала находилась в одном дне морского путешествия от Веракруса и лишь в одном дне пешего перехода от устья реки, которую испанцы называли Чачалака. Этот город не просто лежал на пути к Теночтитлану, но, по словам Агильяра, славился своей ненавистью к Моктецуме.

Конкистадоры вошли в город, сохраняя строй. Впереди шагал Кортес со своими приближенными — Альварадо, Исла, Пуэртокарреро, Куинтавалем, Агильяром, Берналем Диасом и Нуньесом. За ними следовали кабальеро и солдаты с тяжелыми аркебузами. Лошади тащили пушки. За лошадьми двигались солдаты с пиками и алебардами. Подразделение мечников маршировало так, что толедская сталь блестела на солнце, словно лес серебристых перьев. Арбалетчики со всех сторон окружали отца Ольмедо. В конце процессии шли женщины. Последним же оказался брат Франсиско, которому из-за огромного веса было тяжело совершать пешие переходы.

— Izquierda, derecha! Izquierda, derecha! — хором скандировали войска. — Левой, правой! Левой, правой! Левой, правой! Торопись, Франсиско! — кричали они. — Торопись, Франсиско!

Хотя уже начался сезон дождей, день выдался погожий. Город со всех сторон окружали ухоженные маисовые поля. Почва в этой местности была сухой, а погода зачастую холодной, потому жителям Семпоалы приходилось затрачивать много усилий и мастерства, чтобы вырастить урожай. Деревья и высокие кусты пестрели листьями и цветами разного размера. Неподалеку от городской площади, которую индейцы называли «цокало», воздух пах цветами, в изобилии произраставшими здесь. Брат Франсиско был в восторге. На Кубу его прислали из испанского монастыря, расположенного на голой равнине. Пол в этом монастыре имел цвет черепицы, а стены — цвет песка, всех оттенков бежевого, и даже Христос в часовне был бледен, как слоновая кость, а раны его были коричневыми, цвета запекшейся крови. Франсиско не привык к такому богатству оттенков зеленого, загадочной глубине красного и яркости пурпурного, столь прекрасной, будто сам Святой Дух снизошел на него, к голубизне, прозрачной как слеза. Цветы, напоминавшие трубы, и колокольчики с лепестками, не прилегавшими друг к другу, но раскрытыми, как протянутые руки, цветы с ворсистыми желтыми сердцевинами, нежные переплетения ветвей, побегов и зарослей — все это радовало взгляд. А в тени пестрели розовые космеи и голубые люпины, покачиваясь на ветру, словно это игривые дети махали ему руками. Алые цветы сальвии и циннии пробивали кожу земли, чтобы поприветствовать солнце.

Почему же он, Франсиско, скромный монах, оказался столь благословен, что ему посчастливилось увидеть мир, подобный этому? Повсюду чувствовались прикосновение длани Господней и Его нежное дыхание. От такой красоты Франсиско даже чувствовал боль, и он понял, что до сих пор в этом путешествии защищался от всего, что было ему незнакомо, пытаясь отмежеваться от всего нового. Теперь же он сдался и, испытывая глубокую благодарность, признал весь мир своим домом, где не было ничего чуждого, нечего было бояться.

Но ему следовало также помнить о том, что лишь Бог был совершенен, ведь когда они вошли в город, Франсиско увидел в центре цокало храм жителей Семпоалы, построенный в форме пирамиды. У подножия храма валялись горы человеческих голов на разных стадиях разложения. Это гордое сооружение напомнило смиренному монаху о незадачливой судьбе Вавилонской башни, пирамидах, служивших гробницами египетским фараонам, стенах Иерихона и даже, осмелился подумать он, о соборах с высокими колоннами, горгульями, карнизами, нефами и башнями — дерзком подражании силе Божией.

— Франсиско, — окликнул его отец Ольмедо. — Не отставай.

— Замечтался, — бросил Ботелло.

Иногда Франсиско называл предсказателя «сеньор дьявол», но он знал, что они оба, христианин и язычник, родственные души. У Франсиско была небольшая книжица, на листах которой он делал наброски новых для него растений и животных. А еще он пытался расспрашивать рабынь о том, как называются предметы на их языке, предметы их мира. Иногда Ботелло брал листок, пробовал его на вкус кончиком языка, а затем растирал пальцами, вдыхая аромат. Он искал растения, вызывающие галлюцинации, видения, возбуждение и экстаз. Он хотел найти бутоны радости, семена счастья, грибы блаженства, которые ацтеки называли плотью богов. Франсиско тоже восхищал мир природы, но он жаждал более простых удовольствий, он хотел классифицировать, сравнивать, сопоставлять, объяснять. Иногда он казался себе вторым Адамом, дарящим имена растениям и животным нового Эдема и несущим слово Божьей милости людям.

— Франсиско, брат мой, — мягко сказал Ботелло, обнимая друга за плечи. — Ты должен торопиться. Кортес не станет ждать тебя. Им правит власть часов и суетность каждого дня. Он хочет внести свое имя в книгу истории.

— Ты видел те головы на ступенях, Ботелло?

— Да, видел, mi amigo. Держи свои мысли при себе и делай вид, будто тебя ничто не удивляет.

Не только переплетения цветов и высокие деревья сапоте приветствовали их, когда конкистадоры вошли в город. Маленькие короткошерстные собачки махали хвостами и прыгали, вне себя от радости. Навстречу конкистадорам вышла толпа женщин и детей, тепло приветствовавших их, а вокруг мягко шуршали звуки нежного языка науатль, где «с» сливалось с «ш», а «о» звучало протяжно, и лишь резкое «и» скользило по безмятежности вод речи. Индейцы не боялись лошадей, скорее животные приводили их в восторг, как и перезвон колокольчиков на лошадиных шеях. Великолепие испанцев вызывало у жителей Семпоалы благоговение.

— Нуньес, который час?

— Уже вечер, сеньор Кортес. — Даже Нуньеса очаровала непорочность этого народа и места, и потому сейчас он не хотел никакой точности.

— Стоять! — крикнул Кортес.

— Стоять! — пронеслось по рядам войска.

Испанцы ждали на городской площади прибытия касика и старейшин Семпоалы. Вскоре послышались резкие звуки костяных и деревянных свистков, предваривших величественное появление группы аристократов. Из-за белых хлопковых накидок, скрепленных на плечах, набедренных повязок, напоминавших короткие тоги, и сандалий они показались Франсиско похожими на древнеримских философов. Исла обратил внимание на то, что их губы над основанием зубов были проколоты штырями. Ему они показались похожими на шакалов. Альварадо удивили их прически: будто они надели на головы перевернутые миски, покрытые черной краской. «Словно рыцари короля Артура», — шепнул Аду Куинтаваль. Аду же подумал, что их волосы похожи на черепах, усевшихся им прямо на голову, а еще они похожи на хижины племени гауза, живущего на реке Нигер. Кортеса заинтересовали их золотые серьги, настолько тяжелые, что они оттягивали мочки ушей к плечам. Один из аристократов что-то сказал, и вперед вышли слуги, несшие горшки с благовониями, подвешенные на веревках, и стали раскачивать эти горшки перед испанцами, словно служа рождественскую мессу. Затем четверо носильщиков внесли полотняный гамак, в котором лежал касик. Касик был настолько огромен, что не мог ходить. Франсиско заметил, что этот человек даже толще его. Чтобы встать на ноги, вождю пришлось прибегнуть к помощи нескольких силачей, вытащивших его из гамака. Агильяр, ставший их переводчиком, снял свой бархатный берет с пером и церемонно поклонился до земли, красиво согнув ноги.