Когда мы выходим в коридор, Максим сразу подаётся ко мне. Перед тем, как заняться моим обследованием, его брат пожелал, чтобы он оставил нас наедине. Максим не высказал прямого недовольства на этот счёт, но я увидела, как вспыхнули его глаза от явного негодования.
Что между ними произошло?
Втроём мы идём по коридору и останавливаемся возле процедурного кабинета.
Савельев-старший провожает меня внутрь и передаёт в руки миловидной девушке. Та очень быстро делает забор крови.
Когда я выхожу обратно в коридор, вижу, что братья негромко переговариваются. И сразу замолкают, заметив моё присутствие.
Мы вновь идём по коридору и на этот раз останавливаемся возле кабинета УЗИ. Евгений Борисович просит нас подождать, и один заходит внутрь.
– Как ты? – Максим сразу обнимает меня и притягивает к своей груди.
– Немного нервничаю, – признаюсь с улыбкой. – Но твой брат вдохнул в меня немного уверенности.
– Ева, проходи.
Дверь распахивается, и Максу приходится меня отпустить. Я бесстрашно захожу в кабинет УЗИ, не подозревая, что с этого момента моя жизнь разделится на «до» и «после»...
Глава 17
Прижавшись затылком к стене, несколько раз долблюсь им от состояния совершенной безысходности. От предчувствия неизбежной бури, которая уже на подходе. И чем дольше Ева не выходит из кабинета УЗИ, тем ярче я чувствую эту самую бурю.
Наверняка у Евы что-то серьёзное!
И это моя, блядь, вина!
Спустя тридцать минут из кабинета стремительно выходит Жека. Я подрываюсь к нему, но он, словно ничего не видя вокруг, несётся по коридору, а потом вверх по лестнице. Я не отстаю, пытаясь его дозваться.
– Подожди, Макс, – отрезает брат, не оборачиваясь.
Подойдя к очередной белой двери, дёргает за ручку, но та не поддаётся. Жека пересекает коридор, распахивает дверь напротив. Заглядывает туда, и я слышу, как он спрашивает у кого-то:
– А Виктор Семёнович уже ушёл?
Ответ я тоже слышу:
– Около часа назад.
Брат закрывает дверь и наконец-то оборачивается ко мне. По выражению его лица я сразу понимаю – мой мир всё-таки рухнул.
– Что с Евой? – впериваю взгляд в его глаза. Мой мир сейчас сужается до них.
Жека устало проводит по волосам, немного их взъерошивая.
Тянет... Сука... Там, по ходу, всё плохо!
Я хватаю его за край халата.
– Говори как есть, ну!
Голос брата очень озабоченный:
– Я подозреваю, что у неё митральный стеноз, произошла обструкция...
– Стоп! – перебиваю. Трясу головой. – Объясни по-русски, блядь! Так чтобы без учёной степени понятно было!
– Есть подозрение, что у Евы порок сердца, – сжалившись, объясняет брат. – Точнее смогу сказать завтра. После результатов анализов и фонокардиограммы.
– Порок сердца, – повторяю я за ним, как под гипнозом.
– Да, порок сердца, Макс, – чеканит Жека. – Хотел бы я сказать, что это ваша с Киром вина, вот только это не так. Пять лет – это слишком долго. Он бы уже давно проявил себя. А вот её пребывание в больнице пару лет назад. Ангина, лихорадка... Короче, Макс. Сними с себя хоть немного ответственности. На этот раз ты ни в чём не виноват.
На этот раз!
Старший брат спустил на меня всех собак, когда узнал о наших с Киром «подвигах». И да, я действительно был повинен в том, что не уследил за младшеньким братишкой. Я и без Жеки считал себя виноватым.
– Помоги этой девочке, поддержи её, а потом оставь в покое, – настойчиво советует он мне. – Она не должна понять, кто ты такой. С её сердцем...
Я пропускаю его умозаключения мимо ушей.
– Что нужно делать при пороке сердца?
– Операцию. Причём ещё вчера... Но я не хочу раньше времени её пугать, поэтому и ты молчи. Сможешь?
Киваю головой. В горле пересохло. Язык онемел.
– Пойдём, сейчас Ева выйдет из кабинета.
– Каковы шансы, что ты ошибаешься насчёт порока сердца? – спрашиваю я брата, пока мы спускаемся по лестнице.
Он молчит, подпитывая мою панику.
Ясно. Брат, скорее всего, не ошибается... И все эти анализы – это лишь отсрочка неизбежного.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Да, некоторые шансы есть, Макс. Но их мало, – отвечает он наконец, не глядя на меня.
Врать он никогда не умел.
– Хорошо. Сколько? Сколько процентов из ста? Может быть, двадцать?
Жека останавливается перед дверями, ведущими на нужный нам этаж, и неохотно выдавливает:
– Три-четыре, не более. Мне жаль...
Три процента?.. Или четыре?
Пиздец!
– Да, мне тоже жаль.
Мой голос становится хриплым, а лёгкие горят от нехватки кислорода. У меня никак не получается вдохнуть полной грудью.
Когда возвращаемся на нужный этаж, Ева уже ждёт нас возле кабинета брата. Она выглядит такой хрупкой, потерянной...
Моё сердце сжимается от тоски и от страха за её жизнь.
Мы приближаемся к ней. Оба неосознанно прячем взгляды.
– Ну что? – Ева поднимается с кожаного дивана. Заставляет себя расправить плечи.
– Я хотел Вас ещё на фонокардиограмму отправить, – спокойно отвечает Жека. – Но специалиста уже нет на месте. Поэтому приедете завтра утром. В девять Вас устроит?
Мой брат намного собраннее, чем я. Сколько раз за всё время своей работы он так же врал тяжелобольным пациентам, что у них пока всё в порядке? Наверное, десятки.
– В девять – значит, в девять! – отвечаю вместо Евы, потому что вижу, как она замешкалась. – Всё в порядке, я привезу тебя.
– Так... а что со мной? Что-то не так с моим сердцем? – она натянуто улыбается, вглядываясь в лицо брата.
– Мы пока пытаемся это выяснить, Ева Андреевна, – он утешающе проводит по её плечу ладонью. – И обязательно выясним.
– Просто... у меня ведь работа. Я не знаю, смогу ли приехать завтра, – теперь уже она прячет взгляд.
Так, понятно. Ей страшно, и она собралась обратиться в бегство. И плевать на своё здоровье.
– Твоя работа подождёт, – отрезаю я. – Но мы обсудим это наедине, ладно?
– Максим... – собирается начать спорить.
– Наедине, – повторяю я, притянув Еву к себе. И шепчу так, чтобы слышала только она: – Никакая работа не стоит здоровья, ты же с этим согласна?
Она задумчиво кивает, и я поворачиваюсь к брату. Пожав ему руку, быстро благодарю и прощаюсь с ним. Всё, нам пора. А то крыша реально поедет от этих стен и от осознания действительности.
Ева тоже благодарит Жеку и прощается. Мы спускаемся на первый этаж, и она шепчет мне в самое ухо:
– Нужно заплатить. Ведь твой брат выполнял свою работу.
– Вот завтра и заплатим, – сразу нахожусь я.
Чувство долга не позволит Еве завтра не поехать... И я тоже не позволю.
Мы выходим из клиники и садимся в машину. Чтобы забить голову Евы чем-то, кроме визита к кардиохирургу, прошу её пока заняться выбором китайского ресторана с доставкой. Сам вроде как слежу за плотным движением на дороге. Но мои мысли сейчас сконцентрированы на другом: нужно продавать машину. Возможно, ещё и квартиру. Взамен я могу купить что-то поменьше и попроще, в менее престижном районе.
Ева отрешённо смотрит в экран телефона, и я спрашиваю будничным тоном:
– Ты выбрала? Давай я продиктую адрес, куда нужно доставить...
– Я... я вроде не голодна, – отзывается она ослабевшим голосом. Убирает телефон в карман пальто. Задумчиво смотрит на мокрую от дождя улицу. – Твой брат что-то не договаривает.
– Перестань, Ева, – тут же сжимаю её плечо. – Мой брат профессионал. Он не будет ставить диагноз, пока не уверен в нём. И назначит ещё кучу обследований. Давай просто доверимся ему, ладно?
– Я доверяю... Просто, – она кусает губы, – мне немного страшно.
Твою-то мать!
Резко сворачиваю вправо и торможу в запрещённом месте. Отстёгиваю наши ремни безопасности и притягиваю Еву к своей груди.
– Шшш... Ну же... Даже не думай о плохом!
Слышу, как она совсем тихо всхлипывает, и тут же отрываю от своей груди, схватив за хрупкие плечи. Заглядываю в глаза. В них уже стоят слёзы.