созерцать уникальную «наскальную» живопись. Орсизам быстро надоело ставить банальные крестики,и они принялись рисовать. В результате по стенам тут и там теперь скакали ушастые огурцы с лапками-прутиками. Кое-где эти шедевры даже на потолке маячили, благодаря доброй Шушечке, не ленившейся поднять пушистых приятелей по первой же просьбе.
Ну хоть кто-то получал от блужданий по бесконечному лабиринту удовольствие.
Эти живописцы ещё и песенки сочинять принялись:
– Идём мы в подземелья, - горланили они на три голоса – два тоненьких и раскатистый бас Жморисия:
– Разбрызгивая зелья, – действительно разбрызгивали. Разноцветные поганцы приволокли с собой мои флаконы с пшикалками, предварительно заправив их кактусовкой, и то и дело щедро окропляли всё вокруг. –
Пугаем привидений
И топчем сизый мох.
Простенький мотив оказался настолько прилипчивым, что я и сама не заметила, как стала подпевать:
– Отыщем, пусть не сразу, - конечно, не сразу – на первое занятие я уже опоздала, –
Всю скрытую заразу.
Мы лучшая команда
И план у нас неплох! – Вот с последним утверждением согласиться было трудно. Паршивенький план, раз мы уже столько времени убили на бестолковые блуждания. -
А если не отыщем,
То с нас пускай не взыщут,
Мы разольём горючку
И всё вокруг взорвём!
Все эти коридоры,
Похожие на норы,
И башню с деканатом –
Гори они огнём!
На этом куплете мы очутились в очередном зале – таком же пустом, как прочие. И тут случилось страшное – у орсизов закончились мелки. Раззадоренные приключением пушистики тут же устроили драку за последний. Шуша зачем-то полезла их разнимать. Жморик взмыл к потолку и принялся комментировать этот мордочкобой. Венька присоединился к балагану, вся куча-мала пару раз перекатилась туда-сюда по пыльному полу, а потом…
– Ложись! – заорал вдруг Сверр, сбивая меня с ног.
Я рухнула на пол, потеряв в процессе шляпу и, кажется, отбив копчик, а недомуж рухнул на меня. Полыхнул гггдееж радугой защитный купол, что-то бахнуло так, что заложило уши. На какой-то миг я оглохла и ослепла, а в себя пришла от фразы:
– Ну я же говорил!
Я выглянула из-за плеча недомужа и даже не сразу опознала в сером всклоқоченном чучеле Ураганова. Зря он на шухере стоять не остался. А мы ведь ему предлагали.
Сосед сидел на полу и тряс головoй, попутно смахивая с себя куски штукатурки. Сверр слез с меня и тоже сел. Я приподнялась на локтях и заозиралась . Чуть в стороне обнаружилось засыпанное мусором по самые уши трио – орсизы и домовёнок одинаково ошалело моргали и чихали. Шушечка суетилась вокруг них, раскидывая в стороны ошмётки штукатурки.
– Что произошло? - спросила я, ощупывая копчик.
– Эти художники недоделанные флакон с кактусовкой в стену бросили, – пояснил Змейс, вставая и помогая мне подняться.
– М-да, - пробасил сверху Жморик. - Песен я, похоже, больше не пою! – В голосе артефакта сквозили тоска и страх. А ведь и правда: пели про взрыв – вот оно и бабахнуло. Неужто дело не в кактусовке, а в новой способңости правдоpуба? Бедняга! Я бы тоже испугалась , если бы все мои дурацкие мысли и слова начали воплощаться в жизнь, ведь порой чего только не брякнешь и не придумаешь. – Или пою? – добавил Жморисий, подлетая к стене.
Именно она пострадала от взрыва и теперь выглядела иначе. Осыпавшаяся отделка обнажила искусно вырезанный на цельном камне рисунок. Вернее, не совсем рисунок, а что-то вроде барельефа – отдельные части изображения выступали над поверхностью, но основная масса была просто процарапана. Кое-где в этих канавках сохранились следы краски, но их было слишком мало, чтобы представить исходные цвета.
Зато сюжет считывался отлично.
Посередине на коленях стояли четыре обнажённые девушки с длинными распущенными волосами. Они вздымали тонкие руки вверх, словно тянулись ими к чему-то. На заднем плане группа людей или человекообразных ңелюдей брела к костру вдвое превышавшему их рост. Судя по корчащемуся в пламени существу, они в этот костёр прыгали. Над очередью самоубийц были вырезаны глаза – пустые, без зрачков. А по периметру барельефа расползались во все стороны не то пиявки, не то головастики какие-то, а может,и змеи – видимо, бежали куда подальше.
– Что-то мне это напоминает, - задумчиво протянул Сверр.
– Ничего хорошего! – буркнул Ураганов.
– Какой-то обряд? – предположила я.
Любопытные пушистики, оседлав метлу, подлетели поближе к творению неизвестных конкурентов по наскальной живописи. А потом синий взял и ковырнул коготком еще оставшуюся сверху штукатурку. Последний её кусок отвалился и стало понятно, к чему тянутся каменные девицы – над ними парил огромный череп с пламенем в глазницах.
– Ой! – только и сказал Жморисий Первый и Неповторимый.
Который, как оказалось, не такой уж и неповторимый. И, возможно, даже не первый. Если, конечно, это не его портрет.
Позже…
На парах я старалась не отсвечивать,ибо голова была занята не учёбой. Преподаватели не донимали, делая вид, что не замечают мой задумчивый взгляд и полное отсутствие интереса к их предметам. А может, и правда не замечали – кто я для них? Всего лишь студентка по обмену, которая очень скоро перестанет мозолить им глаза.
Ураганов привычно вздыхал, но исправно писал конспекты, прекрасно зная, что они понадобятся не только ему. Остальные одногруппники традиционно обходили нас по широкой дуге. И только мавка пару раз что-то спрашивала, но совсем не по делу, а меня сейчас волновало только оно. Настенная живопись в подземельях упорно не шла из головы. Особенно почётное место Жморика или его двойника на ней.
Когда шли обратно, орсизы колупали штукатурку, выуживая из-под нее всё новые мрачные сюжеты, общий