Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вскоре дело приняло неожиданный оборот. Нежная и красивая Зумруд была единственной дочерью среди многих сыновей, а после ранней смерти матери отец и братья лелеяли ее, как драгоценную жемчужину и берегли как зеницу ока. Не желая с нею быстро расставаться, они под вежливым предлогом, что девушка еще слишком молода, всячески откладывали сроки свадьбы с одного месяца на другой. Неоднократно посылал дибир своих представителей с просьбой не переносить больше брачную церемонию. Но все напрасно, девушку никуда не выпускали, и казалось уже, что Хасану не удастся привести в дом невесту, которая была ему торжественно обещана.
Шли месяцы, и такое двусмысленное положение начало постепенно угнетать Хасана и унижать его достоинство. А между тем наступила весна, и отец Зумруд отправился с сыновьями к чабанам, которые вернулись с зимних пастбищ и находились в нескольких днях езды от Чоха, в горах.
Однажды душной летней ночью Хасана охватило безудержное желание увидеть Зумруд, которую он уже считал своей законной женой. Этой темной ночью ему было очень одиноко, и сердцу захотелось вдохнуть немного веселья и радости. Тайными тропами он тихо прокрался к дому Зумруд. Она в это время сидела на своем балконе, тихо пела и играла на чунгуре. Теплая бархатная ночь как будто была создана для грез и любви. Когда Хасан бесшумно прыгнул через стену и прошептал ей свое имя, которое Зумруд давно хотела услышать, они вместе вошли в ее покои, где он надолго задержался.
На рассвете запели проснувшиеся птицы, и Хасан хотел покинуть этот дом так же незаметно, как и вошел в него. Но, едва спустившись во двор, он почувствовал приближающегося к дому всадника, так как услышал лай собак и звон оружия. Это был Кебед, старший брат девушки, неожиданно приехавший с гор, известный своим буйным и жестоким характером. Въехав во двор, он сразу заметил белую фигуру мужчины, скрывавшего[ся] за дверьми. «Кто здесь? — закричал он громко.— Кто здесь? Друг или враг?!» Хасан стоял молча, ничего не отвечая, но его черкеска предательски белела в темноте, и Кебед повторил свой вопрос уже угрожающим тоном. Хасан продолжал молчать. Кебед крикнул еще громче: «Отвечай, или я выстрелю! Кто тут?» — «Муж твоей сестры»,— произнес Хасан гордо и вышел вперед.— «Ты лжешь! — крикнул Кебед.— У моей сестры нет мужа, и она живет в доме своего отца». И с этими словами он выстрелил несколько раз подряд. Хасан замертво рухнул на землю.
Тут со всех сторон сбежались люди, и то, что произошло, трудно было скрыть, так как разъяренный Кебед, ругавший Хасана на чем свет стоит, и не удовлетворенный быстрой местью, не соглашался выдать родственникам тело убитого. Началась стрельба. Семья дибира принесла керосин, чтобы поджечь дом Иман Мусы с четырех сторон. Посреди града пуль, на забаррикадированных воротах, стоял огромный Кебед. И тогда, как это было принято по обычаю, представители тухумов, непричастных к происшествию, быстро собрались и защитили осажденный дом от уничтожения. Когда нападавшие отступили, ворота открылись для нейтральных посланников, которые и забрали тело Хасана, чтобы избежать открытых волнений и взять под стражу ставшего более покорным Кебеда. Затем прибыл русский военный и отвез его в крепость Гуниб, откуда он вскоре сбежал в горы.
У старого Иман Мусы было еще много статных и гордых сыновей, а самый младший, Нажмудин, был тогда еще нежным, милым подростком. Внешне очень похожий на Зумруд, он был любимым учеником Хасана. Мальчик считал своего учителя образцом всех мужских и духовных добродетелей и поэтому страстно почитал его. Узнав о случившемся, Нажмудин горько плакал и проклинал неуемную гордыню своего брата. Когда я попытался утешить его, он произнес сквозь слезы, что на месте благородного Хасана он хотел бы видеть мертвым своего брата. Зловещие слова, которые казалось, кощунственно разрывают узы крови, веления которой более священны и неумолимы, чем любые другие. Ужас охватил меня, и я убедительно просил его не брать греха на душу. Забыв об обычаях и нравах, он очень просил разрешить ему присутствовать на похоронах дибира. Но это было невозможно.
После похорон, как и принято, мужчины враждующих тухумов сорок дней носили бороды и мрачно избегали друг друга. Беда нависла над аулом: несчастье и опасность подстерегали за каждым углом. Надо было держать ухо востро и быть начеку, так как у каждого под буркой могло оказаться наготове оружие. Как только темнело, никто не выходил из дома, в окнах не было света, не слышно было ни музыки, ни смеха. И на фоне этой тревожной тишины еще более явственно слышался вой волков и шакалов в оврагах и ущельях, а из темного леса доносились тревожные звуки ухающей совы.
Спустя сорок дней по обычаю назначался день официального примирения. И на этот раз мужчины враждующих сторон собрались — одни на крыше своего дома, другие на противоположной скале, и впервые после кровавого злодеяния показали друг другу свои лица, после чего они молча погрузились в молитву. В это время несколько уважаемых священнослужителей, среди них и знаменитый шейх Узун-Хаджи, ходили между ними и пытались примирить обе стороны. Они не переставали прилагать для этого усилия еще со дня похорон. Ведь они представляли шариат, духовное право, которое рекомендует прощение и снисходительность, в противоположность адату, рыцарскому праву, которое пришло к нам еще с языческих времен, верховной заповедью которого является соблюдение чести и переданных нам предками традиционных обычаев.
Вот и на сей раз адат победил над шариатом. Да шейхи серьезно и не рассчитывали на успех своего благочестивого дела. Примирение было отклонено обеими сторонами. Духовенство выполнило свой долг, но мужчины настояли на своем унаследованном от предков законе и единогласно изъявили свою волю, в результате чего кровная месть вступила в силу.
Убийца был сослан в местность, находившуюся на расстоянии нескольких гор и долин от его родного аула, и за прошедшие несколько лет тлеющий огонь вражды не разгорелся. Объяснялось это новыми, мирными временами, которые смягчили жестокий древний обычай. Теперь он проявлялся не с такой разрушительной и яростной силой. К тому же российское правительство очень позаботилось об ограничении кровной вражды. И все же, на протяжении всего этого времени, пока Зумруд, так бережно охраняемая сверкающая жемчужина, потускнела и жила в печали, вдали от мирских глаз, как угасшая звезда, ненависть между враждующими семьями не охладела, она лишь горела тихим, невидимым огнем, прикрытым золой.
Снова наступил май, и Нажмудин, самый младший сын Иман Мусы, высокий и стройный, как кипарис, подвижный и беззаботный, давно забывший о своем старом горе, ехал как-то прекрасным теплым вечером на своем молодом, горячем, не совсем еще объезженном коне, которым он очень гордился, к водопою. И вдруг на узкой тропинке у воды ему встретился всадник. Это был никто иной, как Махач, младший брат убитого дибира, успевший {52} за это время окрепнуть и возмужать.
Мрачно взглянув на встречного, он ожидал, что юноша по обычаю, как младший, вовремя уступит ему дорогу. И на самом деле, Нажмудин с его мягким веселым нравом, меньше всего думавший о вызове, пытался придержать своего норовистого коня, чтобы скромно отойти к краю дороги. Но конь, которого он до этого сильно пришпорил, устремился вперед и остановился лишь вплотную перед суровым и злобно смотрящим Махачем.
Беззаботно смеясь и гордясь своим горячим танцующим и встающим на дыбы жеребцом, юноша сказал: «Извини, но его невозможно удержать!»
В ушах Махача это прозвучало как наглая издевка, у него потемнело в глазах, неотомщенная кровь брата Хасана взывала к нему, и его собственная кровь ответила, вскипая. Рука Махача молниеносно схватила кинжал и одним ударом снесла юноше голову.
Так же бесшумно, как когда-то Хасан, Нажмудин рухнул на землю, расплатившись своею жизнью за смерть того, кого он любил больше своего брата.
Если кровная месть, подобно разбушевавшемуся горному потоку, унесла жизни этих людей почти на моих глазах, то другой древний закон, закон кровного братства, определил роковой характер другой истории, которую в основных чертах рассказал мне однажды один мой друг. Спустя многие годы ее содержание вспоминается мне так.
Однажды, после кровавого сражения, когда над горами повисла ночь, у опушки леса, под высокими кустами лежал без сознания раненый юноша. Когда он пришел в себя, то увидел над собой в свете заходящей луны цветы чертополоха и далекие горные вершины. Грудь его сдавило как камнем, и под ним лежали жесткие камни. Уже брезжил рассвет, когда со стороны леса он услышал стоны! С трудом поднявшись, он обнаружил лежащего около мертвой лошади еще совсем молодого мужчину со многими кровоточащими ранами. Он был без сознания, и, казалось, уже умирал. Юноша собрался с силами, набрал воды из ближнего родника и намочил раненому лоб, тот пришел в сознание, открыл глаза и взглядом, уже успевшим увидеть райские врата, понял, что перед ним друг, посланный ему самой судьбой. «Спасибо тебе за эту последнюю радость! Я Искандер из Хунзаха, единственный сын хана Мухамы. В утешение моему отцу и моей доброй матери я пошлю к ним моего брата, который станет им сыном и опорой в старости. Выпей глоток моей крови, прежде чем я уйду из жизни, и вернись вместо меня к моим родителям, потому что ты стал дорог моему умирающему сердцу!»
- Восточная и Центральная Азия - Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Мифы. Легенды. Эпос
- Древние славяне - Дмитрий Шеппинг - Мифы. Легенды. Эпос
- Мирина – жрица Скифии - Ирина Панина - Мифы. Легенды. Эпос
- Латышские народные сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Мифы. Легенды. Эпос / Прочее
- Что рассказывали греки и римляне о своих богах и героях - Николай Кун - Мифы. Легенды. Эпос