Читать интересную книгу Японский парфюмер - Инна Бачинская

— Так что же ты все-таки делаешь?

— Таперствую. Играю, то есть на фортепьянах. В ресторане.

— Что? Ты в ресторане? Ты? — поразилась я.

— Ну что ты заладила, Катюша, «Ты! Ты! В ресторане!». Рестораны есть разные. Есть кабак, а есть ресторан. В кабаке играют калинку-малинку, пьют водку и бьют друг другу морды. А к нам приходят не просто богатые люди, а очень богатые, мультибогатые. Те, которые делают не только деньги, но и политику. У нас устраиваются деловые свидания, заключаются сделки. Наши клиенты — новая порода, скажем так, отечественных предпринимателей. Они не носят малиновых пиджаков и «цепур» и говорят, что под классическую музыку им легче думается.

— Это… мафия?

— Мафия… Слово это устарело морально, Катюша. И вообще давай без ярлыков. Тебе, как всегда, хочется расставить точки над i, классовое чутье проявить. Давай скажем так: это влиятельные люди, которые диктуют законы и политику. Согласна?

— Законы джунглей!

— А вот тут-то, Катюша, ты не права. Законы, может быть, и жесткие, по принципу — сильный всегда прав, но не забывай, что в нашей стране законы никогда не работали. Их законы работают, они жизнеспособны, а смягчение их — дело времени. Закончился… почти… дикий период первоначальных накоплений. О нем еще классики писали. Ничто не ново под луной. Все уже было. Все было, Катюша. Подрастает молодое поколение, молодая генерация, получившая престижное образование за рубежом. Деловая элита. Ей работающие законы нужны в первую очередь. А твои клиенты, Катюша, кто они? Я уверен, у нас с тобой одни и те же клиенты. Вот так-то.

Юрий говорил непривычно мягко, терпеливо, не раздражаясь, как с… умственно отсталым. Воцарилось молчание. Я не узнавала его. Исчезли непримиримость, недовольство всем миром, высокомерие. Бунтарство исчезло. «Сломался он, что ли?» — подумала я. Теперешний Юрий Алексеевич был, бесспорно, приятнее прежнего, но… это был чужой человек, и я его не узнавала. Он смотрел на меня с легкой усмешкой, словно читал мысли.

— В некоторых европейских странах, — начал он свою любимую фразу из классиков, — существует странный обычай. Там обед подают так поздно, что никогда не знаешь, поздний ли это обед, или ранний ужин.

— Ты голоден? — спохватилась я.

— Катюша, ты забываешь, где я теперь работаю. Там голодных нет. От кофе, если не трудно, я бы не отказался.

Юрий выпил две чашки кофе и заметил, что варить кофе я так и не научилась. Я расхохоталась. Он взглянул с любопытством и закрыл глаза. Посидел еще около часу, задремал слегка. Потом посмотрел на часы:

— Неужели три? — и засобирался домой. — Я позвоню, моя красавица! — сказал он, прощаясь, и коснулся губами моей щеки. Невероятно!

— Охренеть! — сказала бы подруга детства Галка. — Точно, колдун! Привораживает!

— Не верю! — пискнул Каспар. — Он никогда не называл тебя своей красавицей! Это неспроста! Издевается?

В четыре утра раздался телефонный звонок. Да что же это такое! Ни сна ни отдыха! С ума посходили! Не открывая глаз, я с трудом нашарила мобильник.

— Ну!

— Катюша, я уже дома, — сообщил Юрий.

— А я уже сплю! — Я готова была зарычать. — Ты знаешь, который час?

— О, уже четыре! Неужели? Как бежит время… Да, поздновато, извини.

— Какого черта тебе нужно? Мне завтра рано вставать!

— Уже сегодня, — поправил Юрий Алексеевич. — Какая ты все-таки грубая, Катюша!

— Пошел вон!

— Тебе замуж нужно, Катюша, причем немедленно. Ты на глазах превращаешься в мизантропическую старую деву. Я тебя не узнаю.

А я было решила, что он переменился!

— Не звони мне больше! — завопила я. — Я не хочу тебя видеть!

— Слышать, — поправил Юрий. — А замуж за меня пойдешь?

— Что?!

— Я спросил, пойдешь ли ты за меня замуж, — раздельно выговорил Юрий, — но я понимаю, вопрос серьезный, и девушке полагается подумать, хотя бы для виду. Даже если она согласна. Я подожду. Но недолго, имей в виду.

Я бросила трубку. Через минуту телефон снова зазвонил.

— Спокойной ночи, любимая, — нежно произнес Юрий. — Помни, я жду.

И короткие сигналы отбоя.

— Ну, не подонок? Спи! — приказала я себе. — Все ответы и решения — завтра, завтра, завтра! 

Глава 6. Екатерина и Галка

На рассвете мне приснился крошечный мальчик («Диво», — говорит бабуля), который потерялся и горько плакал. Я взяла его за ручку, и мы пошли в голубую даль, время от времени оглядываясь в надежде обнаружить следы исчезнувших родителей. Но все было тихо. Мальчика никто не искал. Потом он попросился на ручки. Я подняла его, прижала к груди, почувствовала тяжесть и теплоту маленького тельца. Мальчик перестал плакать и замурлыкал. У меня мелькнула мысль взять его себе…

Тут мой сон истончился, стал прозрачным, мальчик исчез, а мурлыканье стало громче. Я открыла глаза и увидела усатую морду кота Купера, он же Марсик, Марсюлик или просто Сюлик для своих, который непринужденно расположился рядом с моей подушкой. Кот вернулся с кошачьих посиделок через открытую форточку, перекусил в кухне и лег отдыхать. Я обычно просыпаюсь от стука форточки и тяжелых прыжков Купера на подоконник, потом на стол и на пол, но, видимо, события этой ночи так меня измотали, что я впала в кому.

Купера-Марсика крошечным трехнедельным котенком принесла в подарок частная ученица Ирочка.

— У нашей Мурзы пятеро котят, — объяснила она, — этот — самый… — Она замялась, — самый… хорошенький!

Котенок был светло-серый, поперечно-полосатый, с толстым животом и тонким мышиным хвостиком. Он смешно заковылял по столу, обнюхивая все, что попадалось ему по пути. Взобравшись на библиографическую редкость, учебник разговорного английского Купера и Рубальского, купленный в «Букинисте», он застыл, полуприсев на задние лапы. Кончик его хвоста слегка подрагивал от напряжения. Мы молча наблюдали, как под ним появилась и стала растекаться небольшая лужица. Закончив, котенок постоял еще немного, словно прислушиваясь к чему-то, потом, осторожно поднимая лапки, отступил в сторону и стал загребать воображаемый песок. Делал он это сосредоточенно и долго. Невозможно было удержаться от смеха, глядя на его вдохновенно-серьезную физиономию. Потом он попытался влезть на кипу тетрадок, сорвался и, упав на спину, замер с поднятыми кверху лапами. Прошла минута, другая. Котенок не шевелился. «Может, он в обмороке?» — предположила Ирочка. Котенок, не меняя позы, повернул голову на звук голоса и уставился на нас блеклыми сизо-голубыми глазами. И снова замер.

— Ты уверена, что это котенок? — спросила я.

У малыша, лежащего на спине и внимательно нас рассматривающего, было маленькое треугольное личико, вполне осмысленное, непропорционально большие задумчивые глаза и круглые уши с загнутыми кончиками.

— Конечно, котенок! — сказала убежденно Ирочка. — Это же нашей Мурзы ребенок!

— А остальные такие же?

— Нет! Те обыкновенные.

Некоторое время мы молча наблюдали за котенком, который, в свою очередь, не меняя позы, наблюдал за нами. Потом я унесла его на диван, сунула под кран испоганенный учебник, и урок возобновился. Котенок уснул в вертикальном положении, забившись между подушкой и спинкой дивана. Издали казалось, что он стоит на задних лапах.

Моя мама, Татьяна Николаевна, не любит кошек. Она выразила неудовольствие, запротестовала — мы тогда еще жили вместе, — но стоило ей увидеть, как котенок сорвался с дивана, шлепнулся на спину и застыл, подняв лапки, она сдалась. Только и сказала: «Надеюсь, он не ушиб позвоночник?» Врач в ней всегда брал верх. Котенок тут же выдал свой коронный номер. «Коронку», — как говорил один из моих учеников. Он повернул голову в ее сторону и уставился на нее круглыми глазами-блюдцами. Триумф был полный. Мама сама выбрала ему имя — Марсик. А вечером позвонила Ирочка и спросила: «Как там наш Купер-и-Рубальский. Привык уже?»

Марсик Купер-и-Рубальский был необыкновенным котом. Он не мяукал, часто падал, срываясь с занавесок, портьер и одежды, висящей на вешалке в прихожей. Упав, надолго застывал. Но самой удивительной его особенностью было то, что, когда его звали, он поворачивал голову и внимательно смотрел в глаза позвавшему. А если сидел спиной, то запрокидывал голову назад. При этом часто терял равновесие, валился набок и застывал.

— Он же видит меня вверх ногами! — удивлялась мама. — Почему он не повернет голову, как все нормальные существа? И почему он все время падает? Может, у него что-то с вестибулярным аппаратом?

Почему, почему? Никто не знал почему. А почему у него кончики ушей загибались наперед? Я иногда пыталась разогнуть их, и мне казалось, что они поддаются. Но потом кончики Куперовых ушей снова приобретали привычную форму. «Как вялые листики!» — говорила Ирочка.

Мяукать Купер так и не научился, зато научился разговаривать. И рос, рос, пока не превратился в большущего темно-серого красавца кота. С детской привычкой спать на спине с поднятыми кверху лапами.