вдохновения для всех нас. Он разработал весь план.”
“И что же это за окончательное решение?”
- Это план, с помощью которого мы уничтожим все эти одиннадцать миллионов евреев. Это чудо подготовки, логистики, транспортировки, переработки и утилизации. Я не собираюсь рассказывать вам, как эта задача будет выполнена. Все это держится в секрете. Это трагедия, если вы спросите меня. Одно из величайших начинаний в истории человечества, и все же оно не может быть записано для потомков.”
- А почему бы и нет? Почему бы не рассказать миру об этом достижении? Зачем стыдиться этого?”
“Это вопрос не стыда, а понимания. Слишком многие люди в мире были введены в заблуждение, приняв еврея, даже оценив его. Они не понимают необходимости искоренения.”
“Вы хотите сказать, что они могут возразить против убийства одиннадцати миллионов своих собратьев-мужчин и женщин? Небеса над головой! С какой стати кому-то это делать?”
Конрад сердито посмотрел на Герхарда. “Ты смеешься надо мной, братишка? Вы сомневаетесь в воле нашего Фюрера? Неужели вы настолько глупы, чтобы предположить, что то, что мы делаем, неправильно?”
“Я ничего не предлагаю. Это вы держите все в секрете. Вы сказали мне, что беспокоитесь о том, что подумает мир. Мне кажется, что именно вы находитесь в сомнении.”
Конрад предпринял несколько отчаянных попыток опровергнуть логику Герхарда, но он был слишком пьян, и его аргументы превратились в бессвязную болтовню. Вскоре после этого Герхард вышел из-за стола и направился обратно в Берлин, голова у него шла кругом от ужасов, которые только что поведал ему брат. Затем он оказался в самолете с человеком из Министерства по делам оккупированных территорий, направлявшимся в Ровно для обсуждения на высшем уровне совершенно секретного вопроса. На войне было много секретов, но Герхарду казалось, что он знает, что это такое.
Он наклонился через проход, чтобы приблизить свою голову к голове Гартмана, и осторожно спросил: "Итак, скажите мне, как вы относитесь к окончательному решению еврейского вопроса?”
•••
Первой мыслью доктора Хартманна было: это что, какой-то тест? Но если так, то что же проверялось? Должен ли он доказать свою благоразумность, отказавшись сказать хоть слово об итогах Ванзейской конференции, или же он должен продемонстрировать свою лояльность, подтвердив свою поддержку планов, которые Гейдрих и его подчиненный Адольф Эйхман изложили перед изумленной аудиторией? Возможно, в вопросе фон Меербаха было не больше того, что бросалось в глаза. Может быть, он и в самом деле был высокооплачиваемым героем войны, принадлежал к одной из самых богатых, связанных и яростно пронацистски настроенных семей Рейха и случайно польстил чиновнику Министерства, спросив его мнение.
Хартманн глубоко вздохнул. “Я считаю, что окончательное решение-это экстраординарное предприятие, имеющее жизненно важное значение, и я считаю за честь сыграть небольшую, но в некотором смысле значительную роль в его осуществлении”, - ответил он.
Фон Меербах кивнул. “Если вы позволяете оккупированным территориям играть свою полную роль в операции, то я уверен, что вы действительно, если вы извините меня за то, что я говорю как инженер, жизненно важный винтик в машине.”
- Спасибо, капитан эскадрильи, я, конечно, постараюсь.”
“Есть один аспект, который меня заинтриговал. Я был свидетелем, э-э, операции по обработке в Бабьем Яру в сентябре прошлого года, когда моя истребительная группа базировалась неподалеку. В этом случае использовался традиционный метод стрельбы, но, насколько я понимаю, были достигнуты большие успехи в средствах действия?”
- О да. В настоящее время мы завершили строительство ряда установок, которые трансформируют процесс от того, что можно было бы назвать ручным трудом, к промышленной форме, которая удаляет большую часть человеческого элемента.”
“Полагаю, так будет эффективнее.”
- Так и есть.”
“И более гуманно, - добавил фон Меербах. “Я имею в виду, в смысле уменьшения нагрузки на тех, кто раньше был обязан выполнять эту работу.”
"Насколько я понимаю, рейхсфюрер Гиммлер был глубоко тронут тем напряжением, которое оказывалось на его эсэсовцев и вспомогательный персонал, помогавший им.”
Фон Меербах задумчиво кивнул. “Это многое говорит о Рейхсфюрере. Я знаю, что мой брат сильно восхищается им.”
“И не без оснований.”
Хартманн был доволен ходом беседы. Он чувствовал, что прикрылся от любого возможного толкования разговора. В конце концов, он не раскрыл никаких конкретных оперативных деталей. Тем не менее он явно демонстрировал свой энтузиазм по поводу этого плана и отвечал на вопросы капитана эскадрильи фон Меербаха. Теперь он решил быть более смелым.
“Могу я узнать, капитан эскадрильи, требуется ли вам немедленно вернуться в свою часть?”
Фон Меербах пожал плечами. “Наверное, мне пора возвращаться. Страшно подумать, чем занимаются мои люди в мое отсутствие!”
Хартманн решил, что в данном случае смех будет уместен.
“Но официально я не обязан оставаться на своем посту еще два дня, - продолжал фон Меербах. - Я отпустил несколько дней на обратный путь из Берлина на фронт. Но благодаря этому полету я выиграл очень много времени. Почему ты спрашиваешь?”
- Я случайно узнал, что завтра в селе под Ровно состоится практическая демонстрация. Один из наших новых мобильных отрядов проходит через его этапы. Может быть, вы присоединитесь ко мне на выставке?”
- Благодарю вас, герр доктор. Я был бы признателен за такую возможность.”
“В таком случае я позабочусь о том, чтобы вас включили в инспекционную группу. Более подробно я расскажу вам о нашем прибытии в Ровно. А до тех пор, может быть, вы меня извините. У меня много работы, с которой я обязан наверстать упущенное.”
Фон Меербах улыбнулся одной из своих кинозвездных улыбок. - Мой дорогой Гартман, пожалуйста, не позволяйте мне беспокоить вас.”
***
Там действительно был туманный выключатель, и колеса паровой машины взорвали его. Но остальная часть заряда, который Шафран бросила на дорогу, состояла не из чего более смертоносного, чем большой кусок пластилина. И остановившийся поезд из Форт-Вильяма в Маллейг не был заполнен Ваффен-эсэсовцами, путешествующими по оккупированной Европе, а был фактически пуст.
Точно так же солдаты, которые пробежали мимо укрытия Шафран над вырубкой, были ее собственными товарищами по Бейкер-стрит, хотя они наверняка схватили бы ее, если бы заметили, в то время как ухаживающая пара, мимо которой она должна была пройти незамеченной, была солдатом и местной девушкой. У них никогда не было ни малейшего представления о том, что их любовные