Читать интересную книгу Реалити-шоу "Замок" - Ксения Баштовая

Надеюсь, Николай Васильевич не соврал.

Я шагнула вперед, нащупывая тонкую серебряную цепочку (ой, да какая разница, верю ли я во что-то или не верю? Хотите, считайте это данью моде), сдернула ее с шеи и набросила на чертика.

Ой, ма-а-а-а-ама…

Тот заверещал так, словно его кипятком обдали, заметался, пытаясь разорвать тонкую серебряную вязь. Я подхватила его за шкирку и, развернув мордочкой к себе, поинтересовалась, уставившись в желтые совиные глаза:

— Попался?

— Ой.»

Следующие пять минут девица потратила на запудривание мозгов бедному несчастному представителю инфернальных меньшинств. Причем при малейшей попытке рогастика сопротивляться, в ход шли угрозы. И предложение перекрестить чертика было самым, что ни на есть, добрым и ласковым. Закончилось все тем, что запуганный донельзя черт беспрекословно отдал этой террористке долгожданный свиток с договором, каковой и был торжественно разорван прямо перед рогатой физиономией. Черт впал в состояние близкое к прострации и, хотел уже слинять далеко и надолго, но ушлая девица его не отпустила, начав выяснять подробности нежданно надвигающейся слепоты господина Аранде. Чертик молчал как партизан, но, в конце концов, все-таки сдался, невнятно булькнув: «Да что с ним будет?! Подумаешь, близорукость с астигматизмом! Провести еще небольшую припайку лазером, чтоб сетчатка не отслаивалась, и хай себе живет спокойно».

И лишь после этого девица, наконец, соизволила снять с него свой крестик, и черт растаял в воздухе с тихим всхлипом «князь меня убьет».

Хоть бы пожалела его, что ли…

Как я поняла из невнятного сюжета, дважды за день попасть в картину было нельзя, так что девушка, напоследок тихо пообещав заглянуть к своему любимому Габриэлю Диего перед экзаменом, сбежала домой.

Я вот только не понимаю, на какие шиши она постоянно в музей шастает?

Ладно, осталось всего пара страниц.

С утречка девица снова ломанулась в музей.

«И все вроде как всегда, вот только… Дверь в залу, где уже с месяц располагалась выставка испанских художников, закрыта и запечатана. Что происходит?!

Я рванулась к охраннику:

— Что случилось?!

Тот недовольно вздохнул:

— И откуда только такие темные? Вчера ж даже в местных новостях показывали. Закрыли выставку — какой-то придурок кислотой на картину плеснул.

У меня оборвалось сердце:

— Как кислотой?!

— А черт его знает,— вздохнул охранник, — даже камеры ничего не зафиксировали. Перед закрытием стали обход делать, а картина этого, как его, Аранде, та, что с корабликом, потекла к чертовой матери.

Я не помню, как дошла до института. Не помню, как сдавала экзамен. Лишь выйдя из аудитории, бросила короткий взгляд в зачетку и как сквозь туман разглядела размашистое «отл.»

Да хоть «неуд». Честно, сейчас мне все равно. Не знаю, были ли встречи с Габриэлем реальностью, но…

Спускаясь по широкой мраморной лестнице, я смотрела только себе под ноги. А потому совершенно не заметила, как задела плечом кого-то, поднимавшегося мне навстречу. А раз не заметила, то все, что досталось этому пострадавшему, короткое «извините».

— Простите, — мне на плечо легла рука, — вы не подскажете, где здесь деканат?

А голос такой знакомый-знакомый.

Я медленно повела глазами снизу вверх. Светлые летние туфли. Брюки с идеально выглаженной «стрелкой». Белоснежная рубашка-шведка. Галстук.

Черные, чуть вьющиеся волосы до плеч. И такое знакомое лицо. Габриэль?!

— Так где деканат? — парень легким отработанным движением поправил тонкую оправу очков. За стеклами блеснули насмешливые зеленые глаза.

— Эт-тажом выше! — только и смогла выдохнуть я.

— А вы меня не проводите? — продолжил парень. — А то я уже битый час по этому институту хожу, и хоть бы что!

— Д-да. Конечно.

Пока мы поднимались по лестнице, мысли у меня крутились вокруг одного и того же: как это могло произойти? Или это не Габриэль? Но тогда откуда такое сходство?!

Тихий вздох прервал мои сумбурные размышления:

— Кстати, совсем забыл представиться: Диего Хосе Габриэль Аранде.

О Боже.

— Вы неместный? — только и смогла выдохнуть я.

— Конечно, нет, — рассмеялся мой новый (или старый?) знакомый. — Я по обмену из Испании. Буду здесь учиться. Кстати, а вас как зовут?

— Таисия.

Новая улыбка:

— Красивое имя. И главное, редкое.

— Да и. ваше — не совсем обычное.

Тихий смех:

— Родители увлекались историей и назвали меня в честь знаменитого испанского художника. По семейному преданию, наш род происходит от него. Может, слышали историю, мол, великий мастер продал душу дьяволу и все такое.

— А вы верите в эту легенду? — вдруг сорвалось с моих губ.

— «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам!» — хмыкнул он. — Так это, кажется, звучит по-русски?

Я опустила глаза.

Разговоры-разговоры. Вот только. Я так и не знаю, он это или не он…

— О, — разглядел табличку на двери деканата мой спутник, — вот и дошли. Спасибо огромное! Без вас я бы точно заблудился. Вы здесь преподаете?

— Что вы, — рассмеялась я. Правда, смех вышел слегка натянутым. — Учусь. С сегодняшнего дня — на четвертом курсе.

— Надо же, — хмыкнул он. — Меня как раз на четвертый перевели, бывают же такие совпадения.

Вытащив из кармана белоснежный платок, парень снял очки, небрежно протер стекла. А когда надевал оправу, под дужкой, на виске, на мгновение мелькнул небольшой шрам».

Следующая страница была девственно чиста.

ИНТЕРЛЮДИЯ ПЕРВАЯ

Лахея заглянула ближе к полудню, когда Клоти уже окончательно уверовала в собственную безнаказанность. В самом деле, раз никто не замечает, то можно со спокойной совестью…

— Что это?! — грозно вопросила посетительница, не отрывая настороженного взгляда от клотиной работы, и в голосе ее несчастная плетельщица услышала свой смертный приговор.

— Работа моя.

— Чу-у-у-удненько, — задумчиво хмыкнула Лахея. — Работа, значит. А то, что цвета не те, мы, конечно, не видим! Слепая, что ли?! Или может дальтоник? Так это мужское заболевание.

— Прекрати, Лахезис! Не смей меня оскорблять! — вспыхнула Клоти. — То, что ты плетешь войны, не дает тебе право… В конце концов, я тоже мойра!

— Да что ты говоришь?! — фыркнула ее собеседница. — Мойра она! Значит, как Локки глазки строить, так ты норна! Как перед Меркурием хвостом крутить, так — парка. А тут вдруг вспомнила, что мойра на самом-то деле?

Девушка опустила глаза, нервно теребя ткань хитона.

— Клоти, пойми, — мягко начала Лахесис, не сводя настороженного взгляда с цилиндра, вывязанного юной мойрой. — Это ведь судьбы. И мне может все равно, я-то могу тоже не заметить… А если проверяющие прибудут?!

И ведь как накаркала.

ГЛАВА 20

САМАЯ ОБАЯТЕЛЬНАЯ И ПРИВЛЕКАТЕЛЬНАЯ

Возможно, эта сказка должна была меня успокоить, настроить на лиричный лад. Возможно. Вот только ничего кроме новой волны раздражения, я не почувствовала. Ложь это все! От первого до последнего слова!

Любви не существует. Это все выдумано писателями. Что Дюма в своих «Трех мушкетерах» набрехал (а поведение д`Артаньяна там вообще, мягко говоря, не патриотично!), что этот вот писатель, которого я сейчас прочитала.

Не было ничего у этой Таи хорошего! Не-бы-ло! Пират этот зеленоглазый, даже не пришел к ней, после того как из картины вылез! Да и не вылезал он вовсе! Галлюцинация это была массовая! А кислотой она, небось, сама плеснула! И вообще.

Что именно «вообще» я так и не додумала. Злобно зашвырнула книгу в дальний угол, резко встала на ноги. Все! Сейчас вот найду Ллевеллина и расскажу ему, какой он козел! Пусть знает!

Ну, или я хотя бы постараюсь ему это рассказать.

Рыцаря я нашла в зале, чьи стены были увешаны таким количеством колющих и режущих предметов, что это невольно наводило на мысль о суетности земного бытия. Напротив Ллевеллина замерло странное полупрозрачное существо, более всего напоминающее корявый детский рисунок: кривой набросок сероватого туловища, блеклые пятна глаз, темный провал рта. Единственное, что выглядело реальным, — это меч, который странное существо сжимало в узловатой лапе. Я испуганно шагнула к Ллевеллину, но остановилась, разглядев в руке у Рыцаря похожую железяку. Раз парень не бросается с воплями на стены. Логично предположить, что все, что я вижу, не более, чем тренировка?

По большому счету, я шла рассказывать Ллевеллинувсе, что я о нем думаю (ой, нет, все не надо! Я сейчас такого понадумаю!), а раз так, стоило подойти, похлопать его по плечу и вдумчиво поведать обо всем надуманном, но что-то останавливало меня. Ну, не могла я вот так вот запросто обпарафинить человека. Попытавшись подобрать наиболее подходящее оправдание, я решила убедить себя, что просто раньше никогда не видела тренировок. Вот. Хоть полюбуюсь.