Читать интересную книгу Ночь вампиров - Александр Щелоков

— Садитесь, Тырин, — предложил Иконников раздраженно. — Еще немного, и майор из центра решит, что попал в район с особо опасной обстановкой. А ваше пренебрежительное отношение к солдатам, которые здесь честно служат, меня, признаюсь, настораживает. Если случится что-то…

— То хуже ничего не придумаешь! — в свою очередь, перебил подполковника Тырин. — Для всякого дела нужны специалисты. Почему мы не верим, что сегодня преступники могут оказаться вооруженными и подготовленными лучше, чем караул?

— Пушку подвезут, — сказал майор Якушев и снова хохотнул.

— Не делайте из меня дурака, товарищ майор, — сказал Тырин резко. — Дело не в оружии, а в вооруженности. Сколько раз я говорил, что часовых следует снабдить рациями. Кто-нибудь прислушался? Сколько раз предлагал отработать на месте варианты отражения внезапного нападения на караул. Кто-нибудь меня поддержал? Скажите, где мой рапорт, в котором предлагалось подготовить в составе караульной роты специальную группу по борьбе с террористами?

Иконников сидел набычившись. Лицо его медленно краснело, на щеках двигались крутые желваки. Было видно, что подполковник изо всех сил сдерживает себя. Наконец он не выдержал.

— Хватит, Тырин! Ваши страхи нам хорошо известны. Я смотрел ваш формуляр в библиотеке. Там записаны одни детективы. От такого чтива у вас в голове сплошная криминальная каша. Надо чаще обращаться к уставам. — Повернувшись к инспектору, Иконников добавил: — До базы лейтенант Тырин служил в Закавказье. Оттуда и привез все свои страхи…

— У вас все, товарищ подполковник? — спросил Нырков с подчеркнутой вежливостью. Иконников кивнул утвердительно. — Ваши соображения, товарищ лейтенант, — сказал Нырков, глядя на Тырина с симпатией, — кажутся мне крайне интересными. А то, что вы сравниваете положение на базе с тем, что узнали в Закавказье, называется стремлением обобщить боевой опыт. Когда вы писали рапорт?

— Знаете что, товарищ майор, кончим эту игру. Я ведь не мальчик. Мне весь наш разговор напоминает анекдот…

— Серьезно? — в голосе Ныркова не слышалось ни раздражения, ни обиды. — Какой именно?

— Старшина проверяет, насколько находчив солдат. Дает ему вводную: «Вы стоите на железнодорожном переезде. Видите, как по одному пути навстречу друг другу летят два поезда. Ваши действия?» — «Подаю сигнал опасности руками». — «Дело происходит ночью, и рук не видно». — «Подаю сигнал фонариком». — «У вас его нет с собой». — «Тогда я отбегу подальше, потому что бэмс будет ой какой сильный!»

Солдаты засмеялись, лишь Иконников и Якушев сидели нахмурившись.

— И что, — спросил Нырков, — вам кажется, наш разговор идет по той же схеме?

— Почти.

— Значит, мы друг друга не поняли. Меня в самом деле интересует, найдется ли у вас красный флажок и фонарик. Солдат на переезде меньше всего отвечает за столкновение поездов. Для этого на железной дороге существуют стрелочники и обходчики. Вы же поставлены охранять секретный военный объект. Чтобы не попасть впросак, нужно предусмотреть все мелочи.

— Мы к этому готовы, — сказал Иконников. — К сожалению, в ногу у нас идет только поручик Тырин.

Никто не засмеялся. Эта молчаливая демонстрация солидарности позволила Ныркову понять, что солдаты относятся к беспокойному лейтенанту совсем по-иному, нежели Иконников и Якушев.

Нырков встретился взглядом со светлоглазым сержантом-крепышом. Он сидел во втором ряду, расправив ровные сильные плечи, и за все время ни разу не улыбнулся.

— А у вас, товарищ сержант, — спросил Нырков, обращаясь к нему, — есть предложения?

— Естественно, есть.

— Какие именно?

— Я считаю, товарищ майор, что на постах стоило бы оборудовать бетонные стенки. Хотя бы в полроста. И лучше полукруглые.

— Для чего? — удивился Нырков.

— На седьмом посту часовые чувствуют себя очень неуютно. Площадка голая, а вокруг лес. И никакого укрытия. Если произойдет нападение, то из темноты можно снять часового без особого труда.

Иконников засмеялся и укоризненно закачал головой.

— Вот уж от вас не ожидал, сержант Елизаров! Что такое на всех сегодня напало? Можно подумать, что мы в Ольстере или в ЮАР. Бетонные стенки… Предложите еще вооружить часовых противотанковыми ракетами…

— Понял вас, товарищ подполковник, — сказал сержант и сел.

— Видите, товарищ майор, — прозвучал голос из заднего ряда, — на наши заботы здесь всегда есть ответ. Не надо — и все.

— Кто вы? — спросил Нырков.

— Рядовой Борцов, — поднялся с места и назвал себя неприметный с виду, круглолицый солдат. — Теперь в армии служат «от» и «до», не больше и не меньше.

— Почему вы так считаете? — спросил Нырков. — Это очень серьезное обвинение.

— Чтобы служить по чести, нужно иметь убежденность в том, что это твоя обязанность.

— Разве служба в армии перестала быть делом чести?

— Для меня — да. Это скорее крепостная повинность для дурака из рабочей семьи.

— Я из семьи инженеров, однако тоже служу, — сказал Нырков.

— Вы сами избрали профессию. Учились. Теперь тянете лямку. А меня в армию забрали…

— Призвали.

— В народе говорят «взяли». Что в тюрьму, что в армию. Забрали. Загребли. Потому что призывают под знамена добровольцев. Нас же забирали. И люди с этим мирились, потому что одна участь была у всех парней. Теперь демократы сочли, что все должно быть иначе…

— Рядовой Борцов, — сказал Иконников сурово, — вы полегче с разными обобщениями.

— Запрещаете говорить? Пожалуйста, замолчу. Это тоже вполне демократично.

— Почему, говорите, — пожал плечами Иконников. — Только не надо лозунгов. Давайте факты.

— Хорошо, слушайте факты. Я здесь почему? Да потому, что недавно служить были обязаны все. Тяжесть раскладывалась поровну на каждого. Потом демократы сделали финт ушами — приняли закон, и теперь представители славной интеллигенции служить в армии не обязаны. Они, видите ли, все как один студенты. Раньше дворяне барствовали по усадьбам, но дети их в военные шли первыми. Так и позже было. Мне тьфу на Сталина, но у него сын погиб в плену. Сын Фрунзе был убит на фронте. Сын Хрущева погиб, и сын Микояна тоже. Это уже позже заботливые папы из партийных властей и советские боссы сделали для своих чад исключения. Теперь вот демократическое дворянство от военной службы себя избавило напрочь. Подняли ручки в Верховном Совете, и лямку будет тянуть крепостной мужик Иван и татарин Ахмед. Только я им не защитник! В случае чего мы окажемся на разных сторонах баррикады. Терпение не может быть беспредельным. До поры до времени одни книжечки почитывают, сопромат изучают, чаек с сахаром пьют, а другие день и ночь под ружьем, сахаро-водородные бомбы стерегут. Долго такое продолжаться не может. Сколько войн было, и нас, русских солдат, в них дурили. Кровь — наша, синяки и шишки — наши, выгода, пироги и пышки — другим. Дед мой в финскую войну ногу во славу Отечества отстегнул, а ему хрен в зубы сунули. Ни пенсии, ни славы не заработал, вроде такой войны и не случалось. Старший брат Иван на Афгане пальцы с руки отбросил. Теперь я тут двух студентов грудью прикрываю. Учитесь, робинзоны, становитесь предпринимателями. Потом меня в услуги возьмете. Так? А я говорю — не выйдет. Вечно Иваны всех прикрывать не будут!

— Борцов, — сказал Иконников раздраженно. — У нас в стране студентом может стать каждый молодой человек. Это раз. И потом, нынешнее положение — временное. Это — два.

— Извините, товарищ подполковник, но сейчас не то время, чтобы мне лапшу на уши вешали, а я молчал. Если бы вы ценили слова, то не сказали бы «каждый». Потому что ребята из рабочих семей становятся студентами самое большее — один из тридцати поступавших в институт. Что касается временного положения — живите в нем, это ваше дело. Я живу в период бесправия, на положении крепостного. И для таких, как я, — это явление постоянное.

— Как же вы можете служить с таким настроением? — спросил Нырков с болью. — Да это же…

— А вот так и служу! Мне остался месяц до увольнения. И я дотяну до финиша. Честно дослужу. Хотя давал присягу Советскому Союзу, а теперь даже не знаю, кому служу. И учтите, товарищ майор, все это я сказал, чтобы вы поняли: не в дополнениях к инструкциям дело, а в людях, которые во всем разуверились. В потере взаимного уважения и честности. Вот в чем…

Когда беседа окончилась, солдаты с шумом повалили из класса. В коридоре Елизаров догнал и придержал за локоть Борцова.

— Ты что, Николай, вдруг вылупился? Больше всех надо?

— Спрашивал человек, я ему объяснил.

— Нужно было! Он уедет и все забудет, а Иконников здесь останется. У него климакс — год до пенсии. Он и лютует. На кой тебе?

— Спрашивал человек, — упрямо стоял на своем Борцов.

— Да брось ты! Он для отмазки спрашивал. А ты поверил… Ему надо было свой пастушеский сан обозначить перед нами.