— А тебе? — медленно облизнулся я и вольготно развалился в кресле, давая понять, что тема для меня малоинтересная. И да, я тоже врал.
— Ах, ты же не знаешь, — почесал указательным пальцем кончик носа Аммо, — наша Вероничка всё-таки свинтила.
Удар в грудь. Не так больно, как тогда, три с половиной года назад, но тоже ощутимо. Но чему я удивляюсь, собственно?
— Куда?
— Да хрен её знает. Но она, так же, как и ты, в гимназию уже не вернулась.
— А квартира её? Только не ври, что не наводил справки.
— Она долго стояла пустая, ближе к лету выставили на продажу, и почти сразу в расход.
— Лёгкое бабло быстро заканчивается, — процедил я, а Аммо в ответ на мои слова лишь долго, прищурившись, смотрел на меня, затем залпом замахнул остатки виски в своём бокале и начислил ещё.
— Всё быстро заканчивается, Бас. Это же грёбаная жизнь.
— Не всё, — почти шёпотом произнёс я, потому что отчётливо понимал, что у меня за рёбрами до сих пор живёт ненависть к Истоминой и бывшему другу, который тоже был с ней.
Наша Вероничка...
От этих его слов мне хотелось со вкусом выкрутить ему все суставы, а потом минимум вечность смотреть на его муки и слушать крики невыносимой боли. И улыбаться.
Говнюк!
— Ну так и вот, — будто бы мы обсуждали прогноз погоды на грядущую неделю, незамутненно продолжил болтать Аммо, — когда я увидел Истомину на первом курсе, то девчонка уже была с апгрейдом в районе талии. Я даже, грешным делом, решил, что она из одной секты любителей бога, переметнулась к солнцеедам.
И ржёт.
— А парни? — осторожно задал я вопрос.
— Так я и не соврал — неприступная скала.
— Папик?
— Возможно, — развел руками Аммо, — но лично я не видел.
Я прикусил нижнюю губу и постарался не реагировать на то чувство явного облегчения от последних слов бывшего лучшего друга. Мне всё равно, пусть бы Истомина хоть половину города через свою постель пропустила.
Вообще плевать!
— Ну ладно. Давай перейдём к главному эпику сегодняшнего дня.
— Максимовской?
— Именно.
— Прости, что не предупредил.
— Я бы тебе и не поверил, если бы сам лично не увидел, как они обнимаются, будто реально стали лучшими подругами.
— Я тебе больше скажу: они живут вместе.
— Да ладно? — форменно выпучил я глаза.
— Вот уже три года, между прочим.
— Так, погоди. А это не твой ход королевой?
— Три года, Бас!
— Ну да...
На этом самом месте я и понял, что дальнейшее обсуждение Истоминой просто не вывезу. Меня и так внутренне нервно колошматило. И где-то глубоко горело странное и совершенно иррациональное предвкушение.
Наконец-то!
Я нашёл повод, чтобы добраться до этой дряни. Ведь сколько раз за эти годы я хотел всё бросить и найти её, а потом трясти до одурения и требовать сказать мне, почему она так поступила. И чего же ей не хватило? Чего я ей недодал?
А потом меня отпускало. Ибо я знал ответ на свой вопрос — бабки. Сраные зелёные бумажки, которые Истомина взяла у моего деда в обмен на свой отъезд из города и безоговорочную точку в нашей с ней истории.
Святая простота...
Больше мы не касались этой грязной темы. Просто пили. Вспоминали школу. Плавание, которое оба забросили. Я чуть приоткрыл завесу своей жизни, Аммо своей.
— Так ты всё ещё одинокий волк? — пьяно растягивая слова, спросил я.
— Ага.
— А что так?
— А у меня нет сердца, Бас. Что-то болтается между ног, вот им и пользуюсь.
— Дегенерат, — заржал я.
— Лапушка, — растянул лыбу Аммо и поплёлся до кухонной вытяжки, где прикурил сигарету и глубоко затянулся, прикрывая от наслаждения глаза. Меня же всего перекосило, ибо я не понимал этого сомнительного удовольствия.
Мы ещё перекинулись парой ничего не значащих фраз, а потом Аммо ушёл в туалет, а я принялся без дела слоняться по гостиной, разглядывая странные картины, висящие на стенах и статуэтки, стоящие у камина. Пока не увидел уголок альбома, выглядывающего из-под диванной подушки.
Открыл первый лист и сразу же узнал её. Кукла: брови вразлёт, огромные глазищи, губы бантиком, лицо сердечком. На некоторых листах она была изображена в балетной пачке: хрупкая и невесомая. На некоторых: полуобнажённая, вытянувшаяся на кровати. А на некоторых: со слезами на глазах.
И на каждой странице лишь одна буква «А».
Я не знал, кто она.
Но я точно понимал — эта ЕГО боль. И мне теперь было жизненно необходимо на нее надавить. Разодрать. И посыпать солью.
За спиной щёлкнула завёртка замка, и я поспешно убрал альбом обратно под подушку.
— Так что, когда начинаешь охоту, Басов-террорист?
— Завтра.
— Правильно! Нечего откладывать дело в долгий ящик, — Аммо икнул и поплёлся ко мне, заваливаясь на диван. — И с чего начнёшь?
— Пока со стандарта. Посмотрим, действительно ли наша Вероничка — неприступная скала.
— Ставки будем делать?
— М-м, нет...
— А я буду, — рассмеялся Аммо, и я вслед за ним.
Глава 14 – Полетели
Ярослав
Вышагиваю между бесконечных рядов с цветами и не понимаю, что нужно выбрать. Розами по лицу не очень-то хочется получать. Там шипы, а Истомина не упустит такого фееричного шанса проехаться по моей физиономии.
Ромашки? Слишком просто.
Хризантемы? Банально.
Тюльпаны? Не солидно.
Пионы? Пионы нормально. И по морде, если что, ими получать не больно будет.
— Могу я вам чем-нибудь помочь? — уже во второй раз сунулась ко мне консультант салона.
— Можете, — кивнул я, — мне нужен большой букет.
— Насколько большой?
— Из разряда «прости меня, дурака».
— Ах, всё понятно, — улыбнулась женщина неопределённого возраста и понимающе покачала головой, — тогда розы предлагать не буду. А вот на пионы вы правильно смотрите: нежные, невинные, ранимые. Они заставят вашу девушку простить вам всё на свете.
— Я бы не был так в этом уверен, — скривился я, чувствуя, как по позвоночнику прокатилась неприятная электрическая волна. Мне было чуждо даже краем сознания лепить себя рядом с Истоминой, а уж в устах другого человека статус моей девушки в её роли и вовсе звучал, как нечто за гранью реальности.
— Сколько штук возьмём? Они достаточно объёмные, хорошо будут и двадцать пять смотреться.
— Давайте сотню, — рублю я.
— Без проблем, конечно, но ваша девушка такой букет элементарно не подымет.
— Может оно и к лучшему, — произнёс я задумчиво, потирая подбородок с трёхдневной щетиной. — Ладно, а какой поднимет?
— Пятьдесят пять поднимет.
— Ладно, пусть будет пятьдесят пять. Вот эти белоснежные, пожалуйста, — и я ткнул в те пионы, которые, по моему мнению, вызывали большее доверие к тому, что дело выгорит.
Конечно, прямо так сразу я не рассчитывал сразить Истомину наповал. Но я точно был уверен, что она клюнет на мои бабки. Люди не меняются, а горбатых исправляет лишь могила. Так и с этой звездой — учует, что пахнет шуршащей зеленью и сразу приоритеты начнут менять полюса с северного на южный. И гнев сменит милость. У продажных баб с математикой проблем никогда не бывает.
Осталось только запилить удобоваримое оправдание, чего это я такой красивый вновь на её жизненном пути нарисовался, ну и достоверно навалить в её уши сладчайшей ванили: всё ещё люблю, куплю и полетели.
Я заставлю эту самку человека поверить в то, что счастье может быть возможно. Что будущее, разукрашенное яркими красками, уже маячит на горизонте. А дальше, когда она будет меньше всего этого ожидать, я заставлю её пройти по той дороге, по которой прополз сам. А затем наконец-то поставлю сраную галочку в этой жизненной драме.
И навсегда выкину её псевдоневинный образ из головы.
Переключусь.
И вновь вспомню, как это — дышать полными лёгкими.
Пока мне упаковывали в плёнки и ленты пионы, я сверялся с расписанием пар у Истоминой. Сегодня занятие у неё начинались во вторую смену, что было мне на руку и я тут же, вооружившись белоснежным веником, взял курс на её институт.