Читать интересную книгу Звезды сделаны из нас - Ида Мартин

вернуть «как было», поэтому приходится торопливо попрощаться. Но все время, пока я вожусь с пультом и программами, я не перестаю мысленно прокручивать нашу забавную переписку, прикидывая глобальность проблемы и осмысливая, во что же я в результате влез.

Глава 9. Глеб

Моя первая серьезная стычка с Макаровым пришлась на конец шестого класса. Стояла середина апреля, первые солнечные деньки. Все мальчишки и девчонки, как по команде, поскидывали теплую одежду и нацепили совсем легкие курточки и ветровки, а старшеклассники и вовсе красовались, приходя в школу в одних пиджаках.

Я же пока свой зимний гардероб не сменил и даже носил шапку. Мама очень боялась, что я заболею и ей придется сидеть со мной на больничном, тратиться на лекарства и водить по врачам, поэтому взяла с меня обещание носить шапку до первого мая. Ей, конечно, было не понять, что тем самым я осознанно подписал себе приговор, поэтому и постичь величину моего подвига она не могла. Это я уже потом понял, что люди всегда оценивают поступки других только по себе. Тот, кто не любит сладкое, никогда не увидит в отказе от торта ничего героического, а тому, у кого дома есть собака, не понять того, кто нашел в себе мужество погладить бездомного пса. Люди вообще редко ставят себя на место других.

Мама, например, носила платки круглый год, так что мой подвиг с шапкой для нее подвигом не был.

Мы шли из школы. Я и еще двое мальчишек, которые на следующий же год свалили из школы как раз из-за Макарова. Они, в общем-то, были в порядке и ничем особенным перед ним не провинились, кроме того, что общались со мной.

Так вот, Макаров и его шобла пристроились за нами на пути домой. Просто тащились рядом, обзывались и старались посильнее обрызгать из каждой попадавшейся лужи, а мы молчали, чтобы не «обострять». Их было человек пять, все наглые и задиристые: Ляпин, Титов, Журкин, кто-то еще.

Однако Макаров был хуже всех. В лужи, в отличие от остальных, он не лез, предпочитая не пачкать свои белые кроссы и предоставив всю грязную работу своим прихлебателям, но говорил самые обидные и унизительные вещи, о которых мне и думать было неприятно, не то что пересказывать. После того раза, когда я набросился на одноклассников сестры Титова, я сделал выводы и понял, что иногда лучше промолчать и перетерпеть. Знал, что даже если не стерплю, на что Макаров и рассчитывал, и попробую дать ему отпор, то смеяться надо мной станут еще больше. Но то, что я злюсь, Макаров отлично видел. Наверное, именно это и провоцировало его каждый раз доставать именно меня. Он ждал, когда же моему самообладанию придет конец. И все-таки дождался.

Это случилось, когда, подкравшись сзади, Макаров сдернул с меня шапку и запульнул прямиком в лужу.

– Ой, сдуло, – прогнусавил он дурашливым голосом. – Какая неприятность.

Все, включая мальчишек, с которыми я шел, засмеялись. Я остановился, но поднимать шапку не торопился – было ясно, что стоит мне за ней наклониться, как кто-нибудь обязательно отвесит пинка.

– Не плачь, бедненький, мамочка тебе ее постирает. Вместе с трусиками. Она же стирает тебе трусики? И платочки твои сопливые с козявками. Придешь домой и пожалуешься на ветер, скажешь, подул, гад, и шапочку уронил, – мерзко сюсюкая, Макаров подобрал на обочине палку и, подцепив ею шапку, поднял. В лужу потекли струи темной талой воды.

– Фу-у-у, бее-е, гадость, сифа, – подхватила шобла вразнобой. – Поносная жижа.

– Отдай, – наконец сказал я Макарову, протягивая руку.

– Да-да, конечно, обязательно отдам, Журкин тебе ее даже надеть поможет, – Макаров протянул конец палки с шапкой Журкину.

Гадостливо скривившись и изобразив рвотные позывы, тот взял шапку двумя пальцами и двинулся на меня.

Что он собирается сделать, я догадывался.

– Только попробуй.

– А то что? – обрадовался Макаров. – Что ты ему сделаешь?

– Не ему, а тебе сделаю.

– Ой-ой, как страшно, – голос Макарова снова зазвучал омерзительно. – Мамкин сын рассердился. Сейчас что-то будет.

Мой приятель потянул меня за рукав, предлагая уйти.

– У него зубы скрипят, – заржал Гоша Титов. – Кулаки сжал, сейчас пернет от натуги.

Журкин помахал перед моим носом шапкой:

– У-тю-тю.

Но только я дернулся, как он попытался надеть мокрую шапку мне на голову. Я увернулся, однако, вместо того чтобы защищаться от Журкина, бросился на довольно ухмыляющегося Макарова. Крепко обхватил и, не думая, рухнул вместе с ним в ту лужу, где недавно плавала шапка.

Это произошло настолько неожиданно, что все растерялись. На что я, собственно, и рассчитывал. Прихвостни Макарова оторопели, мои спутники обалдели, сам Макаров, искупавшись в луже с головой, лишился дара речи.

Я ударил его всего два раза, и то несильно, потом встал, выхватил у Журкина шапку и быстрым шагом рванул домой. Но до подъезда дойти не успел. Они все же догнали меня и отпинали так, что сломали кусок переднего зуба и разодрали куртку. Кто-то из прохожих вызвал полицию, и нас всех под конвоем доставили прямиком к директрисе.

А вечером мне вдогонку как следует влетело от мамы, доходчиво объяснившей, что денег на такую роскошь, как драки, у нас нет. И если я и дальше собираюсь купаться в лужах, рвать одежду и лишаться зубов, то для начала мне стоит подыскать себе работу.

После того случая мои отношения с Макаровом существенно обострились. Теперь я был не просто чмошником, которого можно шпынять, – я стал настоящим объектом травли. Напрямую со мной связываться никто не решался, потому что я считался «чикане», а вот буллить толпой нравилось всем.

И все же именно тот эпизод раскрыл мне тайную суть настоящей крутизны и власти над людьми, которой обладал Макаров. Когда они заловили меня и стали бить, Макаров снес моей спиной сначала зеркало одной машины, а после приложил головой о капот другой. Остальные пацаны перепугались и стали кричать ему про зеркало и вмятины на капоте, что нас кто-то видел из окна и сейчас приедет полиция, уговаривали смотаться и разобраться со мной после, однако на все, что ему говорили, Макаров отвечал лишь «пофиг». И ему действительно было пофиг. Но не из-за влиятельных или богатеньких родителей, которые у него имелись. Макарову было «пофиг», потому что он не боялся ни наказаний, ни общественного осуждения, ни прочих последствий. Наверное, это можно было бы назвать смелостью, если бы не тот факт, что повреждение машин он свалил на Журкина с Титовым, а мою порванную куртку – на Ляпина. И никто