действительностью тех лет. Позже этот диссонанс будет возмущать и ставить в тупик многих критиков и писателей. Талантливая «несвоевременность» поэзии Северянина сначала возмутит, потом заставит задуматься и будет воспринята как современная.
Благодаря газете «Утро России» два стихотворения Северянина были опубликованы миллионным тиражом, а не в трёхстах экземплярах!!! Отрицательную часть отзыва Толстого с собственными комментариями вскоре цитировали многие газеты России, не упомянув того, что стихи Толстому понравились. Первым на отзыв Толстого отреагировал критик-фельетонист Сергей Яблоновский в фельетоне «Счастье в удобном смысле» в одесской газете «Южный край» (31 января 1910 года). Названием фельетона послужила цитата из стихов Северянина, которая вызвала бурю эмоций и внимания к их автору. Вслед за Яблоновским стихи Северянина осмеяли многие критики и поэты, положившие начало «двусмысленной славе» Северянина.
«Я заклеймён, как некогда Бодлэр...»
В «Секстине» («Я заклеймён, как некогда Бодлэр...», 1910) Игорь Северянин сравнивает общественную травлю себя как поэта с «одной из позорнейших и нелепейших страниц в истории Франции», судебным процессом против Бодлера. К слову, перевод «Из Шарля Бодлера: Креолки» был опубликован в брошюре «Интуитивные краски», с которой познакомился Л. Н. Толстой. Эпиграф на французском языке — начальная строка сонета Бодлера «Даме креолке» («А une Dame сгёо1е») из цикла «Сплин и Идеал» («Цветы зла»).
Где ласков луч, в стране благоуханной Я знал под нежным куполом дерёв, Где всё полно какой-то неги странной, Царицу чар, креолку, дочь лесов.
Как писал академик Николай Иванович Балашов, «согласно эмоциональному высказыванию Якубовича-Мельшина “Цветы Зла” [Бодлера] были динамитной бомбой, упавшей в буржуазное общество Второй империи». Подобную реакцию, по мнению Северянина, получила и его собственная поэзия. В «Секстине» автор акцентирует внимание читателей на этом, называя имя Бодлера в каждой из шести строф стихотворения: «Я заклеймён, как некогда Бодлэр...»; «Цветами зла увенчанный Бодлэр»; «Поглубже вглубь: бывает в ней Бодлэр»; «Подумает, что пакостен Бодлэр»; «Почувствует (одобришь ли, Бодлэр?)»; «Я отомщу собою — как Бодлэр!»
Сравнение с французским поэтом Шарлем Бодлером (1821—1867) возникло ещё и потому, что Северянин особенно ценил его творчество. В автобиографической справке он назвал Шарля Бодлера среди любимых писателей. Был знаком с его биографией и творчеством. В «Поэзе вне абонемента» есть слова о том, «как двусложьем Мельшин / Скомпрометирован Бодлэр». Они связаны с псевдонимом поэта Петра Филипповича Якубовича (1860—1911) (Якубович-Мелынин), переводившего французских поэтов Бодлера и Сюлли-Прюдома.
Кроме того, близился юбилей поэта, к которому Северянин готовился заранее. Ещё летом 1909 года он начал переводить стихи французского поэта. Об этом он сообщил К. М. Фофанову в письме от 16 июля 1909 года: «Перевожу Бодлэра (при помощи maman); есть уже 8 сонетов из него». Северянину тогда было всего 22 года. Среди сонетов из книги Шарля Бодлера «Цветы зла» были: «Креолка», «Больная муза», «Отрезвление», «Музыка», «Цыгане в пути» (все 1909-го). Северянин переводил сонеты французских поэтов: вольные переводы из Анри де Ренье «Боги» («Колье принцессы», 1910) и «Пленница» («Электрические стихи», 1910) Поля Верлена, переводы из Шарля Бодлера и Сюлли-Прюдома с эпиграфами первой строки на французском языке, а также из Адама Мицкевича. Стали известными переводы Игоря Северянина из эстонских и югославских поэтов, сделанные им в 1930-х годах. Это особые страницы в биографии поэта, которым мы ещё уделим внимание. А сейчас вернёмся к «двусмысленной славе», которая настигла Северянина в начале 1910 года.
«В былые времена, — отмечал Роман Гуль в рецензии на книгу «Менестрель», — bon ton литературной критики требовал бранить Игоря Северянина. Его бранили все, кому было не лень, и часто среди “иголок шартреза” и “шампанского кеглей” в его стихах не замечали подлинной художественности и красоты. А она была, — вспомните: “Это было у моря”, “Быть может от того”, “Хабанера”, “Сказание об Ингрет”.
Со свойственной Северянину иронией он сумел отомстить собою как Бодлэр, обратив жалящую его критику в рекламный золотой пожар своей поэзии, посвятив этой самой критике свои яркие поэтические строки: “Секстина” (1910), “Поэза возмездия” (1913), “Сувенир критике” (1914), “Двусмысленная слава” (1918) и др., и показал её недальновидность: “Какая глупая в России критика!..”».
Можно сказать, что именно Лев Толстой и начавшаяся после его отзыва критическая кампания натолкнули Игоря Северянина на оригинальную злободневную и одновременно глубокую по смыслу метафору «О, критика — проспавший Шантеклер...» в стихотворении «Секстина» (1910, май) — впервые: «Предгрозье: 3-я тетрадь 3-го тома стихов» (СПб.: Типография И. Флейтмана, 1910. Осень) с подзаголовком «Увертюра», с датировкой «1910».
Я заклеймён, как некогда Бодлэр; То — я скорблю, то мне — от смеха душно. Читаю отзыв, точно ем «эклер»; Так обо мне рецензия... воздушна. О, критика — проспавший Шантеклер — «Ку-ка-ре-ку!», ведь солнце не послушно.
Почему же Игорь Северянин называет пишущих о нём критиков «проспавшим Шантеклером»? Чтобы найти ключ к расшифровке этих строк, надо просмотреть множество газет 1910 года и изучить критические отклики на стихи Игоря Северянина.
Метафора имеет глубокий смысл. Северянин называет критику «Шантеклер» по имени главного действующего лица одноимённой пьесы французского драматурга Эдмона Ростана «Шантеклер» (в переводе с французского — «петух»), поставленной и изданной в 1910 году. В ней на материале животного эпоса изображаются человечество, современное общество и искусство. Пьеса Ростана стала чрезвычайно популярной в России, и параллель, сделанная Северяниным, напрашивалась сама собой.
Одновременно с