Читать интересную книгу В темном городе - Александр Ломм

— Да, накурили, пожарных вызывать впору!.. — смиренно признался Кованда.

— Не сердись, мать, — виновато сказал сапожник. — Это мы нечаянно. Увлеклись мы тут с паном стражмистром интересной беседой…

— Ну что, герой, вернулся из похода?.. Проходи, садись и все выкладывай. Прежде всего, где Оленька?

— Оленька дома, — ответил Гонза, усаживаясь за стол. — Сам ее проводил до квартиры и передал с рук на руки пани Ковандовой.

— Спасибо тебе, Гонза! — с чувством сказал Кованда и торопливо спросил: — А про меня жена спрашивала?

— Спрашивала. Я сказал, что вы у нас и тоже скоро придете домой.

— Ну, что я вам говорил, пан стражмистр? Чем не деловой парень?! — воскликнул сапожник с довольным видом и снова вперил свой глаз в сына. — А как то дело? Получилось у вас что-нибудь?

— Еще бы! Конечно, получилось! — не без важности ответил Гонза.

Рогуш быстро обменялся с Ковандой понимающим взглядом и, тряхнув сына за плечо, вскричал:

— Да ты рассказывай все по порядку и со всеми подробностями! Чего ломаешься?!

— А что рассказывать-то? Тут и рассказывать нечего. Ну, разыскали мы с Оленькой Мирека и доставили его в надежное убежище. Вот и весь рассказ!.. А теперь я хочу есть и спать!

— Ну и вредный же ты, ну и скрытный! Весь в отца! — восхищенно произнес сапожник. — Только от меня, брат, нелегко отделаться! Разыскали, говоришь? Так, вдвоем с Оленькой и разыскали?

— А то с кем же еще? Ясно, вдвоем. Больше с нами, помнится, никто отсюда не пошел. Мама вот набивалась, да мы не взяли ее!..

— А ехидный ты, Гонза, ну прямо вылитая мать! — проговорил одноглазый.

— Ладно, вылитая или нет, не приставай к мальчику! — вмешалась пани Рогушева, залетая замечанием мужа. — В самом деле, почему он тебе будет все рассказывать? Ты ведь с паном стражмистром, не в обиду ему будь сказано, все это время балясы точил, пока наши дети большое и опасное дело делали. Ну и не приставай теперь с пустыми вопросами!..

— Я не с пустыми вопросами, — серьезно возразил сапожник. — Найти человека и спрятать его от гестаповцев — это, слов нет, большое дело. Но это еще не все. Пока Мирек находится в Праге, над ним постоянно висит угроза ареста. Тебе это понятно, конспиратор ты безусый?

— Понятно!.. — нехотя согласился Гонза.

— Слава богу, понимать начинаешь! Ну, а коли так, то поймешь и дальнейшее. Мирека нужно сегодня же ночью или, во всяком случае, рано утром увезти из Праги. Любое дело, Гонза, нужно доводить до конца, а не бросать на половине. Ты можешь выполнить такую работу со своими загадочными помощниками (что без помощников тут не обошлось, в этом я уверен) или не можешь?

Гонза немного подумал и честно признался:

— Нет, отец, не могу… Точнее говоря, увезти его мы, то есть я… ну да все равно! Словом, увезти было бы можно. Не этой, конечно, а следующей ночью. Но вся штука в том, что для этого нужно место придумать, людей там подыскать… А это история долгая. Мы… то есть я тоже думал увезти его, только не сегодня и не в ближайшие дни, а этак недельки через три!..

— Ого! Прямо на глазах ты, брат Гонза, умнеешь! Совсем толково заговорил. Итак, сами вы не осилите такой задачи. А ждать три недели опасно. И для Мирека опасно, и для тебя с Оленькой, и для всех твоих таинственных помощников. Вот тут, значит, и пригодится одноглазый папаша, который только и знает, что подметки ставит да балясы точит.

— Ты, отец?

Гонза удивленно уставился на отца, словно впервые его увидел. Лицо парня постепенно озарялось широкой счастливой улыбкой. Он вдруг все разом понял.

— Да, я, сынок, — твердо сказал Рогуш и поднялся. — Эту ночь тебе придется не спать. Спать будешь завтра. А теперь быстро ужинай и пойдем вместе доводить твое дело до конца… Давай, мать, корми своего героя!

Пани Рогушева тоже смотрела на мужа с изумлением. На мгновение ей почудилось, что она видит перед собой своего прежнего Карела, молодого, непреклонного и решительного, каким он был пятнадцать лет назад, в лучшую пору своей деятельности в партии. И радостно ей было видеть такое чудесное превращение, и страшно… Не сказав ни слова, она суетливо бросилась подавать сыну на стол.

Кованда попрощался со всеми за руку и отправился восвояси. В подворотне он наклонился к вышедшему проводить его сапожнику и шепотом спросил:

— Обойдешься сегодня без меня, товарищ Рогуш?

— Обойдусь, товарищ Кованда, — также шепотом ответил одноглазый и добавил: — Когда понадобишься, пришлю человека. Явочный девиз: «Все мы дети одной матери». Запомнишь?

— Запомню. «Все мы дети одной матери».

— Ну, ступай…

Кованда еще раз от всего сердца пожал сапожнику руку и вышел на улицу. Шаги его гулко простучали по тротуару и постепенно затихли в отдалении…

Через полчаса одноглазый сапожник Рогуш и его сын Гонза тоже вышли из дома и поспешно зашагали в темноту ночи…

27

…Тревожная ночь миновала. Над проснувшимся городом в сизом мареве позднего зимнего рассвета зарождался новый день. Он нерешительно выплывал на еще заспанный сероватый небосвод, но уже было видно, что он обещает быть таким же голубым, солнечным, по-весеннему теплым, как и вчерашний. Воробьи в ожидании первых ласковых лучей уже возились на карнизах домов и нетерпеливо покрикивали. С седоватых от снега черепичных крыш, украшенных сталактитами ледяных сосулек, начали падать звонкие капли. Детвора с портфелями и ранцами разбегалась по школам, жуя на ходу бутерброды и не пропуская ни одной лужи без того, чтобы не проломить на ней каблуком хрупкую ледяную корку. Тысячи окон поднимали угрюмые веки затемнения, прозревали всеми своими стеклами, недоверчиво всматривались в наступающий день. Каков он будет? Какие радости или печали принесет с собой?..

В мрачном здании гестаповской «петчкарни» уже вовсю кипела работа. Сновали следователи с делами под мышкой, машинистки трещали на бесчисленных «ундервудах», конвоиры выводили на допросы из подземных казематов бледных, измученных пленников.

Майор Кребс сидел в своем кабинете и считывал два только что отпечатанных на машинке рапорта: один — об отчислении лейтенанта Вурма в действующую армию, другой — о предоставлении в его, Кребса, распоряжение обер-лейтенанта СС барона фон Вильдена.

Определяя судьбы этих двух людей, посылая одного из них на верную гибель, а другого спасая от этой гибели, майор не ощущал решительно никаких эмоции. Он подписал оба рапорта с одинаковым безразличием. Но в тот момент, когда он уже поднес руку к кнопке звонка, чтобы отправить рапорты по назначению, в дверь его кабинета быстро и настойчиво постучали. Отдернув руку от звонка, Кребс строго посмотрел на дверь и крикнул:

— Войдите!

На пороге появился младший гестаповский чин из оперативной группы лейтенанта Вурма. Лицо его было перекошено от ужаса. Забыв о предусмотренном уставом приветствии, он до отказа вытянулся перед майором и едва выдавил из себя дрожащими губами:

— Раз… разрешите доложить, герр майор! Только что у себя в кабинете застрелился начальник нашей группы лейтенант Вурм! Сотрудники… ждут ваших распоряжений…

Ни один мускул не дрогнул на каменном лице Кребса. Он раздельно произнес:

— Не знаете устава! Убирайтесь вон!

Младший чин затрепетал и выпучил глаза. Он хотел что-то сказать, но опомнился, щелкнул каблуками и, вскинув руку, исчез без единого звука.

Кребс продолжал смотреть на дверь. Известие о самоубийстве Вурма ошеломило его. Впервые за свою многолетнюю службу в гестапо он почувствовал странную неуверенность в себе. Почва под его ногами заколебалась, всегдашнее душевное равновесие нарушилось…

Вурм застрелился!.. Конечно, он был трус и дурак… Но все же, почему он покончил с собой? Почему?.. Неужели из страха перед Восточным фронтом? Неужели там, за Одером, за Вислой, за Бугом, готовится страшное, неотвратимое возмездие? Неужели оно придет даже сюда, в Прагу, и настигнет его, майора Кребса? Придет? Но ведь оно и теперь уже таинственным образом доходит до Праги и неумолимо карает! Убило же оно лейтенанта Вурма!..

По спине гестаповца пополз противный холодок. Его передернуло. Он оторвал взгляд от двери и уставился на портрет Гитлера. Он боялся пошевелиться, боялся отвести глаза от портрета, словно ждал от него каких-то указаний. Но портрет молчал, и его остановившийся взгляд не выражал ничего.

— Хорошо, мой фюрер, хорошо! — наконец прошептал Кребс. — У нас есть еще время. Мы еще покажем себя!..

В восемь часов Кребсу доложили о бароне фон Вильдене. Майор велел ему подождать. В девять явился в полной парадной форме чешский полицейский Бошек. Майор и его не принял. До самого полудня он просидел в полном одиночестве, тщетно пытаясь вернуть себе утраченную уверенность и прежнюю железную непреклонность.

В полдень он дрожащими пальцами разорвал оба рапорта и бросил их в мусорную корзину. Обрекая трусливого барона на скорую встречу со страшным возмездием, он как бы отдалял это возмездие от себя самого. Эта мысль его немного утешила и одновременно ожесточила.