кровать, предварительно переодевшись в мягкие штаны и растянутую футболку с глупым рисунком.
Сердце Дома тихо постукивало, за открытым настежь окном проезжали редкие машины, а Любовь Аркадьевна тихонечко смотрела за стенкой какой-то старый фильм. На стене висело огромное количество плакатов из юности, и Женя лениво рассматривала их, вызывая в памяти ушедшие годы. На плакате с Куртом Кобейном её сморило окончательно, и она провалилась в спокойный крепкий сон.
Никакой тьмы не было. По крайней мере, в это очень сильно хотелось верить.
Глава 9. Навстречу свету, наперекор тьме
Держите свое лицо всегда на солнце, и тени будут отставать от вас.
— Уолт Уитмен
Над землёй пылал знойный июньский полдень. Деревня казалась совершенно пустой.
На границе леса стояли четыре девушки в лёгких белых платьях, повязанных узорчатыми поясами. Случайный путник мог бы принять их за неживые статуи — настолько они были неподвижны. Солнце палило нещадно и сверкало на небосводе, как крупная золотая монета, но девушки, ни капли не щурясь, смотрели на него практически в упор.
Над кронами деревьев летал кругами большой чёрный ворон.
Шли минуты. Девушки продолжили стоять.
— Вы уверены? — спросила одна из них, опуская голову и убирая назад непослушную прядь пепельных волос.
— Да, — в один голос ответили остальные.
Тут же обстановка оживилась. Внезапно вернулись все звуки, ветер завыл где-то в вышине. На фоне деревянных домишек стали появляться люди. Никто из них не смотрел в сторону леса, а те, кто всё же набирался смелости повернуть голову, тут же её отворачивали и будто бы смущались.
Ведьмы взялись за руки и скрылись в чаще, ступая босыми ногами по земле, устланной листьями и мхом. Их лица были непривычно серьёзными, а губы сжались в тонкие линии; складывалось впечатление, что каждая из них обдумывала одну и ту же мысль, очень важную и в некоторой степени даже пугающую.
Ворон каркнул три раза и полетел в сторону холма.
Жители деревни, кажется, мгновенно расслабились, стоило девушкам пропасть из виду. Только один парень долго стоял и смотрел вдаль, судорожно кого-то выискивая. Спустя несколько минут он, воровато оглядевшись по сторонам, двинулся в сторону леса, стараясь не попадаться никому на глаза.
Он тоже кое-что обдумывал — кое-что чудовищное и прекрасное одновременно.
Прекрасное — для него, чудовищное — для всех остальных. По крайней мере, так ему казалось. По крайней мере, он верил, что сегодняшний вечер изменит его жизнь.
Парень и не предполагал, что один человек всё же заметит его побег, и тем более не мог догадываться о том, что сегодняшний вечер изменит не только его жизнь.
Жизнь — или смерть.
В лесную тьму скользнуло две тени — одна вслед за другой. Небо заволокло густыми чёрными тучами.
Пошёл дождь.
* * *
Женя проснулась в полнейшей темноте и поначалу вообще не поняла, где она, кто она и в каком временном промежутке находится. Она вышла из комнаты, покачиваясь и потирая глаза, и как призрак проплыла до кухни — есть хотелось просто ужасно.
— Ага! — прогремел голос сзади, и тут же вихрь подхватил Женю подмышки и закрутил по кругу. — Жека приехала!
— Па-ап, опусти меня! — вяло попыталась сопротивляться девушка, но её просьба была выполнена только секунд через десять. Она помотала головой, пытаясь прийти в себя, но тут же угодила в крепкие медвежьи объятия и засмеялась. — Привет, привет.
— Эх ты, соня, — рассмеялся отец, делая шаг назад и сжимая большими руками плечи девушки. Ей на секунду показалось, что у неё хрустнул позвоночник. — Ну давай, рассказывай, как жизнь городская.
— Дай ребёнку поесть, ну в самом деле, — из дверного проёма высунулась Любовь Аркадьевна и осуждающе поцокала языком.
— Да сейчас, сейчас, дай хоть на неё посмотрю, — отмахнулся мужчина, улыбаясь во весь рот. Его усы смешно растянулись и теперь походили не какую-то диковинную гусеницу.
Отец Жени — он же Пётр Константинович — был одним из тех людей, которые, казалось, никогда не ведут себя серьёзно. Это ужасно бесило и одновременно умиляло его жену. Он был мастером рассказывания бородатых анекдотов и гроссмейстером в области щекотки, от которой долго болели бока и выступали слёзы на глазах; последний факт Жене не нравился, потому что щекотки она боялась до умопомрачения. Пожалуй, ясно, почему. Однажды в детстве Пётр Константинович защекотал её до такой степени, что она сорвалась с истерического смеха на громкие рыдания. С того момента щекотка в их доме находилась под строжайшим запретом (впрочем, это не мешало отцу, проходя мимо мирно лежащей Жени, схватить её за пятки с дьявольским хохотом, а потом убежать в другую комнату).
Конечно, Евгения его любила. Он не был похож ни на папеньку-графа, любителя охоты и красного вина, ни на деспотичного тирана, который когда-то разбил лицо собственной дочери в кровь. В конце концов, он хотя бы был — это уже было достижением. Пах, правда, как пачка сигарет, но этот запах не резал нос и даже стал каким-то трогательно-родным. Женя порой ловила себя на том, что, проходя мимо курящих людей, мыслями мгновенно возвращается домой.
Когда Петр Константинович затискал её до полусмерти и соизволил сесть за стол, с важным видом потягивая из огромной кружки чай, девушка метнулась к холодильнику, выискивая в нём долгожданное пропитание. Голод был зверским. На ходу Женя запихнула в рот какой-то бутерброд, вытащила салат и утку и, усевшись на царское место, принялась всё это непрерывно поглощать.
— Ого, — воскликнул отец, с удивлением наблюдая за трапезой. — Смотри, не лопни.
— Лопну, — утвердительно промычала Евгения, заглядывая в телефон. Этот факт Петру Константиновичу, конечно же, не понравился. Проворчав что-то про «потерянное поколение», он схватил с полки кроссворды и погрузился в полнейшее сосредоточение, сунув ручку за ухо.
Тем временем Женя разрабатывала план своего побега. Хотя, побег — это громко сказано. Проще говоря, она планировала прогулку. Подруги, как оказалось, уже выспались и были бодры, как огурчики, а Лёша вообще успел разобрать вместе с матерью какие-то доски во дворе, ещё раз поругаться с братом и стать жертвой кошачьих когтей. Словом, пока Женя мирно посапывала под мягким одеялом, у всех остальных вовсю бурлила жизнь. Впрочем, нельзя сказать, чтобы её это хоть как-то расстраивало.
— Я через часик пойду с девочками гулять, — оповестила она родителей, с довольным видом откидываясь на стуле и похлопывая себя по животу.
— Ну-у во-от, только приехала, а уже сбегает, — воскликнул отец, взмахивая руками. Ручка упала у него из-за уха, но он успел её схватить в самый последний момент.
— Вот