Простая душа, он и не подозревал, что чужая ноша — тянет. Я прислонился спиной к косяку, а Имант прошмыгнул обратно в комнату, взял из клетки сонную канарейку, дохнул ей в желтые перышки, чтобы разбудить, был клюнут в палец, рассмеялся… Потом вернулся на веранду, где мы, наконец, поменялись.
— Ну, — сказал он, — давай. Счастливо.
И двинулся в сторону ослепительного прямоугольника Врат, за которым ждал их обезлюдевший июнь. Глядя на его удаляющуюся спину и на ларочкину головку, склоненную на загорелое плечо, я вдруг решил, будто проник в сокровенный секрет ее грез, навеваемых шорохом дождя. О чем еще могла она грезить, как не о встающем из моря замке, чьи ступени лижет волна, а светлые стены украшены лишь ковром из непостоянных бликов. О замке, зовущем к себе, как морская раковина. О пустынных бесконечных пляжах и тропических цветах, об эоловой арфе, в конце концов! О возможности не раскрывая глаз уткнуться носом в горячее тугое плечо и где-то знать, что кто-то этим осчастливлен. И немудрено, что потом, дома, это вспоминается как сон, вновь и вновь возвращающийся под шелест дождя. И принимается за сон.
Я вздохнул, прощаясь с миром наслаждений, придуманным легкомысленным богом для тех, кто попался на его удочку. Я был среди них, но Имант дал мне шанс прийти в себя. В сущности, я не хотел бы останавливаться на одном месте даже ценой пожизненного отпуска.
Они не оглянулись, даже тая в ослепительном июньском свете. Они меня уже не видели. Я махнул им рукой, повернулся спиной и отправился своей дорогой. Трепыханье птичьего сердечка вело меня прямиком в Август.
8-9. Рабочий и колхозница — царственная пара
Всего какие-нибудь десять шагов, и я оказался уже совершенно в иной обстановке. Сверху пекло жаркое, но, в отличие от июньского, мягкое солнышко, под ногами была влажная земля. По сторонам — культурные насаждения узловатых плетистых растений, которые я незамедлительно классифицировал как виноград. Сочные, плотные, иссиня-черные кисти «Изабеллы», прозрачно-розовый «Мускат», крупные, с фалангу пальца, продолговатые янтарные ягоды «Дамских пальчиков». Других я не знал, а может, и эти не так назывались, я просто довольствовался осенними ассоциациями отечественных прилавков.
Я стоял на пологом склоне холма, и видно было далеко вниз и вперед. В долине, по берегам широкой реки сгрудились белые домики под зелеными крышами. Можно было бы предположить, что на сей раз меня забросило на Кавказ, однако какое-то подсознательное впечатление протестовало. Вероятно, я разлакомился, и мне просто хотелось оказаться где-то в такой загранице, какой в грубой реальности мне не увидеть никогда. Когда еще мне представится возможность именовать места согласно своим представлениям о них? Перпендикулярным курсом двигался тип в противогазе, с баллонами на плечах. Должно быть, опрыскивал от вредителей или болезней. Я решительно обозвал местность Шампанью и потихоньку пошел вниз, по тропе, пересекавшей борозды, ожидая встретить на пути хозяина или хозяйку здешних мест.
Я увидел ее издали, а она меня — нет, и пока я ожидал ее, то нашел, что более всего она походит на Марину Влади. В отличие от прочих встреченных на пути дам, исключая, может быть, одну Мидори, эта не была праздной. Среднего роста и, возможно, средних лет, хотя я не дал бы ей больше тридцати. С длинными волосами цвета сливочного масла, забранными в пучок, но не слишком-то покорно в нем пребывающими. На ней была длинная синяя юбка, подоткнутая сбоку для удобства ходьбы, и она, что ни шаг, взбивала ее вверх круглыми крепкими коленями. Светло-голубую блузку она завязала под грудью узлом. Не тоненькая, вся как яблочко наливное, с блестящими глазами в цвет блузки и маленькими ступнями босых ног. Шагала она легко, как песню пела, будто корзина винограда, которую она несла за плечами, на ремнях, как школьный ранец, вовсе ничего не весила.
— О! — воскликнула она, едва завидя меня. — Вот кто мне поможет!
И не успел я глазом моргнуть, как уже оказался при деле, попросту впряженным в лямки ее ноши. То есть я не имел ничего против.
— Это, наверное, вам, — сказал я, передавая из ладони в ладонь теплый комочек вертящейся канарейки.
Женщина засмеялась, разжала ладонь, птичка тут же снесла пестрое яичко, вспорхнула, и только мы ее и видели. Жестом фокусницы Королева Августа сомкнула ладонь, дунула в кулак и снова разжала. Вместо яичка на маленькой ладошке, бывшей как средоточие мира, разевал клюв довольно-таки гадкий птенец, покрытый младенческим пухом.
— Недодержала, — с притворным огорчением констатировала она, после чего весь процесс повторился вновь, и с раскрытой руки сорвалась и улетела в лес здоровенная пестрая тварь, напоследок одарившая нас громогласным «ку-ку».
— А логика? — спросил я.
Она — кстати, ее звали Латона — отмахнулась, и я принял ее правила игры.
На весь этот нескончаемый день я поступил в ней в добровольное рабство. Не сказать, чтобы мне пришлось привыкать, все ж таки у тещи сад, и я уже научился находить в такого рода хлопотах своеобразное удовольствие. «День год кормит», — приговаривала моя теперешняя хозяйка, и я мотался за нею как привязанный. Не могу счесть дел, которые я переделал. Всего понемногу, но… как всего много! Наверное, отработал ей все, что задолжал Вегару.
Ну, во-первых, мой визит Дама Урожай сочла достаточным основанием для того, чтобы покинуть виноградник. Повинуясь ее указаниям, я вывалил корзину в возок, стоявший у края посадок. Там же шевелилось еще некоторое количество виноградарей, все с запаренными, суматошными лицами — день год кормит! А потом мы пошли по дороге в деревню, пыля ногами и останавливаясь то здесь, то там, чтобы проследить, посоветовать, помочь… Меня несло, как на крыльях, а спутнице моей кланялись в землю.
Все-таки для шортов был уже не сезон, Латона сунула мне какие-то старые джинсы и клетчатую рубашку, я переоделся и, вымыв ноги в тазу, под хоровое пение, задававшее ритм, давил вместе с ней виноград. Собирал яблоки и таскал корзины с ними. Ставил сыры, пек хлеб, катал к амбару огромные, как кареты, тыквы, сбивал масло на льду. Кое-что из сельхозработ, правда, показалось мне относящимся к более позднему сезону, но, очевидно, они все ей подчинялись, а я не был персоной того ранга, что устанавливает законы в чужих монастырях. Скажу только, что за всеми этими заботами нам с Латоной было вовсе не до разговоров.
Утверждая последнее, я на самом деле не совсем прав. Сведений, полученных от нее за этот краткий срок, было бы достаточно, чтобы убедить мою тещу до конца жизни ходить за Латоной с блокнотом. Но у нее совершенно не хватало времени точить лясы на чужой счет, на то, что я еще в мае обозвал фольклором, и у меня не было никакой возможности узнать ни ее мнение о тех, кого я оставил позади, ни о том, что ожидало впереди.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});