Читать интересную книгу В доме своем в пустыне - Меир Шалев

Мы с Черной Тетей на цыпочках приблизились к ящику.

— Давай! — крикнула она. Я рывком выдернул ящик, а Черная Тетя посветила в него фонариком и закричала: — Мы вас застукали, мошенники! Мы видели! Вы трогали друг друга!

Мама начала извиваться и корчиться от смеха, Рыжая Тетя тоже не смогла сдержаться и испустила странный, пронзительный смешок, очень похожий на сдавленный крик сокола, и даже Бабушка улыбнулась, когда Черная Тетя крикнула яблокам:

— За это мы теперь, в наказание, расселим вас по разным ящикам, каждого в свой, а ты, господин Александр[59], который затеял весь этот бардак, будешь у нас проветриваться вместе с редькой.

Но обычно Мать была поглощена книгами, которые она читала, и записками, которые писала и погребала среди книжных страниц. Она не смеялась, не корчилась и не замечала, что происходит вокруг.

«Читает и читает, все время у нее книги. Всё из-за Нашего Давида и той ее подружки, в мошаве», — говорит Бабушка.

«Может, остановимся перекусить что-нибудь», — предлагает она, и старая синяя «вольво», как будто поняв ее, съезжает с дороги, тяжело переваливает через пару-другую ухабов и останавливается в тени дерева.

«Я захватила еду на дорогу», — объявляет Бабушка.

Она всегда «захватывает еду на дорогу», чтобы не «одалживаться у других» или, не дай Бог, «выбрасывать уйму денег» в придорожном киоске.

Большая Женщина выбирается из машины. Ее десять рук расстилают на земле скатерть, ее десять ног складываются под ней в пяти восточных позах, ее пятьдесят пальцев вытаскивают из сумок термос, и хлеб, и сыр, и овощи, и селедку, и «острую зелень»[60].

«Оставьте Пенелопе кожуру от огурца, пожалуйста», — говорит Бабушка.

Ее черепах очень любит такие поездки. Вероятно, для его черепашьего ума, как ты меня когда-то уверяла, езда со скоростью восемьдесят километров в час равносильна фантастическому путешествию со скоростью света. Ему особенно нравится участвовать в тех поездках, в которых участвует Бабушка, потому что Бабушку он предпочитает всем остальным. Он действительно так привязан к ней, что тащится по ее пятам по всей квартире. «Ему кажется, что и он собака», — объясняет паршивка.

НА РЫНОК МАХАНЕ ИЕГУДА

На рынок Махане Иегуда[61] мы с тетями отправлялись каждую среду, чтобы сделать покупки на всю неделю. Иногда, однако, Бабушка посылала нас с сестрой докупить какую-нибудь мелочь, что-нибудь такое, что кончилось в доме или забыли купить на рынке: пучок укропа для бульона, черный кофе, «острую зелень» для Матери.

«Сходите на Маханюду, дети, и смотрите, ни с кем там не разговаривайте, а ты, Рафинька, береги свой карман и держи сестру за руку, — говорила она. — Ты мне отвечаешь за деньги и за нее, чтобы вы все, не дай Бог, не потерялись».

Так она говорила, но мы оба знали, что это тебя посылают следить за мной, а не меня за тобой.

— Хотите, чтобы я сделала вам маринованные огурчики? — Мы радостно кивали. Бабушка мариновала свои огурцы в большом количестве кипящей воды и с большой щедростью: много грубой соли, много чеснока и много укропа. Признаюсь откровенно — огурцы, которые я мариную себе сегодня, у себя дома, в пустыне, сделаны по тому же рецепту и так же хороши, но увы — годы, и воспоминания, и моя способность возрождать в памяти запахи и вкусы, и само детское «впервые» той еды увенчали ореолом именно Бабушкины огурцы. — Тогда купите несколько и не забудьте «острую зелень» для вашей Мамы. Ты лучше запиши всё, Рафинька, а то забудешь.

— Не забуду.

— Обязательно забудешь.

«Я запомню, — говорила ты. — Я ему напомню».

«Острую зелень» мы всегда покупали в маленькой лавке на главной улице рынка. Странные, сильные запахи окружали нас там со всех сторон, словно старались попрочнее укорениться во мне, чтобы облегчить будущие воспоминания.

— Бабушка просила… для Мамы… — выдохнул я.

— «Острую зелень», — напомнила мне сестра.

Продавец улыбнулся от уха до уха.

— Ваша бабушка просила «острую зелень» для мамы?

— Да, — сказал я.

Он открыл большую банку, и мои ноздри возбужденно раздулись от удовольствия.

— Может быть, это твоя мама просила «острую зелень» для твоего отца? — наклонился ко мне продавец, как будто поверяя какой-то секрет.

— Нет.

Он переложил несколько ложек из банки в мешочек, взял его за два верхних уголка, быстро покрутил им в воздухе и завязал скрученные концы.

— Передай маме, что если отцу уже нужна «острая зелень», то корона с него не упадет, если он сам придет ко мне купить. Нечего посылать мальчика и рассказывать сказки о бабушке.

— Мой отец умер, — сказал я.

— Неважно. — Он подал мне мешочек. — Все равно передай ей.

— Сколько это стоит?

— Оставь ты меня со своими деньгами, — сказал он. — Мы, мужики, должны всегда держаться друг за друга против них. Почему это только бабы всегда держатся друг за друга против мужиков?

Я НЕ ДУМАЮ, РАФАУЛЬ, Я ПОМНЮ

«Я не думаю, Рафауль, я помню».

Моя сестра. Всегда насмешка. Всегда любовь. Всегда помнит. Всегда одна.

«Я не выхожу замуж из человеколюбия, — влажнеют твои ресницы всякий раз, когда расстраивается очередная твоя свадьба. — К чему убивать еще одного беднягу? Лишь для того, чтобы он тоже стал „Нашим“?»

«Это я тренируюсь», — смеешься ты всякий раз.

«Я здесь самая молодая, но воспоминаний у меня больше, чем у всех», — шепчешь ты.

«Ты права, — подтверждаю я. — Ты и вместо меня запоминаешь».

«А что, ты знаешь, как мужчина мог бы запоминать лучше?» — допытываешься ты.

«Нет, — тороплюсь я с ответом, обученный, готовый, послушный. — Нет, я не знаю, как мужчина мог бы запоминать лучше».

Я никогда не мог выучить наизусть больше четырех строчек. Сколько бы учитель ни требовал от нас зазубривать всякого рода стихи и элегии, мне это никогда не удавалось. А он, обнаружив это мое слабое место, стал нарочно вызывать именно меня: «А сейчас, ребята, послушаем, что скажет нам господин Майер… Ну, Рафаэль, ты выучил „Песню моря“? Так продекламируй же нам, да поскорее, видишь — весь класс тебя ждет…»

Одноклассники смеялись, а я, онемевший от стыда и беспамятства, медленно наполнялся гневом. В один прекрасный день я не выдержал, поднялся, вышел из классной комнаты, спустился в твой второй класс и привел тебя к нам.

— Это моя сестра, — сказал я учителю. — Она запоминает вместо меня.

С огромным удовольствием вижу я сейчас снова, как ты стоишь там, выпрямившись во весь рост, и бегло декламируешь учителю и всему нашему классу тот отрывок, который ты запомнила, пока я тщетно пытался заучить его перед зеркалом.

Учитель пришел в ярость.

— Отправляйтесь домой, оба, и скажите матери, чтобы сейчас же пришла!

Мать явилась во главе целого шествия. Следом за нею шла Бабушка, Рыжая Тетя выступала посредине, а Черная Тетя бдительно замыкала арьергард. Они всегда выступали в сражение в таком боевом порядке. Их колонна втянулась в школьные ворота, промаршировала двором, медленно поднялась по лестнице, прогромыхала по коридору, вступила в класс.

Сестра тотчас присоединилась к ним, и Большая Женщина, стеной заслонив меня от учителя, окинула его спокойным, выжидающим взглядом. Ученики захихикали. Многие из них жили в нашем квартале и знали всех этих женщин. Мать вечно расспрашивала их при встрече в нашей маленькой районной библиотеке: «Что вы читаете, дети?» Черная Тетя часто играла с ними в «шарики» и «догонялки» и устраивала для них в поле посиделки у костра. Рыжая Тетя была неизменной мишенью их дразнилок. А Бабушка постоянно поучала их, что нельзя бить по камню носком ботинка, потому что ботинки стоят «уйму денег», а «вашим родителям и без того тяжело, дети».

— Кто из вас мать Рафаэля? — спросил учитель.

— Мы все, — сухо сказала Бабушка.

— Мы воспитываем его, — сказала Черная Тетя. — А эта маленькая для него запоминает.

— Интересно, — сказал учитель. — Могу себе представить, что из него вырастет.

— Уж наверняка что-нибудь получшее, чем из вас, — сказала Мать.

Книга, которую она читала в тот момент, когда ее вызвали в школу, все еще была в ее руках — с «ухом», загнутым на той странице, где она остановилась. Ее собственные уши уже пылали — яркий вымпел воинственных намерений, напомнивший мне, что, несмотря на маленький рост, она самая неистовая и опасная из всех пяти женщин, склонявшихся надо мной.

— Не «получше», а «более хорошее», — снисходительно улыбнулся учитель.

— Вы других исправляйте!

— Не «исправляйте», а «поправляйте», и вообще, благодарю вас, сударыни, с меня вполне достаточно.

— И вам спасибо, — сказала моя сестра, а Рыжая Тетя, в приливе внезапной отваги, добавила:

— Было очень приятно.