Чем мог бы быть человек, если бы ему удалось уничтожить или прогнать этих Вампиров? Конечно же, первым результатом было бы чувство огромного душевного облегчения, исчезновение подавленности, всплеск энергии и оптимизма; с первым же приливом энергии произведения искусств начали бы создаваться целыми десятками. Человечество вело бы себя прямо как дети, отпущенные из школы в последний день учебного года. Затем энергия человека, подхватившего философское наследство Гуссерля, обратилась бы внутрь. (Крайне показательно, что именно Гитлер был ответственен за смерть Гуссерля, причём как раз тогда, когда его работа была на грани новых достижений.) Он внезапно понял бы, что обладает такими внутренними силами, по сравнению с которыми водородная бомба показалась бы простой свечкой. При помощи, возможно, наркотиков типа мескалина, человек впервые стал бы жителем мира разума, как сейчас он является жителем Земли. Он исследовал бы эти внутренние страны, как Ливингстон и Стэнли [91]исследовали Африку, и открыл бы, что у него есть множество "я", и высшие из них это то, что его предки назвали бы богами.
У меня есть ещё одна теория, но она столь абсурдна, что я едва отваживаюсь её здесь привести. Она заключается в том, что Вампиры разума, сами не догадываясь об этом, являются орудием силы более высокого порядка. Конечно, они могут и уничтожить расу, ставшую их носителем, но если же эта раса каким-то образом узнает о грозящей ей опасности, результат будет совершенно противоположным их намерениям. Пожалуй, самые главные препятствия на эволюционном пути человека есть его скука и невежество, его склонность плыть по течению и не задумываться о будущем. В некотором смысле, для эволюции это даже большая опасность — или, по крайней мере, помеха, — чем сами Вампиры. Но стоит расе узнать о существовании Вампиров, и битва выиграна уже на половину. Как только у человека появляются целеустремлённость и вера, он становится практически непобедимым. Поэтому Вампиры могут служить своего рода прививкой человеку против его собственных безразличия и лени. Впрочем, всё это не более, чем поверхностная гипотеза...
Однако важнее всех этих предположений является ответ на вопрос: каким образом от них можно освободиться? Просто опубликовать "факты" отнюдь не будет выходом: исторические примеры совсем ничего не значат, и зачастую их игнорируют. Но всё равно как-то да надо будет рассказать человечеству об опасности. Если бы я сделал то, что было бы легче всего — организовал интервью на телевидении или написал ряд газетных статей на эту тему, — меня, возможно, и выслушали бы, но, скорее всего, просто приняли бы за безумца. Да, это действительно сложная проблема. Кроме как уговорить каждого принять дозу мескалина, я не знаю, как ещё можно убедить людей, что опасность действительно реальна. И потом, нет никакой гарантии, что мескалин принесёт желаемый результат — иначе я мог бы рискнуть и вывалить большое количество наркотика в водохранилище какого-нибудь города. Нет, такая идея просто немыслима — в случае полномасштабной атаки Вампиров человеческий рассудок окажется слишком хрупким, чтобы им можно было рисковать. Теперь я понимал, почему мой эксперимент в "Трансволд Косметикс" закончился так ужасно: Вампиры намеренно уничтожилитех людей, чтобы предостеречь меня. У обычного человека недостаёт твёрдости противостоять им, вот почему число самоубийств столь велико...
Я должен узнать больше об этих созданиях. Пока мое невежество столь велико, они могут уничтожить меня. Когда же я что-то узнаю о них, то, возможно, найду и способ, как уверить человечество в их существовании."
Конечно, читать я начал не с этого места; приведённый выше отрывок представляет собой центральную часть работы. В действительности "Исторические размышления" очень длинное рассуждение о природе этих Паразитов разума и их роли в истории человечества. Книга написана в форме дневника, дневника мыслей, а потому неизбежно очень многословна: Вейсман старается держаться главной сути, но постоянно уходит от неё.
Удивительно, что Карел мог думать обо всём этом столь долгое время — на его месте мне было бы гораздо труднее подавлять нервозность. Думаю, ему это удалось, поскольку он считал, что находится в относительной безопасности от Паразитов. Он разгромил их в первом же сражении, и потому пребывал в эйфории победы. Его главной задачей, как он сам сказал, было заставить остальных людей поверить ему, и, очевидно, он не считал это слишком срочным делом. Карел знал, что если он опубликует свои открытия — так, как они обстояли, — то его непременно сочтут за сумасшедшего. Кроме того, как и всякий учёный, он имел привычку проверять все факты перед публикацией и старался найти их ещё как можно больше. И что ещё озадачивало меня и продолжает озадачивать до сих пор: почему он не поделился этим с кем-либо, хотя бы со своей женой? Уже одно только это показывает, каково было его состояние. Был ли он настолько уверен в своей безопасности, что не придавал времени особого значения? Или эта эйфория была очередной уловкой Паразитов? Что бы там ни произошло, он продолжал работать над своими заметками, убеждённый, что ведет беспроигрышную борьбу — до того самого дня, когда они заставили его совершить самоубийство.
Думаю, можно догадаться о моих чувствах, когда я читал всё это. Поначалу недоверие — и оно возвращалось в течение всего дня, — затем взволнованность и страх. Я вполне мог бы отмахнуться от всего этого как от бреда, если бы не мой собственный опыт на стене Каратепе. Я был готов поверить в существование этих Вампиров разума. Но что потом?
В отличие от Вейсмана, у меня не было достаточно сил, чтобы держать это в себе. Я был напуган. Я знал, что самым безопасным было бы сжечь бумаги и притвориться, что никогда не читал их, и был уверен, что в этом случае Паразиты оставят меня в покое. Я был близок к помешательству. Читая, я постоянно нервно оглядывался вокруг, пока не осознал, что если они и наблюдают за мной, то делают это изнутри. Это было совершенно невыносимо, пока я не дошёл до места, где Вейсман сравнивал их метод "подслушивания" с обыкновенным слушанием радио. Я понял, что это вполне разумно. Паразиты определённо находятся в глубинах сознания, в царстве самых глубоких воспоминаний, и если бы они поднялись слишком близко к будничному сознанию, то оказались бы в опасности быть обнаруженными. И я пришел к заключению, что они, вероятно, отваживаются подниматься к поверхности лишь поздно вечером, когда мозг устал, и внимание ослаблено — и это вполне объясняло, что со мной случилось тогда на стене.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});