В четвертом и пятом часу обошли дома христиан: Анна Куно приняла у сына, — у нее же ныне сын положил больного; Иосифа Оокуса — юношу — не застали дома, но отец и мать отдали почтение, хотя сами и не думают слушать учение; икона висит как прилепленная на стене картина, без рамы и даже без доски; у чиновника же Иоанна Нигатомо и совсем спрятана икона. «Не примите, что я дурно думаю об учении, но времени нет ходить на богослужение», — стал оправдываться он, не думая, что еще больше обвиняет себя, выражаясь об учении, как выразился бы язычник; жена его и двое детей язычники. А все оттого, что катихизатор ни к чему не годный; дорогой журил его за бездеятельность и за слабость и робость в проповедывании. Уцида не застали дома, девчонки, сестры жены Павла Оциай, тоже. Вот и вся Церковь, почти равная нулю, за исключением усердной христианки Анны Куно, находящей, по словам ее сына, всю радость жизни в молитве; она и от нервной болезни исцелилась принятием христианства, значит — чудесно.
С семи часов назначена была проповедь для язычников, с половины восьмого началась; была первоначальная, как обыкновенно для язычников; слушателей собрался полный церковным дом и коридоры; много стояло и вне; слушали очень внимательно; только мальчишки снаружи мешали криков; продолжалась один час и двадцать минут; затем о. Яков говорил с час. Когда язычники разошлись, сказано было еще несколько к христианам и готовящимся к христианству о необходимости христианской веры и для блага Японского государства, ибо японский народ, несомненно, скоро может сделаться богатым, но если в то же время не примет христианства и не наложит чрез то узды на свои страсти, сдерживать которые язычество сделалось бессильным, то от роскоши и упадка нравов скоро погибнет. Поблагодарил также христиан за кастеру, которую они принесли в подарок такую огромную, какой я и в Токио не видал; она пошла на угощение их же после проповеди. На проповеди было много чиновников; между прочим с маленькими двумя дочерями, которые, конечно, дремали; он с ними еще до проповеди был у меня; двенадцатилетняя дочь его только что в мае приехала из Токио, а там жила на Суругадай, как раз около Миссии, в доме Сакамото, и часто гуляла со мной в Миссии; отец когда–то и сам жил на Суругадае около Миссии; теперь он, желая непременно сделать мне какой–нибудь подарок на память, пришлет широкую доску из глазастого кеяки на стол; я обещался устроить из нее что–нибудь в Соборе (стол в разницу, например), под тем видом и согласился принять; будущей весной с младшим братом, торговцем, обещался прислать.
Итак, в Миякодзё: гостиница — хоть куда, но Церковь — хоть брось; куда как лучше бы наоборот!
19 сентября/1 октября 1891. Четверг.
Какуто — ночлег.
В семь часов утра выехали из Миякодзё в Хитоёси; дорога была прескверная, и потому сделали всего 13 ри и заночевали в Какуто, в 9 ри от Хитоёси. Пред Кобаяси, 9 ри от Мияконодзё, чрез речку пришлось переходить раздевшись догола — другого средства перебраться не было. В Кобаяси есть один христианин — полицейский Иоанн из Мияконодзё; с ним повидались; была еще здесь жена Моисея Ходака из Нобеока, Марья, которую мать ее, отобравши у Моисея, отдала служащему здесь полицейскому Боба, но и ее, ни Боба в городе не нашлось ныне.
Местность, которую сегодня проезжали, очень живописная; вблизи виднелся дымящийся вулкан; в иных местах едешь, точно по большой теплице: среди камелий, лимонных и разных других вечнозеленых дерев; впечатление портили только плохие дома с ветхими соломенными крышами и грязная дорога. Поля везде отлично возделанные; рис превосходный, даже видел водную коноплю, наравне с чайными кустами.
В Какуто едва попали: чрез большую реку нужно было переходить в темень, в восьмом часу, по узким гнущимся доскам; я, конечно, упал бы, и потому предпочел полураздеться и сесть в тележку, в которой и перевезли, с нижнею частию тела в воде. И преплохой же ночлег здесь, должно быть, — блохи уже едят, когда сидишь, а что будет, когда ляжешь?
20 сентября/2 октября 1891. Пятница.
Хитоёси.
В виду вчерашнего заявления хозяйки, что в ее фтонах «номи» нет, а «сирами» «скосику» есть, я лег спать прямо на матах, подославши кетто, но «номи» оказалось столько, что пять раз пришлось вставать, чтобы вытрясать их из белья, заснуть почти не пришлось. Зато путешествие утром вознаградило ночную невзгоду. От Какуто — подъем на гору (Какуто–гое) ровно 3 ри и спуск потом столько же; поднялись выше облаков; и когда солнце залило светом всю глубокую долину между горами, покрытую облаком, — что за прелестный вид всей местности! Понимаешь, почему Священное Писание представляет Господа сидящим или восходящим и нисходящим на облаке; легче и прекраснее ничего нет на земле. Человеческое жилье, виднеющееся кое–где сквозь облака внизу, кажется кучками муравьев — как мелки дела человеческие в сравнении с Божиим созданием!
С вершины горы носильщик наших с о. Яковом чемоданов спустился по прямой тропинке вниз; мы же, не предупрежденные о том, вместе с нашими возницами встревожились, думали, что он убежал с чемоданами, и часа полтора ждали и разыскивали его. Впрочем, в Хитоёси прибыли не поздно, всего три часа было. Катихизатор Павел Косунги и 8 человек христиан, в том числе Павел Курамото, встретили в деревне за 3 ри от Хитоёси. По прибытии в город встречены были христианами у церковного дома, пред которым христиане выстроили зеленую арку. Отслужена была мною лития и сказано небольшое слово, после чего катихизатор познакомил меня с христианами; дети испытаны были в знании молитв, и все решительно оказались знающими не только главные молитвы до «Отче наш», но и 50–й псалом, и все без стеснения прочитали молитвы, даже трех–пяти летние знают краткие молитвы и умеют истово креститься. Этим Церковь больше всего обязана жене катихизатора Агафье: она и представляла детей, заставляла их читать, поправляла, подсказывала. Ей же Церковь обязана и пением, которое в один голос довольно стройное и умелое; видно, что много потрудилась она, обучая детей и взрослых; много детских голосов, участвующих в пении, делает то, что оно слышится несколько хоровым. — Поговорили еще несколько о церковных делах и разошлись до вечерни. Главные радетели здешней Церкви — это: Павел Курамото, богатый купец, тридцати трех лет, и его мать Елена. Они почти одни купили землю под Церковь с домом (150 ен), пристроили к нему алтарь и поддерживают церковный дом; другие христиане участвуют, но мало, притом же другие христиане здесь почти все родственники Павла Курамото. Еще другой превосходный христианин, с которым я ныне лично познакомился, сизоку Иоанн Кикуци, живущий в Юномае, 8 ри от Хитоёси; он — бывший Кароо здешнего князя, управлявший здешнею местностию; человек ученый, умный, превосходной нравственности и ныне ревностный христианин; он когда–то убеждал Павла Курамото принять христианство; когда же сей, будучи в Оосака, узнал там православную веруй, приняв ее, вернулся сюда, Кикуци возревновал и сам не медлить с принятием. — «убеждал–де других, сам отстал»; сделавшись же христианином, и весь свой дом обратил в христианство — и ныне у него истинная домашняя Церковь; в праздники непременно совершаются в доме богослужения, на которых сами поют и читают; пению отчасти помогает живущий в Юномае учителем школы Григорий Такая, сын о. Якова, когда–то бывший в Семинарии (и исключенный по решительной неспособности к изучению русского языка, а ныне в школе в Юномае преподающий, между прочим, аглицкий язык! И вот такие преподаватели, вероятно, в половине школ, — а изучают; сущее аглицкое!). В Юномае есть еще один христианский дом, где три христианина, — Иоанн Кикуци почти со всем своим семейством и христианин из другого дома к моему приезду прибыли сюда и, обнаружив чрез то истинно приятное христианское усердие, сделали, кроме того, совсем ненужным мое путешествие в сторону за 8 ри, чтобы познакомиться с ними и благословить их.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});