– Пошто не спится, Степан Твердиславович? – спросил юный князь, скидывая на лавку корзно и перевязь с мечом.
– Да вот все мыслю, как бы главного не проспать, – проскрипел старик. Его глаза ощупывали фигуру вошедшего вслед за князем Тимохи, словно пытались отыскать в ней какой-то изъян. – Это и есть вестник?
– Уже доложили? – вздохнул князь, опускаясь на дубовый стул с высокой резной спинкой, стоящий во главе стола. – Шустро золотопоясные мужи суетятся, когда не надобно.
– А так уж не надобно ли?
Князь криво усмехнулся:
– Ко мне гонец прибыл. Кому до того есть дело, кроме меня?
Старик прищурился:
– До всего, что в граде и в его пределах происходит, есть дело Совету Господ. А значит, и мне.
Внезапно Александр резко подался вперед. Тяжелые кулаки грохнули об стол. Только сейчас Тимоха заметил, насколько круты были плечи молодого князя, внезапно вздыбившиеся под кольчугой двумя округлыми шарами.
– А до Святой Руси есть дело Совету Господ? Ответь-ка, посадник?
Показалось Тимохе, что на мгновение смешался старик. Рыскнули в сторону колючие глаза, мазнули по укоризненному лику Спаса на иконе в углу, но, наткнувшись на посох, вновь обрели хищную хватку. Толстые пальцы шевельнулись и крепче обняли потемневшее от времени дерево, словно обрюзгший водяной подпитался силой от своей коряги.
– Моя забота, чтоб в Новгороде благоденствие и благолепие пребывало, на то меня вече избрало, – заворчал посадник. – За всю Русь не в силах я быть в ответе, на то в других городах свои бояре да князья имеются. А ты, Александр Ярославич, говори, да не заговаривайся! Как тебя народная воля на княжение посадила, так и обратно ссадить может!
– Уж не ты ли той волей заправляешь? – хмыкнул князь.
Глаза посадника метали молнии. С силой стукнув посохом об пол, старик тяжело поднялся с лавки и направился к двери. Длинные полы бобрового кожуха волочились по полу, словно крылья подбитой камнем летучей мыши.
Князь опустил голову, закрыл глаза, словно творя про себя короткую молитву. Посадник медленно протянул руку к двери, словно ожидая чего-то.
– Ладно, Степан Твердиславович, не лаяться я сюда пришел, – с видимым усилием произнес Александр. – То, что утаили от меня беду, которая на Руси ныне творится, – за то вы с тысяцким да старостами перед Богом ответ держать будете. Ныне же… ныне прошу…
Видно было, что последнее слово далось князю особенно трудно.
– …прикажи тысяцкому снарядить ополчение новгородское. Не за себя прошу – за людей русских. Град Козельск супротив Орды стоит, помощи просит.
– Да ну?!
Посадник резко обернулся – будто только что не брел еле-еле к двери, преодолевая старческую немочь.
– А на другом конце света никому боле помочь не надобно?
– Значит, не поможешь, – ровно произнес князь.
– Да ты в своем уме, Александр! – возопил посадник. Тяжелая шапка съехала набок, седые космы выбились из-под собольей опушки, но старику сейчас было не до шапки.
– Ты моли Господа за то, что Орда чуток до Новгорода не дошла, назад повернула! А кабы дошла? От кого б мы тогда помощи дождались?
– Вот так каждый думает, за стенами своих городов затворившись! – резко бросил князь. На его лице проступили красные пятна. – Оттого и жжет Орда наши города беспрепятственно!
– А ты сходи на подмогу тому Козельску, рассорься с Ордой! – продолжал бесноваться посадник. Бульканые в его горле сейчас напоминало клокотание варева в закипевшем чугунке. – Глядишь, Батыйка по твоей милости и Новгород сожжет до кучи с остальными!
Александр расслабленно откинулся на спинку стула, губы дернулись в короткой усмешке.
– Хватило б мочи – и без того сжег бы. Да только, как я понял, главный удар на себя Торжок принял, а дойти до Новгорода Орде уже сил не хватило, побоялись не совладать. Но сейчас ты хорошее дело предложил, посадник. Схожу я, пожалуй. Пусть с малой дружиной, со своими, переяславскими, – а схожу. Глядишь, хоть тем искуплю нашу вину великую – и за Торжок-град, которому вы в помощи отказали, и за всю остальную Русь, которая от нас не увидала примера воинской доблести, чтоб на Орду всем миром ополчиться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Сходи, княже, – тоже внезапно успокоившись, кивнул старик, поправляя шапку – Вон князь владимирский Георгий Всеволодович тож сходил давеча, да на реке Сити…
И осекся, поняв, что сказал то, о чем говорить не собирался.
– Что на реке Сити? – сузив глаза, спросил Александр.
Деваться было некуда. Начал – так договаривай.
– Да ничо, – раздраженно бросил посадник. – Ни града Владимира боле нет, ни его князя.
– Так… И про то ты знаешь от гонца из Владимира, который новгородцев на битву звать был послан, да по твоей указке несолоно хлебавши Аксеном с ватагой обратно повернут был, – задумчиво протянул князь. – А после, небось, твои соглядатаи, за гонцом посланные, донесли, что русское войско в битве погибло. И с Торжком то же самое было.
– В обчем так, княже!
Посадник приосанился – вроде как даже ростом выше стал и десяток годов сбросил.
«Видать, не так уж немощен дед, как казаться хочет», – подумал Тимоха, все время разговора столбом простоявший одесную[153] от князя, не решаясь лишний раз пошевелиться.
– Охота тебе головой в петлю нырять – ныряй, твое право. Но горожан я на это дело подбивать не стану, потому как не враг Новгороду…
Старец пожевал губами и добавил:
– А посоветую я им другое – иного князя себе подыскать.
– Что ж, посоветуй, – нехорошо улыбнулся Александр. – Уж как ливонцы, шведы да Литва возрадуются, узнав, что ты своего князя выгнал, а нового подыскиваешь. Думаю, они тебе из своих рыцарей его быстро подыщут и пришлют непременно. С войском. А то и сразу трех. Только разгрести ли сумеешь такую кучу князей, Степан Твердиславович?
Посадник зашипел, словно рассерженный кот, и выскочил за дверь.
– Вот такие дела, Тимоха, – задумчиво произнес князь Александр. – Сидим мы здесь за лесами да болотами и дальше своего носа ничего не видим. А ежели еще немного постараться, чтоб вестей до княжьих ушей не дошло…
– Ясно, – понурился витязь. Чего ж тут неясного. Не видать Козельску подмоги.
– Ничего тебе не ясно, – сказал князь.
В его глазах промелькнула легкая грусть, свойственная скорее умудренным жизнью старцам, когда им случается окунуться в воспоминания давно прошедших лет.
– Много лет назад во младости, – промолвил Александр, – в лесном скиту перед образом Пресвятой Божьей Матери, которая спасла меня от смерти неминучей, дал я клятву сотворять милость без меры всякому, кто попросит у меня защиты. Так неужто теперь я свое княжье слово нарушу? И нужен ли будет земле русской такой князь? Не Новгороду – Руси. Потому как все мы есть ее дети. Как думаешь, Тимоха?
Ответить ошарашенный услышанным Тимоха не успел. Дверь отворилась. В нее просунулась знакомая седобородая голова.
– Звиняй, Александр Ярославич. Я глянуть, не случилось ли чего. Посадник только что из горницы выскочил, словно на него кадушку помоев опрокинули да еще той кадушкой по шапке приложили.
– Почти так и было, – сказал князь. И добавил: – Ты вот что, Сбыслав. Скажи Олексичу, пускай дружину в поход собирает.
– Далече? – по-хозяйски озаботился седобородый.
– В Козельск. И еще. Слыхал я, у тебя среди земляков-новгородцев много знакомцев, лихих в ратном деле.
– Есть такие, – кивнул Сбыслав.
– Поспрошай, нет ли среди них охотников[154] мечами помахать? Кто в бою отличится, того в дружину возьму, будь он хоть смердом.
– Сделаем, княже. Когда выступаем?
Князь поднялся со своего места.
– Завтра и выступим.
И, оборотившись к Тимохе, совсем по-мальчишески подмигнул.
– Лихо ты, князь, – покачал головой Тимоха, еще не до конца осознавая того, что произошло сейчас в горнице.
– Нельзя иначе, – произнес Александр, вновь становясь серьезным. – Никак нельзя. Того посадник своим купеческим умишком понять не может, что перед потомками мы все окаянны будем, коли братьям своим в печали помочь откажемся. И кто ж нам тогда в горе поможет?