Читать интересную книгу Русь изначальная - Валентин Иванов

Разойдясь по укрепленным городам, ромеи больше не решались высовывать головы. Для Индульфа начались дни скуки и безделья в Анконе.

Тотила двигался к югу. Началась особенная война. Новый рекс разрушал стены крепостей, которые мог взять без труда, и обходил другие. Тотила ласкал пленных, а италийцам обещал вольности. Ядро готов, с которыми рекс вышел из Тициниума, растворилось в италийцах. Не только сервам и приписным, прикрепленным к пашне цепью закона, Тотила обещал свободу и нелюдям-рабам. К нему уходили имперские солдаты, обиженные обсчетами.

Однажды из Анконы исчезли двадцать восемь всадников. В оставленном письме они приглашали Индульфа бросить службу Гнуснейшему, как Италия прозвала Юстиниана.

Тотила осадил Неаполь, высосанный ромеями, не имевший запасов. Первый флот, высланный на помощь гарнизону, был разбит. Второй, выброшенный бурей на берег, тоже достался италийцам. Умирающий от голода город сдался на милость рекса.

Вновь Италия заговорила о великодушии Тотилы. В память упорной защиты Неаполя от Велизария, в память Асклепиодота и Пастора и мужества иудеев победители, заботясь о неаполитанцах, постепенно приучали к пище изголодавшихся людей. Ромейский гарнизон был снабжен необходимым и отпущен на свободу.

Один из ипаспистов рекса подверг насилию неаполитанку. Тотила приказал объявить: «Невозможно, чтобы преступник насильник был доблестным воином. Мы не должны подражать гнусным ромеям». Ипаспист был повешен за шею.

Чьи-то руки расклеивали в Риме письмо рекса к сенату: «Быстро забыли вы благодеяния Феодориха и Амалазунты! Хороших гостей пригласили вы, этих ромейских мимов, шутов, лгунов, воров и убийц. Ныне мы одолеваем их не силой нашей доблести, но в отомщение им от Судьбы за совершенные ими несправедливости».

Так питалась война: злобой, жадностью, непримиримостъю. Но и стремлением к лучшему. Но и отвержением зла. Но и надеждой, пусть самой темной.

Какого цвета были тогда твои надежды, Индульф? Для чего ты жил тогда, воин, в поисках невозможного?

2

В рассказе события падают с быстротой водопада. Для Индульфа год за годом длилась медленная война, тягучая как смола. Все старилось, даже деревья, даже война.

Дети перестали рождаться. Равно бесплодны поля и лоно женщин Италии.

В годы успехов Тотилы Велизарий неожиданно появился в Равенне. Он захотел видеть Индульфа. Великий полководец потолстел, облысел. Он много говорил, много и многим угрожал. Он показался Индульфу опустевшим и звонким, как амфора, в которой болтались кислые подонки вина.

Велизарий твердил о верности Божественному, о величии империи, о воле бога, о предначертаниях Судьбы. Повсюду он разослал объявления, приглашая старых товарищей по мечу вернуться под Священные Хоругви, обещая даже изменившим империи величайшие блага. Ни один человек не откликнулся…

Прокопий дружески встретил Индульфа, близость возобновилась. По-прежнему не любя этого холодного человека, Индульф опять искал его общества. Прокопий рассказывал: базилевс больше не верит Велизарию. Было у Велизария прежде семь тысяч ипаспистов – приказано почти со всеми расстаться. Навсегда. Странные отзвуки не то злобы, не то злорадства звучали в речах ученого ромея: да, базилевс не дал денег для войны. Главнокомандующий на собственный счет покупал и нанимал корабли, кормчих, моряков, вербовал солдат. Последнюю войну с персами Велизарий вел тоже почти на свои деньги.

– Мы, – говорил Прокопий, – много имели от победы над вандалами и от первого похода на Италию. Теперь мы близки к сухости. Да, базилевс умеет закрывать глаза, а Нарзес – считать. Не мы первые. И еще счастье, если все кончится лишь разореньем.

…Они сидели втроем – Индульф, Прокопий и евнух Каллигон, друг ученого. Под низким сводом шелестел голос Прокопия:

– Велизарий – главнокомандующий по имени. Другие обязаны повиноваться ему в меру разумного. Базилевс боится, как бы италийцы вновь не предложили Велизарию диадему. Среди нынешних ипаспистов прячутся посланные Коллоподием, чтобы зарезать Велизария при первых признаках измены.

Масло в светильнике давало высокий язык огня. Тень Прокопия раскачивалась. Ученый ромей говорил:

– Война с готами закончена пленением Виттигиса. Ныне империя воюет с италийцами. Их у Тотилы в пять раз больше, чем готов. А у нас в три раза больше варваров, чем ромеев. Это война людей, просто война людей, которых стравили, как зверей на арене ипподрома.

В голосе Прокопия звучала насмешка, в глазах стояли слезы.

– Война кончится, когда людей не будет совсем. Не останется никого. И лучше. Взгляни на могучую жизнь деревьев. В них совершенство, не в нас… Впрочем, я шутил. Для забавы…

Трое безумцев у масляной лампы – евнух и двое мужчин, потерявших надежду.

…Тотила занял город Тибур, отрезал пути сообщения Рима с сушей. С четырьмя тысячами сброда Велизарий не решался выйти в поле. Он попробовал помочь осажденному италийцами Ауксиму. Ромеи были потрепаны и отступили, ничего не добившись.

Прокопий говорил:

– Кому дует ветер счастья, тот может замыслить и неудачное. С ним не случится плохого. Но неудачнику нет счастливых решений. Судьба отнимает у него умение слышать и видеть…

«А кто же ты, кто ты?» – спрашивал себя Индульф.

Велизарий отплыл в Далмацию ждать подкреплений. Индульф предпочел остаться в постылой Анконе – он не хотел Велизария.

Из Далмации Велизарий послал Валентина и Фоку помочь Риму. Италийцы победили войско, оба полководца остались в поле. На севере италийцы взяли сильную крепость Плацентию.

Тотила сжал Рим, в котором командовал старый Бесс, Бесс-черепаха, безжалостное животное неукротимой жадности.

Хлеб был у Бесса. Римляне съели траву, съели кошек, собак, крыс, воробьев, ворон, съели отбросы, ели друг друга. Бесс и его солдаты торговали хлебом, спрятанным в стенах крепости. Последние крохи римского золота, серебра, последние вещи римлян перешли к Бессу.

Велизарий прорвался было на помощь Бессу, но отступил. Индульф понял, что бывшему храбрецу изменило сердце, износившееся в бесконечной войне.

Исавры охраняли Азинарии – Ослиные ворота, те, через которые ромеи вошли в Рим в первом году войны. Они считали, что Бесс слишком наживается и мало делится с ними. Исавры продали Азинарии Тотиле. Бесс бежал. В его логове италийцы нашли горы ценностей, лучше сказать, цену голодной смерти бывших граждан бывшего Великого Города.

В Анконе неизвестный человек спросил Индульфа:

– А когда же тебе наскучит служить ромеям? – И, не получив ответа, ушел, бросив вместо прощальных слов: – Нет большей глупости, как устраивать собственное счастье.

Так говорил человек, которого сегодня вспомнил Индульф. И было это не около лилово-голубой Адриатики, а в каменной клетке Анконы.

Злые слова, а? Индульф не понял их сразу и запомнил как оскорбление. Где тот человек? Утонул в смоле войны, как другие? Черный от голода, умер на обочине дороги, и птицы отказались от окаменевшего остова? Ушел легкой смертью от железа? Не все ли равно!

Слабый звук человеческой речи прочнее кости. Нетленное слово.

О каком счастье он говорил? Для чего византийцы легли на ипподроме холмами тел? Для чего в Италии погибли мириады мириадов?

Индульф помнил плотного телом человека с золотым обручем над белым лицом. Помнил кафизму, залы и храмы Палатия. Вот страшный бог ромеев с лицом ожившего трупа и тощая женщина в куполе храма, которая и сегодня так же безнадежно просит бога о милости, как просила в те дни.

Мог ли один человек, один базилевс убить мириады мириадов людей для своего счастья, как говорил Прокопий? Мог. Это о нем Прокопий сказал в Равенне: «Этот умеет держаться за власть. Если какой-либо маг даст ему выпить напиток бессмертия, он будет вечно править империей».

Люди сражаются на могилах. На улицах опустевших городов колени всадников делаются желтыми от лебеды.

Рим брали. Рим отдавали. Ни у ромеев, ни у италийцев не было достаточно солдат, чтобы оборонять бесконечные стены города. Выбирали какую-то часть, на которой и состязались.

Опытные солдаты выбиты, вымерли. В Италии нечего делать испытанному воину – не стало добычи. Грубые руки войны быстро истирают мягкое золото. Рабы и подданные гаснут от истощения, имущество сгорает, ломается. Многое зарыто, но владельцы бесполезных кладов умерли, и не у кого тянуть жилы, чтобы обогатиться после победы. Из каждых десяти монет две вернулись в Византию, а где потерялись восемь – не скажет даже Нарзес, великий следопыт золота. Торгаши перестали ходить за ромейскими войсками. Доходы плохие, опасностей же – через меру.

Солдат – вот новая разменная монета. Сегодня – к Тотиле, завтра – к ромеям, послезавтра – опять у Тотилы. Иные, проспав ночь, спрашивали у соседа по стану имя начальника. Разве запомнишь, кому служишь?