При воспоминании о крошечной перепачканной ладошке к горлу опять подкатило. Изрыгнув поток желчи, Антон с отвращением вытер рот и обессиленно привалился к дереву.
На обратном пути он изрядно поплутал по лесопарку, уткнулся в конце концов в МКАД и долго выбирался с каких-то окраин, где метро и не предвиделось, а автобусы ходили редко и по странным, извилистым маршрутам. До своей станции пришлось добираться с двумя пересадками, и Антон выбрался из метро только в сумерках — совершенно озверев от давки, но успев принять решение.
Дашка была уже дома — валялась в ванне с журнальчиком. Чуть вздернутый нос был любовно обмазан какой-то белой дрянью из выпотрошенного пробника.
— Принес что-нибудь вкусненькое? — спросила она, заметив краем глаза заглянувшего в ванную Антона.
— Вылезай. Надо поговорить, — сухо сказал Антон и ушел на кухню. Включил чайник и присел у стола, обхватив руками затылок. В голове было пусто. О чем спрашивать? Как заставить ее сказать правду? Что вообще с ним творится, не бредит ли он? Он не знал.
Дашка пришла через десять минут. Вода с мокрых прядей стекала на ключицы, халатик то и дело распахивался. Антон привычно залюбовался ею; потом вдруг заметил — покрасневший нос, прыщик на лбу, выступающий живот… Он отвел глаза и побарабанил пальцами по столу.
— Ну? — подстегнула она.
Антон закурил. Мыслей по-прежнему не было. Антон глубоко затянулся, выпустил дым и, как в омут головой, выпалил:
— Чем ты кормишь своих лошадок, Даша?
— Овсом… — затянула Дашка, хлопая ресницами, — сеном, кашей из…
— Ладно, — оборвал ее Антон и злобно растоптал в пепельнице окурок. — Ладно, — повторил он. — Эту сказку мы уже слышали. Почему Конан покончил с собой?
Дашка округлила глаза.
— Какой Конан?
— Не притворяйся! Он повесился после того, как ты его, мать твою, покатала!
— Да откуда я знаю твоего Конана! Слабак какой-то…
— Вы вылавливаете провинциалов…
— Да нам по фиг, — неожиданно усмехнулась Дашка, и лицо ее стало взрослым и грубым. — Вчера вон один попался… Москвич, блин… Гоа то, Гоа се… Ну и валил бы на свое Гоа! Ур-р-род! — с ненавистью выплюнула она.
Антона передернуло.
— Я не знаю, как это у вас выходит, что вы с этими клячами сделали… — начал он, но Дашка не дала ему договорить.
— А я могу сказать! — выкрикнула она, накручивая себя. — Сказать? Сказать, да?
Антон вспомнил затуманенные глаза Дашки, выходящей из конюшни, и его затошнило.
— Не надо, — ответил он. — Не надо ничего говорить. Собирай вещи…
Антон встал и отвернулся к окну. Прижался к холодному стеклу лбом. Подумал: хоть бы она не захотела уходить. Объяснила бы, что происходит. Тогда они смогут вместе придумать, что делать дальше. Ладно, не надо хотеть слишком многого. Но если бы она оправдалась, соврала, хотя бы заплакала…
— Ты еще пожалеешь… — прошипела Дашка и принялась бросать в сумку свои пожитки.
Они полукругом стояли под его окном — Дашка и ее подруги, верхом на своих полумертвых конях с белесыми глазами. Антон, лежа в кровати, смотрел в потолок и потел от ужаса; сбитая в жгут простыня врезалась в спину, но он не смел пошевелиться. Это был морок, тяжелый ночной морок, и все было часть его: и неудобная постель, и звуки за стеной. Все для того, чтобы он поверил: надо попробовать поговорить с Дашкой, вернуть ее. Надо выйти к ним. Подойти. Перестать сопротивляться. Помочь лошадкам на корм; помочь вечно голодным, алчущим, мертвечиной воняющим древним тварям насытить гнилые утробы…
Под окном ударило об асфальт копыто.
— Да стой ты, пылесос! — прикрикнула одна из девочек.
Антона будто ошпарило. То, чего походя лишили Конана, без чего он не смог жить, — пыль? То, что Антон хранит глубоко в душе, пряча от себя самого, рискуя столкнуться с детским кошмаром, — прах?
Антон встал. Его понесло к дверям, вон из квартиры; он застонал от напряжения, вцепился побелевшими пальцами в косяк. Медленно, шаркая, как старик, вернулся в комнату, упал на колени перед шкафом.
Сверток был на месте. Слава Богу, он был на месте, Дашка не добралась до него или не догадалась перепрятать. Антон злобно отшвырнул в сторону заявление, развернул промаслившуюся старую рубашку, разодрал, срывая ногти, коробку с патронами. «ТТ» лег в руку увесисто и надежно.
Он распахнул окно — девочки снова захихикали. «Прыгай!» — крикнула одна — Дашка? Антон попытался прицелиться, но руки ходили ходуном, и тогда он просто начал стрелять — наудачу, как повезет, пока одна из них не упала с лошади — Дашка? Она свалилась как подрубленная, не издав ни звука, — или Антон просто оглох от выстрелов. Остальные резко развернулись, размахивая стеками, кони тяжеловесным галопом понесли их прочь, а та осталась лежать — Дашка? Антон хотел, чтобы это была Дашка. Антон готов был разрыдаться от одной только мысли, что это могла быть она…
Он понимал, что они вернутся. И понимал, что даже если на этот раз его не поймают, еще раз выстрелить не сможет. Антон поднес пистолет к виску и тут же отдернул, сообразив: не поможет. Наоборот… Он вдруг почувствовал острую благодарность Конану: если б тот не явился на кухню поговорить с Дашкой, Антон бы уже вышиб себе мозги — и оказался полностью в ее власти.
За окном взвыла сирена. Антон аккуратно положил «ТТ» на стол и попытался представить себе тюремную камеру. В голову лезло что-то в духе графа Монте-Кристо: темнота, грубый камень, крошечное окошко под самым потолком… не остров, конечно, но двор, обнесенный высоченной стеной. Огромные, крепкие ворота, за которые никого просто так не пускают. Где дежурят вооруженные люди, которые ни за что не пропустят сомнительных девиц верхом на дряхлых лошадях. Осененный Антон вскочил и бросился к телефону.
— Я человека убил, — сказал он в трубку. — Или ранил. Но скорее всего убил.
Он продиктовал адрес, присел на краешек кровати и стал ждать.
У дознавателя были толстые седые усы и постоянно суженные, будто от яркого света, зрачки, окруженные почти бесцветной радужкой. Но сейчас его глаза потемнели, а усы обвисли, будто мокрые. Антон все глубже втягивал голову в плечи, уже предчувствуя новый, непредсказуемый кошмар. Дознаватель нависал над ним, как бетонная плита, и рассматривал с брезгливым любопытством.
— Куда твои дружки дели тело? — проговорил наконец он.
— Ка… какие дружки? — шепотом переспросил Антон.
— Это вам лучше знать, что у вас за дружки-извращенцы.
— Нет у меня никаких извращенцев… Какое тело? Что вы несете? — закричал Антон, сообразив наконец, о чем его спрашивают. — Хватит с меня Дашкиного тела! — взвизгнул он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});