Хармон подумал: а что, если поселиться здесь, в Лабелине? Причем поближе к станции, чтобы из окна видеть составы и слышать их рев. В таком месте хороший дом обойдется никак не в три сотни, а, вероятно, перевалит за тысячу эфесов. Прежде он счел бы такую переплату сумасшествием. Но за последние недели Хармон поднаторел в мечтаниях, привык к приятному ощущению того, сколь многое ему по плечу. Отчаянную дороговизну Лабелина он воспринял теперь как своего рода вызов: что же, думаете, не по карману такое жилье Хармону Пауле? Ошибаетесь!
Дом возле станции, если вдуматься поглубже, дает большие деловые преимущества: разместишь внизу лавку или тот же винный погребок - и не будешь знать отбоя от покупателей. Причем в ценах можно не стесняться: кто способен позволить себе билет на поезд, тот не будет считать медяки. Но по-настоящему подкупала Хармона не выгода, а сама близость к рельсам. В искровой силе и движимых ею поездах было нечто чудесное, потустороннее. Конечно, состав - не Священный Предмет, он создан руками людей, а не богов. Однако некий отзвук, тихий отголосок божественной силы ощущается в нем. Если Хармон поселится у станции, сможет видеть поезда, несколько раз купить билет и проехаться по рельсам... тогда ему будет не так тоскливо расставаться со Светлой Сферой.
- Ты бы хотела когда-нибудь попутешествовать поездом? - спросил он у Полли.
Вместо ответа девушка прижала ладони к груди и округлила губы в беззвучном "ооо!"
- Вагоны - для неженок, - надменно фыркнул Джоакин, но Полли его не услышала.
Вечером, ужиная со свитой, Хармон завел разговор о будущем:
- Друзья мои, я вот понимаю, что мы не вечно будем странствовать. Рано или поздно, устает человек от скитаний, хочется какой-то другой жизни, да и денежек поднакопится в кошельке. Что думаете тогда делать?
Он не хотел, чтобы выглядело так, будто интересуется ответом одной лишь Полли, и адресовал вопрос всем своим спутникам.
Луиза с Вихрем сказали, что надеются купить участок земли да избу в каком-нибудь селе, и тут же поспорили о том, в какой земле лучше осесть: в Альмере или Южном Пути.
Снайп буркнул:
- Ну уж... придумаю что-то...
Ему хватило бы сбережений, чтобы тоже обзавестись земельным наделом, но не для того, чтобы откупиться от обвинения в дезертирстве.
Джоакин, ясное дело, надеялся купить боевого коня взамен своей лошаденки и поступить на службу к лорду.
Пришла очередь Полли, и она сказала:
- Сизый мор не продлится вечно. Скоро хворь оставит мой Ниар, и тогда я хочу вернуться в родной город. От мужа мне остался дом... Мы жили на втором этаже, а на первом держали мастерскую. Джон был резчиком по дереву - лучшим в Ниаре. У него имелись подмастерья, но иногда и я помогала в ремесле: рисовала карандашом эскизы, Джон повторял их резцом. У меня хорошо получалось!
- Девица - ремесленник? - удивился Снайп. - Странная жизнь у вас в Ниаре.
- И что же, - спросил Хармон, - ты думаешь вернуться и продолжить мужнино дело?
- Отчего нет? Мастерская теперь моя. Вернусь, найду подмастерьев, кто пережил хворь. А дадут боги - встречу хорошего мужчину...
Она тепло улыбнулась Джоакину при этих словах. Тот едва заметно скривился:
- Мужчина тебе, стало быть, требуется мастерового сословия?
- Не обязательно. Любому мужчине приятно будет иметь свой дом и хозяйство. Всякому мужчине нужно когда-нибудь осесть, остепениться, разделить кров с женщиной, которая любит его.
- Не всякому мужчине придется по душе сидеть на месте, - ответил Джоакин. - Работать... как ты говоришь?.. резцом - это для ремесленников. А воин живет в странствиях!
- А детей ты в странствиях растить будешь? - уточнил Хармон.
- Детей?.. - тупо переспросил охранник.
- Конечно! - проворковала Полли. - Когда есть дом и хозяйство, и средства к жизни, самое время обзавестись потомством! Надеюсь, боги будут милостивы и пошлют мне двух сыновей и двух дочек.
Тут она весьма многозначительно погладила себя по животику. Джоакин спал с лица. Впервые ему явилась мысль, что Полли, возможно, уже носит в себе его чадо. И мысль эта никак не пришлась парню по душе. Остаток ужина Джоакин провел в хмуром молчании. Когда Полли предложила ему прогуляться при луне, он ответил отказом:
- Мне это... надо дело сделать... кольчугу почистить.
- Конечно, - бросил Снайп, - надо и кольчугу почистить. Не все ж тебе кинжал полировать.
Джоакин удалился под общий гогот.
А Хармон попросил Полли спеть. Девушка была расстроена, принялась отнекиваться, но к просьбе хозяина присоединились остальные и общими усилиями уговорили. Полли начала с полушутливой-полугрустной "Ох, опасно быть красивой" - под стать своему настроению. Постепенно распаляясь, спела о Хромом Лучнике, а на веселой песенке "Как-то леди танцевала..." голос Полли уже звенел бойко и озорно. Люди за соседними столами слушали ее и прихлопывали в такт. Девушка раскуражилась, взяла кубок крепкого вина и затянула "Песнь о Терезе". Длиннющая, полная геройства и лирики, "Тереза" могла обернуться - в устах неумелого певца - инструментом изощренной пытки. Однако Полли наполнила ее жизнью, сдула прочь весь былинный пафос, вдохнула чувства - подлинные, близкие и понятные простому сердцу. Она будто бы сделалась душою героя песни: любила, как он, роняла слезы из его глаз, смеялась его устами. Хармон успел позабыть, как же славно она поет!
Когда песня смолкла, на время повисла тишина. Впечатленные слушатели перевели дух - и принялись наперебой льстить девушке и упрашивать спеть еще. Словно ниоткуда возник перед нею на столе кувшин прекрасного шиммерийского вина. Полли разрумянилась, глаза сверкали, искрились светлые локоны... Хармону вспомнилось мерцание Сферы, вертящейся среди свечных огоньков.
Повременю немного, - решил Хармон Паула Роджер, - и женюсь на ней. Если не понесла от молодчика, то непременно женюсь.
* * *
Хьюго Дорис Марта, барон Деррил, владел поместьем, приросшим к окраине непомерно огромного Лабелина. Барон происходил из рода Праматери Леоноры - всего лишь одиннадцатой по счету, а именье его было не столь уж велико - дюжина деревень и пара тысяч акров пахотной земли. Однако, благодаря покровительству герцога Лабелина, Хьюго Дорис Марта почитался человеком уважаемым и могущественным.
Замок Деррил замаячил вдали, едва Хармон с Джоакином покинули лабелинские предместья. Хмурая гранитная твердыня, возведенная на холме, господствовала над окрестными селами. С одного боку холм обрывался неприступной кручей, другой склон был более пологим, но сходил в заболоченную низину, что тоже составило бы препятствие для возможного штурма. Дорога несколько раз круто изогнулась, лавируя между прудами и топями, по мостику пересекла ручей и пошла вверх, к замку. На склоне холма, по сторонам дороги был разбит сад, однако он пребывал в унылом запустении: лужайки заросли бурьяном, у скульптур отбиты руки и носы. Проехав мимо ветхой беседки, напоминающей грудную клетку скелета, путники вступили на полосу вырубки вокруг замка. Вот здесь отлично чувствовалась хозяйская рука: каждое деревце и кустик были уничтожены под корень, земля сровнена, будто утюгом прошлись, сухой ров поражал шириной и являл собою серьезную преграду. У атакующего войска не было никакой возможности ни подкрасться к замку незаметно, ни подкатить к стенам осадные башни. По меркам зажиточного и тихого герцогства Южный Путь такая забота о фортификации была удивительна: большинство здешних феодалов, в противоположность Деррилу, вложились бы в сад и махнули рукой на оборону.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});