Читать интересную книгу Мужчина в полный рост (A Man in Full) - Вулф Том

Мать ты моя! Парень успел… войти?

— Не знаю, — сказала Серена, — у меня не хватило духу задать такой вопрос Элизабет. Но я не очень-то верю в ее версию. По-моему, Элизабет просто напилась и решила, что «устроит обработку» знаменитому Фэнону. Как иначе девушка может позволить парню снять с себя трусики?

— То есть ты думаешь…

— Если хочешь знать мое мнение, я думаю, именно Элизабет кивнула в сторону спальни, предлагая Фэнону пошланговаться, и получила то, что хотела.

— Ты хочешь сказать…

— Именно. По-моему, единственная причина всей этой шумихи с «изнасилованием» в том, что подружки Элизабет слишком неожиданно вошли в комнату. Ей надо было срочно отмазаться, вот она и закричала: «Помогите!», «Уберите его!» или что там еще. Сам посуди, она даже не стала ничего рассказывать Инману и Эллен, родители ведь не от нее об этом узнали.

— Что, даже не стала рассказывать родителям?

— Вот именно. Мать одной из девушек, Тани Баер, позвонила Эллен и взвинтила их с Инманом донельзя. Оказывается, Таня Баер рассказала все матери. Элизабет приперли к стенке ее же собственной выдумкой, но она не хотела, чтобы родители жаловались — ни в полицию, ни в университет — никуда. Почему? Говорит, что якобы слишком травмирована, чтобы с кем-то говорить об этом. Но я думаю, она просто понимает — состряпанная на ходу отговорка может обернуться гигантской ложью. Элизабет боится, что в полиции, в суде или где-то еще придется излагать детали и обман может раскрыться. И поэтому просит своих родителей и всех остальных только об одном: «Давайте забудем об этом. Пожалуйста, давайте забудем». Только плохо она знает своего отца, если на это надеется. Инман в ярости, он пытается собрать себе армию, но никаких обвинений выдвинуть не может, потому что дочь «слишком травмирована». «Травмирована», понимаете ли. На «Балу мотыльков» она вовсе не казалась травмированной.

— Я думал, вы с Элизабет подруги.

— Да, подруги. Она вообще симпатичная девушка. И у нас хорошие отношения. Она секретничает со мной. Но разве поэтому я должна считать ее ангелом? Ничего подобного. Ты не понимаешь женщин, Чарли, совсем не понимаешь. Самое изощренное мужское коварство не может сравниться с женским. Элизабет изначально старалась прикрыть это дело как только могла, но не призналась ни Инману, ни Эллен, что она вовсе не такая уж мисс Невинность. А теперь всё это окончательно вышло из-под контроля. Имя Фэнона не сходит с экранов телевизоров и страниц газет. Элизабет по имени не называют, ее называют «дочерью одного из крупнейших бизнесменов Атланты», но весь Интернет пестрит сплетнями благодаря сайту «Охота на дракона», и любой прохожий с ходу скажет, что изнасилованную девушку зовут Элизабет Армхольстер.

Ярко-синие глаза так и сверлили Чарли.

— Ну, хорошо, — сказал он наконец, — допустим, это правда. Каким образом это влияет на мое положение?

— Это влияет скорее на положение Фэнона. Ведь именно он сейчас может потерять все в результате сфабрикованных обвинений.

— И мне следует…

— Тебе следует дать ему хоть какую-то передышку, Чарли! Вовсе не обязательно нападать на Элизабет. Ее можно вообще не упоминать, даже как дочь крупного бизнесмена или кого там еще. Можно просто напомнить всем о недопустимости огульных обвинений Фэнона, о том, что у спортивных звезд много завистников, — ты ведь действительно знаешь об этом не понаслышке.

Крокер отвернулся к стене, посмотрел на панели красноватой сосновой обивки и тяжело вздохнул.

— Чарли! — воскликнула Серена, стараясь снова обратить на себя его взгляд. — Дело не в том, чтобы угодить Фэнону и его сторонникам. Дело в том, чтобы остаться на стороне истины и беспристрастности! Говорю тебе, я знаю Элизабет, она вполне способна шланговаться с любым парнем, который так же известен, как Фарик Фэнон, — неважно, белым или черным, — и «устроить ему обработку». Конечно, об этом не надо говорить на пресс-конференции, но ты вполне можешь хотя бы чуть-чуть защитить Фэнона. Это будет только справедливо.

Чарли откинулся в кресле и тяжело задышал через рот. Дилемма теперь терзала мозг яростнее, чем когда бы то ни было. Он хотел поверить всему, что сейчас сказала Серена. Хотел остаться на стороне истины и обанкротившейся империи Чарли Крокера одновременно. Хотел поверить, что Серена искренне жаждет правды и справедливости и лишь как случайного приложения к ним — сохранения имущества мистера и миссис Крокер.

Словно чувствуя, что почти добилась своего, Серена придвинулась поближе и сказала:

— Сейчас это самая популярная тема для сплетен. А представь, через полгода-год кто вспомнит все эти подробности? Кто вспомнит, что Чарли Крокер высказал на пресс-конфренции несколько прописных истин о звездах спорта, о том, что им завидуют и пытаются их опорочить? Да никто.

Но Чарли знал кое-кого, кто не забудет. Перед глазами так и стояло это темно-красное толстощекое лицо, низкий лоб, гладко зачесанные назад волосы, черные, словно полоса мокрого асфальта. В ушах раздавался прокуренный, клокочущий от злобы голос. Маленькие ненавидящие глаза смотрели прямо в душу.

— Я понимаю — у них, конечно, своя выгода, — продолжала Серена, — но этот Роджер Белл совершенно прав — ты действительно кое-что сделаешь для Атланты, сделаешь очень много, если просто встанешь и скажешь: «Давайте на минутку успокоимся. Давайте подумаем. Давайте не будем спешить с осуждением». Ведь на самом деле ты именно это и скажешь: «Давайте не будем спешить с осуждением». Учитывая то, что я знаю об Элизабет — и не только я, а, кстати, довольно много народу, она девушка общительная, — кто-то должен выступить с таким заявлением, кто-нибудь твоего уровня. Не может же мэр делать все в одиночку. А вдвоем вы бросите мощный призыв поверх расовых барьеров. И впоследствии город будет благодарить тебя. Многие на твоем месте пошли бы по пути наименьшего сопротивления и промолчали, что бы им ни было известно об Элизабет. Для такого выступления нужна определенная смелость. Ты не примешь чью-то сторону в этом споре, ты просто немного разровняешь игровое поле.

Да, подумал Чарли, черные меня поблагодарят, как и все джины ричманы Атланты… а вот «Пидмонтский ездовой клуб»… Перед глазами встали крыльцо с навесом, парадный вход и портье Гейтс, помогающий выбраться из «Мерседеса» высокому белому мужчине… может быть, Артуру Ломпри… Ломпри вдруг представился Чарли как живой — непропорционально высокий рост, согнутая, как у гончей, шея… Ломпри должен был знать, что тут пахнет влиятельным покровительством, ведь на него оказал давление… кто? Кто-то же велел Ломпри отозвать собак от Чарли с его холдингом. Но что Ломпри скажет в клубе? Что он может сказать? Много ли ему известно?

Крокер ощутил внезапный прилив сил. Он позвонит Инману, нет, встретится с ним. Расскажет обо всех опасностях, всех подводных камнях этого дела. Ведь и Элизабет, возможно, рискует. Расскажет, что он, Чарли, собирается выступить на пресс-конференции вместе с мэром, чтобы разрядить ситуацию, не допустить взрыва, провести справедливое расследование. Его поступок послужит во благо Элизабет, Эллен и самого Инмана точно так же, как и во благо всех остальных. Расовый барьер… интересы крупного бизнеса в городе с такой спецификой… действовать, «как принято в Атланте»…

Одна только беда — прокручивая в голове свою будущую речь, Чарли попробовал представить Инмана… вот здесь вот, рядом… Инмана, который спокойно и рассудительно выслушивает его доводы, принимает их к сведению и в конце концов соглашается… Но картинка не складывалась, как бы Чарли ни старался. Добравшись до слов «разрядить ситуацию и не допустить взрыва», Крокер тут же узнает кое-что о взрывах и разрядах, это уж точно.

И торнадо у него под черепом все клубился, клубился, клубился…

— Чарли, — ласково спросила Серена, — неужели это так ужасно — сказать правду?

Даже с Дервудом в роли гида (а тот был не очень-то разговорчив в силу особенностей биографии) Конрад сразу почувствовал, на какую широкую ногу поставлена жизнь в Терпмтине. Конюшня, размерами больше любого здания во всем калифорнийском Питсбурге, вмещала пятьдесят девять лошадей. Что человек может делать с такой прорвой коняг? А еще Змеиный дом и племенной загон, целый загон только для случки лошадей. Собачий питомник на сорок псов. И везде сновали работники; если речь заходила о Чарли Крокере, все они неизменно называли его «кэп Чарли».

Вернувшись в Главный Дом, Конрад помог старику подняться в спальню — судя по обстановке, еще одну гостевую комнату. Мистер Крокер передвигался на своих алюминиевых подпорках уже гораздо лучше, настолько хорошо, что Конрад предложил ему перейти на трость, но тот не согласился. Ему велели ходить на подпорках… клак-клак… клак-клак… клак-клак…