Читать интересную книгу Дневник для Стеллы - Джонатан Свифт

Свифт уехал в Ирландию в августе 1714 г., а около трех месяцев спустя, в начале ноября за ним последовала и Ванесса. У нее было несколько причин для переезда. В феврале того же 1714 г. умерла ее мать (один из братьев умер еще в 1710 г. 16 лет от роду) и на ее попечении осталась чрезвычайно болезненная младшая сестра — Мери. Второй брат Бартоломью — беспутный и безвольный — тоже был слабого здоровья и вскоре после этого умер в 1715 г., 22 лет от роду. Он предвидел эту раннюю смерть, знал, что не оставит потомства, и в завещании был озабочен только тем, чтобы имя Ваномри не исчезло бесследно. [См. в кн.: Brocqug Sybill Le. Cadenus. Dublin, 1962, p. 144—148.] Материальные дела семьи находились в крайне запутанном состоянии: после смерти матери осталось много неоплаченных счетов, а внушительное отцовское наследство, находившееся главным образом в Ирландии, угодило в руки к хитрому сутяге-душеприказчику отца, который под всякими предлогами с помощью юридических уловок оттягивал передачу наследства в распоряжение (теперь уже и с долей матери и обоих братьев впридачу) Ванессы и ее сестры. Естественно, что необходимость упорядочить свои имущественные дела побудила Ванессу покинуть Лондон. Но не менее важной причиной было и чувство одиночества. Ванесса нуждалась в помощи, в советах и дружеской поддержке и естественно рассчитывала на такую помощь от Свифта. Но главное, она любила его, и он об этом знал. Ванесса не верила, чтобы Свифт мог покинуть ее в таком положении.

Переезд Ванессы в Ирландию никак не входил в расчеты Свифта: возможно, что прелесть общения с его новой воспитанницей, ее ум и обаяние увлекли Свифта несколько дальше, нежели он этого хотел, но он понимал, что присутствие Ванессы в Дублине чрезвычайно усложнило бы его жизнь. Так оно и случилось. Ее приезд не мог остаться незамеченным; ведь еще недавно их семья была одной из самых почтенных в городе. Тернстайл-элли, на которой жила здесь Ванесса, была расположена очень близко от деканата св. Патрика и от Кейпел-стрит, где жила Стелла. У них было много общих знакомых, и в Дублине, тогда сравнительно небольшом городе, они принадлежали к одному и тому же узкому кругу. Трудно предположить, чтобы Стелла совсем ничего об этом не знала. Может быть, именно по этой причине она вскоре после приезда Ванессы настояла на браке, пусть тайном, пусть ничего не менявшем в ее жизни, но зато сохранявшем то статус-кво, с которым она примирилась, которое стало привычным и хотя бы ограждало ее от участи быть покинутой или стать свидетельницей торжества и счастья соперницы.

Но в таком случае, почему Свифт, согласившись на брак, не пожелал сделать его настоящим? На этот счет высказываются самые разнообразные догадки и предположения. [См. работу: Gold M. В. Swift's marriage to Stella together with imprinted and misprinted letters. N. Y., 1967.] Еще из книги Оррери явствует, что уже тогда ходили слухи, будто Стелла — внебрачное дитя Темпла, точно так же, как и Свифт (Orrery, pp. 4, 17) и поэтому, по мнению некоторых биографов, непреодолимой преградой была угроза инцеста; по свидетельству Дилени, Свифт и Стелла будто бы узнали об этом уже после бракосочетания. Пищей для такого рода догадок служило то обстоятельство, что Темпл завещал Стелле значительную по тем временам сумму, хотя она фигурирует в завещании только как служанка его сестры, не говоря уже о такой странной детали, подмеченной современным исследователем [Johnston D. In search of Swift. Dublin, 1959, p. 95—96.], что Дингли, родственница Темплов, согласилась на роль компаньонки при Стелле — бывшей служанке Темплов (хотя обязанностей служанки она никогда там не выполняла). Что же до Свифта, то и его рождение несколько месяцев спустя после смерти его отца, и жизнь в младенчестве отдельно от матери, в Англии, на попечении кормилицы, и последующая жизнь в доме Темпла — все служило пищей для подобных домыслов. И хотя ни то, ни другое, ни третье ничего не доказывает, тем не менее, эти факты и теперь обсуждаются в исследованиях зарубежных биографов Свифта.

Дин Свифт, с возмущением отвергая подобные догадки (р. 95—96), объясняет дело более просто, хотя едва ли более убедительно: Стелла была слишком низкого происхождения, и Свифт, у которого в это время было особенно много врагов, навлек бы на себя таким шагом их злорадство и презрение (р. 80). Выдвигались соображения и будто бы присущего Свифту патологического отвращения к женщинам и вообще к плотской и физиологической стороне бытия, будто бы физической неспособности к браку (Вальтер Скотт) [Scott W. Memoirs of Jonathan Swift…, vol. I, p. 248.] или боязни, что его потомству будет грозить безумие (при этом цитируют будто бы сказанные им однажды слова: «В моей крови заключено нечто такое, чего ни один ребенок не должен унаследовать»). Не обходится и без наукообразных рассуждений о возникшем еще в раннем детстве комплексе, а для вящей убедительности приводится научный аппарат: ссылки, например, на труды известного специалиста в области сексуальной патологии Крафта-Эбинга и пр. [Gold M. B. Swift's marriage…, p. 128.] Свифт многое предвидел в своих мрачных прозрениях, но такое ему едва ли могло прийти на ум. Еще несколько слов лишь об одной сравнительно недавней версии, предложенной известным ирландским поэтом, драматургом и эссеистом У. Б. Йитсом, которого почти неотступно занимала личность великого сатирика.

В предисловии к пьесе «Слова на оконном стекле» («The words upon the window-pane», 1931) [Yeats W. B. Selected prose. London, 1964, p. 212—234.] Йитс, как затем и в самой пьесе его герой — филолог Корбет, усматривает причину безбрачия Свифта и его боязни иметь потомство в сознательном страхе перед будущим, перед участью разума в человеческом обществе. Согласно Йитсу, эпоха Свифта была временем торжества интеллекта, и Свифт настолько страшился, что на смену ей придет эпоха тех манипуляторов мозгом, которых он высмеял в III части «Путешествий Гулливера», и свободе интеллекта наступит конец, что в его полубезумном мозгу это превратилось в боязнь потомства. И его опасения вскоре-де подтвердились появлением трактатов Руссо, прославлявшего инстинкты дикарей и подготовившего, в свою очередь, появление санкюлотов. Йитсу вторит его герой Корбет: Свифт… предвидел крушение Разума, он предвидел демократию, он должен был страшиться будущего. Пьеса Йитса талантлива, она трагична к одновременно чуть ли не сбивается на фарс; трагичны фигуры Свифта, Стеллы и Ванессы; драматизм их диалога особенно оттеняется пошлостью и бездуховностью собравшихся здесь и внимающих им спиритов, как бы символизирующих собой то интеллектуально убогое общество, которое сменило эпоху Свифта, но рассуждения Йитса в предисловии и основная мысль пьесы, увы, достаточно тривиальны, они едва ли помогают нам понять драму Свифта и скорее свидетельствуют о времени и жизнеощущении самого автора. Мы, видимо, никогда не узнаем, был ли заключен брак со Стеллой, никогда не узнаем, почему Свифт избрал своим уделом одиночество. Ясно лишь одно — с приездом Ванессы драматизм сложившейся ситуации только усугубился. Ванесса с сестрой жила попеременно то в Дублине, то в унаследованной ею небольшой усадьбе на окраине городка Селлбридж в 10 милях от Дублина и неподалеку от дороги, по которой Свифт ехал обычно в свой приход Ларакор. Тем не менее, как это видно из писем, до 1720 г., то есть за первые шесть лет пребывания Ванессы в Ирландии, он ни разу не приезжал в Селлбридж, и они виделись только в Дублине, да и то достаточно редко, поскольку Свифт не хотел давать пищу для всякого рода пересудов, из тех же писем видно, что Ванесса вела чрезвычайно уединенный образ жизни, проводя целые дни в обществе больной сестры и предаваясь печальным размышлениям. После Лондона, где у них в доме едва ли не каждый вечер бывали гости и притом люди избранного круга, нынешняя жизнь была, конечно же, особенно тягостной. Тяжбе с душеприказчиками мистера Ваномри не было видно конца, состояние сестры все чаще казалось безнадежным, да и собственное здоровье Ванессы оставляло желать лучшего. В этих условиях все содействовало тому, чтобы Ванесса со всей силой своей страстной натуры сосредоточилась на безысходном и мучительном чувстве. Свифт тщетно взывал к ее благоразумию, ее жалобы и упреки постепенно утрачивали свое действие на него и только раздражали или приводили в ярость; она и сама это понимала, но ничего не могла с собой поделать. Прервать их отношения Свифт тоже не решался — в письмах Ванессы мольбы сменяются порой негодованием и даже почти нескрываемыми угрозами, которые тотчас сменяются слезами слабости или попыткой перевести все в шутку… Свифт старается в таких случаях изящно выйти из положения, говоря, что будет писать еще реже, чтобы получать такие прекрасные письма, или же ссылается на занятость, нездоровье, дурную погоду… Письмами они обмениваются через посыльного; иногда это наспех составленные записки; вместо адреса Свифт нередко пишет ласкательные прозвища Ванессы — Эсси, Мисэсси, Мист…; сам он фигурирует в этих письмах не как декан и не Каденус (латинизированная анаграмма слова декан), а как Кэд (часть этой анаграммы), или Сомнус, или пишет о себе в третьем лице: «Ваш друг… как раз был у меня…»; он старается писать по возможности обиняками и предлагает ей заменять все те слова, которыми она хотела бы сопровождать его имя в конце или начале письма, то есть ласковые эпитеты, черточками, чтобы посторонние не поняли, о чем идет речь, и она пытается следовать его примеру, но в ее письмах то и дело прорывается неприкрытая страсть.