Поднявшись на верхний ярус, Буонн равнодушно скользнул взглядом по неровной шеренге филитов в неряшливой, покрытой пылью одежде. Нет, он отдавал должное умению и сноровке местных рабочих, но обращать на них внимание было ниже его достоинства.
Он уже проходил мимо, как вдруг уловил краем глаза резкое движение кого-то из них. Один из филитов стремительно бросился ему навстречу, и в руке у него блеснул металл.
Дальше Буонн действовал автоматически. Разворот! Уклонение! Попытка захвата руки с ножом! Он делает все, все правильно, но потерявшее гибкость и погрузневшее тело подводит его, и он опаздывает на какую-то долю секунды. Все, что ему удается, это немного отвести в сторону лезвие, и вместо того, чтобы пронзить сердце, кинжал вонзается в верхнюю часть живота.
Какая боль! Буонн сгибается напополам, хватаясь руками за жаркое от крови – его крови – лезвие. Совсем рядом бешеное юное лицо филита. Он продолжает сжимать кинжал, и кричит что-то в лицо Буонну. Но переводчик департаментского советника настроен на горданский язык, и он не понимает.
Удар сердца.
Ноги не держат, и Буонн валится на бок, кинжал выскальзывает из раны и скрюченных пальцев советника, и снова оказывается в руке филита.
Охрана! Во имя черных звезд, где охрана?!
Буонн не видит. Все происходит у него за спиной. Двое охранников, бросившись ему на помощь, сталкиваются между собой и падают прямо под ноги третьему. Четвертый смещается, открывая директрису для стрельбы, но оружие по-прежнему стоит на предохранителе, и выстрела не происходит.
Еще один удар сердца.
– Подохни, тварь! – кричит Чирр Чолль, замахиваясь, чтобы нанести второй удар.
Выстрел! Выстрел! Выстрел! Это не охранник. В руке одного из филитов появляется маленький черный пистолетик с чуть дымящимся стволом. Чирр Чолль вздрагивает от толчка, вернее, от трех толчков, одного за другим. На груди у него набухают красные пятна. Но кинжал все еще у него в руке, и он продолжает движение сверху вниз, из последних сил стремясь достать ненавистного пришельца.
Снова выстрелы. Два выстрела, один за другим. Кинжал вылетает из руки Чирра Чолля и, вращаясь, летит куда-то в сторону. Сам Чирр Чолль ломается и валится навзничь в шаге от лежащего пришельца.
Пульсирующая жгучая боль отдается во всем теле, но Буонн заставляет себя оторвать одну руку от раны и приподняться, опершись на нее. Не смотреть вниз! Он не должен, не имеет права терять сознание! Начальник его охраны, наконец, снял свой игломет с предохранителя и в бешенстве водит стволом из стороны в сторону, готовый открыть огонь. Остальные трое тоже на ногах и взяли на прицел горданских сопровождающих и группу рабочих. И те, и другие стоят, не шевелясь, и это спасает им жизнь.
По имперским законам, представителям низших рас под страхом смерти запрещено носить оружие в присутствии имперских граждан, а при покушении на людей высшей расы немедленной казни подлежат не только преступники, но и их родственники до третьего колена, соседи и свидетели преступления.
– Мы не на Кронтэе, – негромко напоминает Буонн, и начальник охраны приходит в себя и чуточку расслабляется.
Вот и хорошо, по крайней мере, палить направо и налево он теперь не станет.
А пока нужно заняться другим делом. Как старший в чине, он имеет полное право провести на месте дознание. И вынести приговор.
– Где его родственники? – спрашивает Буонн.
Его голос звучит слабо, но автоматический переводчик работает безукоризненно, и динамик, закрепленный на правом плече, громко повторяет вопрос на горданском.
Кен Собеско чувствует, как вокруг них с Дакселем словно сгущается вакуум. Все стараются отстраниться от них, спрятаться друг за друга, а великан-бригадир изо всех сил пытается стать маленьким и незаметным.
Собеско яростно сжимает кулаки, не замечая, как ногти впиваются ему в ладони. Поздно! Ничего сделать уже нельзя! Проклятый пришелец жив, он полулежит-полусидит, прижимая одну руку к животу, а из-под его пальцев обильно сочится густая синяя жидкость, по цвету напоминающая немного разведенные водой чернила. Чирр, их юный товарищ Чирр Чолль умирает, сраженный пулями своих же, филитов – хотя какие они теперь, к черту, свои?!
Губы пришельца шевелятся. Он шепчет что-то в крошечный микрофон сбоку от тонкогубого рта.
– Где его родственники? – вдруг спрашивает по-гордански ровный механический голос.
– У него нет родственников! – яростно кричит Собеско. – Вы убили их всех!
Кажется, в глазах пришельца мелькнуло что-то похожее на сочувствие. Или это ему только показалось?
– Сын черной звезды, – шепчет Буонн.
Переводчик и в этот раз повторяет его слова на горданском, но никто из филитов не понимает.
Откуда им знать, что так называют в Империи мстителя, мстителя-одиночку, потерявшего все и отринувшего жизнь ради чистой, холодной, яростной мести. Месть – это благородно. Рабы, трусливо цепляющиеся за жизнь, не мстят.
– Старший-три, – подзывает к себе Буонн начальника охраны. Ему трудно говорить, и слова приходится выдавливать из себя по одиночке. – Пусть… свершится… правосудие… В отношении… преступника.
Начальник охраны вскидывает игломет и мелкими шагами подходит к лежащему навзничь Чирру Чоллю. Чирр Чолль еще жив. Грудь его окровавлена, лицо искажено от боли, но он в сознании и тяжело дышит, хватая воздух широко раскрытым ртом.
Начальнику охраны очень жалко себя. Настолько жалко, что просто хочется взять и заскулить подобно обиженному псу. Две дюжины… Две дюжины лет беспорочной службы, вся его карьера летит под откос из-за какого-то филлинского сопляка с железякой в кармане. Прощайте теперь надежды на повышение: все, что его ждет, – это трибунал, разжалование, постылая служба в глухом углу или позорная отставка без пенсии…
Не сдержавшись, начальник охраны испускает-таки тонкий скулящий звук, поспешно обрывает себя и со злостью смотрит на лежащего филита. И получает в ответ взгляд, исполненный такой ненависти, что отшатывается назад. Чтобы избавиться от этого взгляда, он поспешно поднимает игломет и стреляет – раз, другой, третий. Жалея только об одном: его оружие заряжено не разрывными, а обычными иглами, убивающими противника не менее эффективно, но не так эффектно.
И все же, что-то говорит ему, что от этого взгляда он уже не избавится никогда.
В толпе Дилер Даксель выкрикивает страшное, черное ругательство на баргандском и порывается куда-то вперед. Собеско хватает его за руку, и Даксель обмякает. Рабочие смотрят на них со страхом и пытаются отодвинуться еще дальше. Пришельцы не реагируют.
– Правосудие свершилось, – произносит ритуальную фразу Буонн, стараясь, чтобы его услышали и свои.
Один из охранников, проявляя запоздалую сметку, уже сидит на корточках возле него, держа в руке оранжевую капсулу болеутолителя.
– Но, господин департаментский советник! – вдруг протестует начальник охраны. – Они ведь тоже обязаны понести наказание.
Буонн вздыхает. У него нет сил спорить. Боль по-прежнему разрывает его тело, в голове шумит, и волнами прокатываются приступы слабости от потери крови. К тому же, формально старший-три прав. Законы Империи не знают исключений, а наличие Филлины в них пока не предусмотрено.
С трудом он снова поднимает голову. Горданские сопровождающие стоят тесной кучкой шагах в десяти, не решаясь подойти ближе. Они потрясены и напуганы, хотя, конечно, не подозревают, что им грозит. Просто, думает советник, им, очевидно, не поздоровится, если высокий инопланетный гость вдруг возьмет и откинет копыта у них на глазах.
Но пока он жив, он не даст и пальцем тронуть никого из горданцев. И вовсе не потому, что кто-то из них своими выстрелами спас ему жизнь. Взаимопонимание, достигнутое с Горданой, необходимо сохранить любой ценой.
Буонн переводит взгляд на рабочих. Двое из них стоят отдельно от остальных, в глазах – только горе и боль утраты. Родственники? Нет, родственников нет в живых. Тогда знакомые? Соседи? Друзья? Какое это теперь имеет значение?