Читать интересную книгу Метро 2033: Под-Московье (сборник) - Анна Калинкина

– А уж веселые мутанты с Каланчевки – это, скажу я тебе, чуть ли не самые кошмарные существа. Они примерно как люди, только все волосами заросли и передвигаются на четвереньках – да так быстро. И дышат хрипло на бегу – хех-хех-хех, – как будто хохочут. Оттого, когда стая бежит, ее издали слышно. И ведь многие одеты в обноски какие-то – вот в чем кошмар. Так посмотришь на них и задумаешься – что жизнь наша? Сегодня ты еще ходишь на двух ногах и спишь в тепле, а завтра уже на карачках бегаешь и объедкам радуешься. Но я тебе так скажу – не это самое страшное в теперешней жизни, Катя. Теперь ведь человек человеку – зверь. Убить готовы друг друга из-за ерунды. И ладно бы мужики только. Бабы еще хуже лютуют. Вон, говорят, на Китай-городе одна троих порешила просто из-за того, что не понравилось ей, как они посмотрели на нее. Представляешь, что творится, если даже там, на станции бандитской, ужаснулись люди? Даже по их понятиям это – форменный беспредел. И ведь так до сих пор убийцу эту и не поймали. Как подумаешь, что и теперь она где-то поблизости ходит… Вот только представь себе – идешь ты с детьми по туннелю, а она – тебе навстречу. С ножом. Говорят, за нее большую награду обещали. Я все сам собираюсь по туннелям побродить – может, встречу ее где? Мне ту премию получить совсем не помешало бы, да и дело бы доброе сделал – хороших людей от убийцы избавил. Страшные времена настали, Катя, вот что я тебе скажу, если даже бабы так озверели…

– Мне пора, наверное, – пробормотала Кошка. Мужик выглянул из палатки и махнул рукой:

– Да рано еще, не подошла дрезина. А я ведь тоже один-одинешенек, Катя. У тебя вон хоть дети есть. Может, останешься со мной жить? Я вижу – ты девушка скромная, а что с детьми – так это даже лучше. У меня была жена раньше, но ребенок мертвый родился, она и ушла. А теперь тоскливо. Хочется, чтоб ждал кто-нибудь из походов. Зарабатываю-то я неплохо, прокормили бы твоих крикунов. И ты бы жила, горя не зная. Ну там, иной раз постираешь, сготовишь чего-нибудь – зато сыта была бы, семью имела. Соглашайся! Попытка не пытка – не поладим, так разбежимся.

Кошка решила попробовать сменить тему.

– А мне показалось, – тихонько сказала она, – что когда дрезина отъезжала, под нее девушка спрыгнула, прямо на пути.

– А-а, – не удивившись, сказал Никита, – в красной шали, что ли?

– Да. Откуда ты знаешь? Эта шаль так и летела за ней – словно крыло, – вздрогнула Кошка.

– Обычное дело – привидения, – охотно разъяснил Никита. – Ее тут видели уже. Самоубийца, наверное, вот и не может успокоиться. Тут еще и не такое бывало. Часовые рассказывали – однажды ночью целый траурный поезд мимо проехал. Тихо-тихо – без гудка, без огней… Просто выехал из туннеля паровоз старинный, тянущий открытую платформу. А на ней, прикинь, гроб открытый стоял, весь венками и еловыми лапами заваленный, цветами усыпанный! И лежал в нем мужик в черном пальто, с небольшой бородкой, торчавшей вверх. Проехал поезд вдоль всей станции и снова в туннеле скрылся. Откуда ехал, куда делся – никто не узнал, спрашивали потом – на следующей станции его не видели. Часовым дали по три дня отгулов, налили спирта и велели языком не трепать. Да только рты народу разве позатыкаешь? Лично я думаю, что это как-то было связано со штурмом Комсомольской радиальной. Потому как произошло вскоре после этого. Слыхала, небось, о тех событиях? Когда наши коммунистов штурмовали? – понизил он голос.

Кошка мало что слышала об этом, но, на всякий случай, кивнула.

– Вот я и думаю, – сказал Никита, – что был то, на самом деле, поезд-призрак с Красной ветки. Просто не туда заехал. А может, нарочно был послан, в напоминание и наказание… Так что ты решила, Катя? Останешься со мной?

– Да я не могу… – начала было Кошка. Никита нахмурился:

– Я бы на твоем месте крепко подумал, Катя, прежде, чем отказываться. Уж больно ты разборчивая в твоем-то положении. Себя надо помнить. Я вон тебя с довеском готов взять – это не всякий тебе предложит. Я мужчина самостоятельный, обеспеченный. А ты, Катя, сдается мне, врешь. У тебя, наверное, и мужа-то никакого никогда не было. Обманул, небось, мужик и бросил с пузом. Но я не мелочный, Катя. Я готов тебя простить. Так что пока не поздно, подумай хорошенько, прежде чем от своего счастья отказываться.

У Кошки отвисла челюсть. Теперь ее еще и во вранье обвинили – а она ни слова толком и сказать-то не успела, все больше молчала и кивала.

Тут, к счастью, Павлик у нее на руках захныкал.

– Ой, он, наверное, снова есть хочет!

– Так покорми его.

– Мне нечем, – пробормотала она.

– Молока, что ли, нету? Это тут часто бывает, – авторитетно заявил Никита. – Питание неважное и все такое. Посиди тут, а я поищу кого-нибудь, кто может помочь.

Подождав чуть-чуть после его ухода, Кошка быстро выбралась из палатки и поспешила к перрону. Дрезина уже стояла там, она торопливо уселась и все оглядывалась – не догоняет ли ее новый знакомый? Наконец дрезина тронулась, и Кошка облегченно вздохнула. Ей казалось, что осталось совсем немного.

Глава 15

Кто тебя нанял?

Кошку схватили на Краснопресненской. Там, где чуть ли не на каждой колонне были развешаны изображения Нюты – Победительницы Зверя, где ей уже показалось, что теперь она в безопасности. С младенцами на руках сопротивляться толком Кошка не могла, хотя кому-то все же неслабо заехала ногой по коленке – месяц теперь будет хромать, не иначе.

– Чего вы от меня хотите?! – кричала она, хотя на самом деле понимала – то, что так долго удавалось избегать ареста, можно объяснить только чудом. Но как они догадались? На чем она прокололась? Кошка решила молчать до последнего и сначала узнать, что ей предъявляют. Но Павлик и второй малыш, что будет с ними в тюрьме? Кошка лихорадочно твердила стражам, пока ее вели через всю платформу:

– Мне нельзя в тюрьму. У меня дети грудные. Они не выдержат, умрут.

– Да что ты всполошилась? Может, тебя сразу отпустят, – буркнул один из них, но так гадко ухмыльнулся при этом, что Кошка поняла – врет. Скорее всего, это надолго. Несчастный Павлик, так ей и не удастся его спасти. Он и так уже давно не ел, и личико его казалось почти прозрачным. А еще младенец непрерывно кряхтел и морщился, словно у него что-то болело, и постоянно пачкал тряпки, в которые она его заворачивала. Да и второй был тихий, вялый – словно угасал потихоньку.

Когда она проходила мимо, люди глядели на нее молча, и во взглядах Кошка читала любопытство, злорадство, презрение – все, что угодно, только не сочувствие. И вдруг от толпы отделилась темноволосая черноглазая женщина, очень красивая, похожая на цыганку, протянула руки:

– Давай мне детей, голубушка. Присмотрю за ними.

Как и в случае с Мартой, Кошка не знала, можно ли ей доверять. И, точно так же, у нее не было выбора. К тому же лицо женщины показалось ей смутно знакомым. Где-то она ее уже встречала. И Кошка сунула младенцев ей в руки.

– Кто ты? Как тебя найти, если жива буду?! – крикнула она.

– Маша я, голубушка. Гадалка Маша. Меня тут всякий знает, – успокаивающе произнесла женщина. И Кошка вдруг почувствовала облегчение. Тем более, что Павлик не стал капризничать, даже не заплакал – по правде говоря, у бедняги, наверное, и сил на это уже не осталось. Оба младенца, наоборот, вмиг успокоились на руках незнакомки. И женщина тут же скрылась в толпе. Но больше всего удивило Кошку, что ее конвоиры ничего не возразили. И они сами, и окружающие словно восприняли это как должное. Возможно, насчет младенцев никакого приказа им не отдавали, а возиться с ними никому не хотелось.

* * *

Кошку держали в тюрьме уже несколько дней. Это было подсобное помещение, разделенное грубо сваренными из ржавых арматурных прутьев решетками на несколько отсеков. В соседних камерах держали каких-то бродяг, и разговаривать с ними, несмотря на все попытки завязать общение, Кошка не стала. Она молча лежала на грязном матрасе, отвернувшись к выложенной кафелем стене. Кафель был в каких-то бурых потеках, что наводило на нехорошие мысли. Казалось, кто-то из заключенных, не выдержав заточения, разбил голову об стену, а его мозги поленились отмыть как следует. Воздух здесь был душный, спертый, а кормили узников два раза в день жидкой грибной похлебкой. Зато Кошка наконец-то смогла выспаться – первый раз с тех пор, как у нее на руках оказалось двое детей.

Иногда ее вызывали на допрос. Офицер с жестким лицом отрывистым голосом задавал вопросы:

– Кто тебя нанял? На кого ты работаешь? На красных? На фашистов?

Кошка никак не могла взять в толк, чего от нее хотят, но на всякий случай решила все отрицать.

Потом к жестколицему присоединился другой. У этого, наоборот, лицо было округлое, бабье, и голос, пожалуй, даже приятный. Он успокаивающе говорил:

– Ты же умная девушка, Катя. Ты все нам сейчас расскажешь, и мы тебя отпустим. Домой, к маме. Война и шпионаж – не женское дело. Вот одну шпионку недавно нашли мертвой. Небось, свои же и убрали. И говорят, поблизости видели женщину, похожую на тебя. Но ты нам все честно расскажешь, и мы тебя будем охранять. Может, сделаешь доброе дело – поможешь предотвратить диверсии, которые твое руководство планирует. У нас тут и так хлопотно – то труп нашли, то мотовоз куда-то запропастился…