мешай!.. Пусть рассказывает! — прикрикивали на него.
— Идут, а ружья у них длинные-предлинные, держат вот так. — Рассказчик показывал, как красные держали ружья. — Одеты одинаково, точно с одной колодки снятые. Шагают — топ, топ, топ, топ! Все огромные, сажень в плечах. Жуть!
На третий день в бандитских отрядах стало известно, что предстоит пересечь Алдан и захватить деревни на противоположном берегу. Многим это было не по душе. Когда записывались в солдаты, думали, что дальше Нелькана не пойдут. И вдруг — на тебе!..
Чтобы не смешить народ, «армии» переименовали в отряды. Была образована одна повстанческая армия под командованием Коробейникова.
По так называемому «малому стратегическому плану» Коробейникова отряд Тоястаухова движется выше Троицкого и, перейдя Алдан в направлении Хатыргана, устремляется на Чаран. Отряд Коробейникова, овладев Троицким, совершает бросок и врывается в Петропавловское. Отряд Канина пересекает устье Майи и соединяется в Чаране с отрядом Толстоухова. Отряды Канина и Толстоухова переходят реку в двенадцать часов дня. Как только река будет пересечена, отряд Коробейникова снимается на марш.
В отряде Коробейникова насчитывалось двести пятьдесят человек. С утра все были оживлены — знали о предстоящем походе. Сидя на берегу на опрокинутых лодках, вояки наблюдали, как отряды Канина и Толстоухова, рассыпавшись на льду, переходили Алдан.
Пожилой вояка, почесывая спину, спросил своего приятеля, сидящего на лодке:
— Ты не боишься?
Тот, не отрывая глаз от фигур, что маячили на реке, ответил:
— Бойся — не бойся, теперь уже ничего не поделаешь, раз встряли в это грязное дело.
— Грязное?
— А то нет? Охотимся на людей, будто на зверей! Скажи, хорошо это?
— Перешли!.. — послышались радостные голоса. — Наши на том берегу!
Все затаили дыхание в ожидании перестрелки. Но ничто не нарушило тишины.
— Похоже, нет там красных, — высказал предположение пожилой вояка.
— Встать! — зычным голосом скомандовал Коробейников. — Через реку гуськом шагом марш!
Шли друг за другом, лавируя между торчащими торосами.
Село Петропавловское казалось совсем безлюдным: ни единой души ни на улицах, ни во дворах. Даже в окна никто не выглядывал.
И все же нашелся человек, который встретил Коробейникова с распростертыми объятиями. Это был Галибаров.
— Если бы вы знали, как я вас, господа, ждал! — восклицал купец. — Ночью встану и прислушиваюсь: не идут ли? Наконец-то!.. Наконец, освободители наши! Милости прошу ко мне в дом!
— Господин Галибаров, не можете ли вы сказать, куда удрали красные? — спросил Коробейников, вытирая потный лоб.
— Понятия не имею. Знаю только, что одна семья укрывает раненых.
— Кто такой? Фамилия? — рявкнул Коробейников. — Сколько человек? Где они?
— Не волнуйтесь, господин офицер, никуда они с подбитыми крылышками не денутся, — успокоил его Галибаров. — По слухам, красных прячет на сеновале ревкомовец Сокорутов. Он живет на берегу речки Мокуя.
— Сутакин! — разошелся командующий. — Берите двадцать солдат. Господин Галибаров, дайте провожатого — пусть укажет дорогу.
Коробейников и Сутакин с двадцатью бандитами нагрянули к Сокорутову. В загоне разворошили стожок и нашли восьмерых раненых. Их выволокли во двор, изрешетили пулями.
Коробейников посовещался с Галибаровым и приказал расстрелять Сокорутова и его семью — жену и четверых детей.
Но мужик забаррикадировался в доме и с полчаса дрался с бандитами. Двоим он раскроил черепа топором, третьему всадил в грудь охотничий нож. Когда Сокорутова, наконец, скрутили, рассвирепевший Коробейников разрядил в него наган.
Детей и жену ревкомовца расстреляли во дворе.
А вечером Галибаров в честь прихода своих спасителей дал торжественный ужни. Присутствовали на нем только офицеры.
— Господа, можете на меня рассчитывать всегда и во всем! — распинался купец. — Если хотите, завтра дам вам девять человек в пополнение. Вооружу с ног до головы, выделю подводу, буду кормить их и поить.
— Ура-а! — пьяно завопили офицеры.
Командующий полез к Галибарову целоваться.
— Господин Галибаров!.. Юсуп… Как вас?..
— Юсуп Гайнулович, — подсказал Галибаров, облизывая толстые губы.
— Юсуп Гайнулович, вы истинный патриот! Мы никогда не забудем вашего рвения!
— Господину Галибарову ура! — покачиваясь над столом, крикнул Толстоухов.
Не жалея пьяных глоток, гости закричали «ура».
Купец отвесил низкий поклон:
— Спасибо, господа, спасибо! — и украдкой смахнул слезу.
— Друг мой, я боюсь испугать вас одной просьбой, — чокнувшись с купцом, сказал Коробейников.
Галибаров на мгновенье насторожился:
— Просьбой?.. Какая у вас просьба, господин командующий? Если это в моих силах, то я постараюсь…
— В повстанческой армии нет верховых лошадей. Ни одной. Господа офицеры ходят пешком. Куда это годится? Не могли бы вы нам помочь?
— Сколько же вам надо лошадей? — Купец напряженно ждал ответа.
— Да хотя бы с десяток.
У купца чуть не вырвался вздох облегчения: «Всего-то? Для табуна в сто двадцать голов — не такой уж большой урон».
— Получите десять лошадей. — Галибаров взял бутылку и стал наполнять рюмки.
— Здоровье гостеприимного хозяина! — заорал на радостях Коробейников, подняв рюмку. — Только до дна!
Командующий заметно захмелел, он подобострастно смотрел на Галибарова, ломая голову, чтобы такое сделать для него приятное.
— Вас кто-нибудь обижал, Юсуп Гайнулович, при большевиках? — спросил он у купца.
— А как же? Не без того…
— Кто? Кто посмел? — вскочил Коробейников, готовый немедленно наказать всех обидчиков щедрого купца.
— Советская власть. — Галибаров подмигнул офицерам. — Советская власть обижала. Сумеете с нею справиться?
Минуту Галибаров для вида поколебался, а потом стал называть членов петропавловского ревкома. Получился порядочный список.
— Сутакин! — крикнул Коробейников.
— Слушаю вас!
— Бери с собой десять солдат и всех немедленно арестуй! — Коробейников сунул ему список.
Вернулся Сутакин взмыленный и злой. Он доложил Коробейникову, что все ревкомовцы, которые значатся в списке, схвачены и доставлены. За исключением председателя Ивана Субурутова. Его не оказалось дома. Вместо него взяли жену.
— Пойдемте, господа, развлечемся в приятной беседе с большевиками, — сказал Коробейников и первым нетвердой походкой направился к выходу.
За ним, пошатываясь, потянулись остальные.
Во дворе стояло четверо мужиков и женщина, лицо ее было в свежих кровоподтеках.
Коробейников приблизился к крайнему из них — в рваных торбасах и залатанном полушубке, заячья шапка-ушанка сбита на затылок.
— Большевик? — икнув, спросил Коробейников.
— Нет.
— За то, что ты мне сейчас солгал, я тебя расстреляю.
— Большевик? — спросил он у второго, узкоплечего, низкорослого, с жиденькой бороденкой.
— Ревкомовец! — неожиданно громко ответил тот.
— А тебя расстреляем за то, что ревкомовец.
— Меня выбрали…
Третий — крупный, сутулый, с обнаженной головой — плюнул Коробейникову в лицо.
Командующий вынул платок, вытер физиономию и ровным голосом сказал:
— А тебя повесим.
— Всех не перестреляете и не перевешаете, — угрюмо бросил четвертый, совсем молоденький, со смешно оттопыренными ушами. Он был раздет, стучал зубами от холода.
— А вы как, сударыня, здесь очутились? — спросил Коробейников у Субурутовой, прикинувшись удивленным. — А, припоминаю. Вы замещаете супруга. А сам-то он